– Обязательно, – донеслось из комнаты (мама всегда все слышала). – Но для начала съездишь к бабушке в Камышин. Давно пора.

Оля зарычала – тигром в клетке. Представила, как вышибает оконную раму и выпрыгивает на асфальт. На все четыре лапы. Огненное кольцо загорается вокруг ее тела. Огонь перекидывается на дома. Горят трехэтажки на Азина, горит ненавистная школа с русичкой и директором. Горит Заводской район и весь Саратов. А тигр убегает и прячется на крыше цирка, и огонь не достает до купола. Тигр танцует вальс посреди пожарища – на самой верхушке. Под лапами у него серебристая рыбья чешуя. На шее у тигра зеленый мамин шарф, он тоже падает в огонь, и тигр ревет, и огонь колышется от его рева, а из-под когтей летят чешуйки.

– Оль, ты чё, совсем? – вдруг сказал тигр.

И Оля открыла глаза. Перед ней стоял Влад в трусах и майке, он только что проснулся. Она лежала щекой на своей же руке. Веки отекли то ли от слез, то ли от позы, в которой она заснула. От жесткой табуретки болела спина, ломило где-то под лопаткой, и такая же тянущая ломота разливалась от спины по всему телу. Оля сжала затекшую руку в кулак и разжала, потянулась, посмотрела на брата. Влад предпочитал ее не замечать, но не уходил, копошился в полупустом холодильнике. Он ничего не нашел и выволок на пол банку соленых огурцов, придвинул табурет вплотную к шкафу, встал на него – полез за открывашкой. Ростом брат не вышел – полторашка, метр с кепкой, – мама считала, это оттого, что они двойняшки и Оля забрала себе половину братовых сил. Влад вытягивался вверх, как жираф за листьями акации, словно пытался вырасти, и под его весом (туловище наклонено вперед, встать на полупальцы, и еще раз!) табурет опасно качнулся с ножки на ножку.

– Мама проснется и приготовит завтрак. – Оля зевнула и проглотила в зевке букву «к».

Получилось «приготовит завтра». Неутешительное обещание.

– А я хочу сейчас! – прокряхтел Влад, снова поднялся на полупальцы и попытался подпрыгнуть.

Табурет перевалился еще раз. «Ту-дук!» – ножки отбили о пол один такт и пропустили следующий. Табурет начал заваливаться, Влад замахал руками, но ухватиться ему было не за что.

Тигр шевельнулся. Поднял могучую шелковистую голову. Пока Оля путалась в скатерти, спотыкалась о ножку стола, пинала ногой банку с огурцами (прочь с дороги!), и та откатывалась, чтобы в последнем звоне выплеснуть наружу содержимое собственного нутра, тигр прыгнул. Влада ловили Олины руки (тигриные лапы). Царапина от Олиного ногтя (когтя) останется ему на память. Маленький шрам над локтем лучше, чем рассеченная об угол голова.

Оля подпирала коленкой табурет и придерживала Влада под руки. Скатерть съехала со стола, на полу расползалась лужа рассола. Пахло укропом и чем-то прокисшим.

– Мама нас убьет, – прошептал Влад, карабкаясь на свободу из рук Оли. – Сначала градусники, теперь это.

Тигр рыкнул. Оля хотела бы тигра прогнать: от мамы он все равно не спасет. Но вместо этого спросила мурлыкающим шепотом:

– Градусники? Так это и правда из-за тебя школу эвакуировали?

Влад кивнул.

– Директор сказал, в школу теперь еще несколько дней ходить не будем. – Влад безрадостно пнул ногой осколок банки. Тот лодочкой проплыл по луже рассола и замер под столом. – Карантин. Боятся, что ртутью надышимся.

Оля отодвинула табурет, вытащила на свет старую половую тряпку (тряпка совсем зачахла – она все время лежала в шкафах, в сырости и полумраке). Протянула ее, серую и порванную, всю в катышках, брату. Влад сморщился и попятился.

– Э не, – сказал он, не сводя взгляда с тряпки. – Давай сама.

Влад поскользнулся на рассоле и вышел из кухни. Оля осталась стоять с тряпкой в руках. Швырнуть тряпку ему в спину. Швырнуть ему в спину. Нет. Не смогла. Ползая по полу, то и дело натыкаясь на стекло, Оля сжала зубы, чтобы из горла не полез рык. Тигр был на месте. Он бы швырнул не тряпку, а стекло. Швырнул бы ее руками.

«В школу еще несколько дней ходить не будем», – прозвучал в голове голос брата. Она упустила самое важное. Тигр наклонил голову, тряхнул ею и улегся спать в самом дальнем углу ее сознания. Завтра она пойдет в цирк снова. Карантин же!

Глава 9
Уроки жонгляжа

Январь 1994 года

Саратов, Цирк имени братьев Никитиных

Огарев смотрел, как три мяча мельтешат у Оли в руках, переливаются в желтом свете софита, падают в ее ладони, взлетают снова.

– Это называется каскад, – сказал он, когда Оля неудачно подбросила очередной мяч, извернулась и все-таки поймала все – один за другим. – Кто тебя научил?

– Друг. – Оля отвечала, продолжая жонглировать.

Сосредоточенный взгляд. Капли пота на лбу. Огарев усмехнулся.

– Меня учил отец, а его – мой дед. А в итоге – всё одно. У тебя вон получается не хуже.

Пока Огарев говорил, его руки доставали из-за спины еще два мяча.

– Когда я учился, мой отец делал так!

И Огарев выкинул мячи наверх, они зависли над головой Оли и упали по очереди, рассекая воздух, как два снаряда. Оля заметила, что мячи летят к ней в руки в нужный момент. «Еще два!» – еле успела подумать. Она поймала все и жонглировала уже пятью.

– Неважно сколько их, – продолжил наставлять Огарев (он был доволен: Оля справилась). – Важно – четное или нечетное количество.

Когда руки у Оли затекли, плечи и спина заныли, а голова начала кружиться, Огарев забрал мячи. Оля опустилась на ковер, легла на спину и сделала «ангелочка». Ворс ковра шуршал, приятно тер кожу, ей не хотелось вставать. Под куполом цирка в свете рампы виднелась низенькая фигура Сан Саныча. Он копался в тросах и проводах и не обращал внимания на то, что происходит на арене. Оля закрыла глаза. Она бы ночевала здесь, если бы Огарев разрешил. Однажды она так и сделает.

Оля шла в гримерку так, будто кто-то мог придержать ее за локоть, остановить, позвать обратно в манеж, шла медленным мелким шагом. Так же медленно она переодевалась и собирала в гримерке вещи. Нарочно суетилась: два раза перепутала, какую футболку заберет домой постирать. Выбор пал на белую с черепашкой-ниндзя на груди. Донателло был скомкан и утрамбован в рюкзак кулаком.

Чистая футболка под рюкзаком неприятно пропотела. Оля вышла в манеж, чтобы попрощаться с Огаревым, но того нигде не было. «Курит», – решила она и уселась на барьер. Она взглянула на бархат форганга, и ей почудилось, что за кулисами кто-то есть. Занавес слегка шевелился от сквозняка. Солнце прожектора осветило бархат, черный, выступив из сумрака, стал алым. В свете прожектора мелькнула огромная ладонь. Она показала всего один жест, «козу» с оттопыренным вбок большим пальцем, и снова скрылась. Оля подкралась к форгангу и заглянула в щелку между пластами материи. За кулисами были двое – Сима и какая-то девчонка. Сима очень быстро показывал разные знаки руками. За его широкой спиной не было видно, с кем он разговаривает. Он еще долго жестикулировал, а потом качнулся вбок, как от удара, отвернулся и поплелся в сторону гримерок. За ним мимо Олиного укрытия промчалась девчонка. Она тоже чудно́ размахивала руками, сгибала и разгибала пальцы, но не издавала ни звука. Оля, сама не зная почему, сделала шаг вперед и крикнула в спину Симе.

– Стой!

Сима остолбенел и обернулся. По его испуганному взгляду и приподнятым бровям Оля поняла: девчонка за ее спиной не смогла бы крикнуть. Просто она не умела кричать.

– Выйдешь через неделю в номере Симы, – приговаривал Огарев, копаясь в реквизите. – Будешь ассистировать. Всего-то три яблока нужно кинуть наверх, изо всех сил, прямо под купол.

– А костюм? – Оля выпалила вопрос от испуга. Костюма у нее действительно не было.

– Найдем. Не о том думаешь.

Костюм предстояло найти на рынке или в «Детском мире». Огарев отказался ходить с Олей. Он был занят подготовкой к шоу, носился по цирку, всем помогал, строил Сан Саныча и надоедал советами Симе.

– Не маленькая же. Выбери… что-нибудь. Только чтоб не сильно мешал. Потом постоянный сошьем. – Огарев отвлекся от возни с реквизитом и все-таки посмотрел на Олю. – Ты и сама должна научиться работать с тем, что выберешь. Присмотрись, какие костюмы у других.

Это был очередной экзамен. Оля кивнула. До вечера она бродила по цирку, заглядывала в гримерки и заговаривала с артистами о чем-то отвлеченном, а сама осматривала висевшие тут и там цветные тряпки. Тряпки рябили, блестели и электризовались, и Оле стало казаться, что костюмы-то ничем друг от друга не отличаются. Заглянув в гримерку девочки, которую она видела с Симой (дверной щели как раз хватило, чтобы подглядеть, как вокруг нее бегает костюмерша), Оля наконец нашла, что искала. Девчонка примеряла костюм Коломбины, махала руками, тянула и надрывала рукав точно так, как должна была делать это в номере. Рукав отрывался четко по шву, а потом швея ловкими пальцами снова поднимала его до линии плеча и закрепляла на почти невидимые кнопки. Дверь заскрипела и закрылась, Коломбина и костюмерша остались в гримерке, а Оля – по другую сторону двери. По цирку гулял сквозняк – он-то и не дал Оле досмотреть. Другие тонкости костюмерного дела пока остались для нее тайной.

– Мам, ну мам! Я выступать начну, и мы все заживем, обещаю! – Оля клянчила как могла.

И Лена сдалась – повела дочь по магазинам, хотя, конечно же, ей не поверила.

– Ни единому слову не верю, доча, какое там заживем!

Первым был вещевой рынок у них в Заводском, там ничего не нашлось, совсем ничего… Зря Оля полдня топталась на отсыревшей картонке – только замерзла. Она мечтала, что вторым после рынка в мамином списке станет заветный «Детский мир» на Кирова, где почти все есть, но только очень дорого. Толком и некуда было больше идти, поэтому в «Детский мир» они все-таки поехали – под мамины охи-вздохи. Оля посматривала в окна магазина, вертела головой – оглядывалась на здание цирка, пока мама о чем-то спорила с консультантом. «Я буду выступать» – мысль дышала ей в затылок теплым бризом, укутывала, заставляла шагать бодрее. Оля кружилась меж вешалок с детской одеждой и полок с игрушками. «Вы-сту-пать!» – скандировала она про себя на каждый шаг, и невидимый зрительный зал вокруг нее взрывался аплодисментами.

Консультанта Оля чуть не сбила с ног. Тот тащил тяжелую вешалку, укрытую чехлом.

– Это самый большой размер. Будет мало́, наверное. – Он всучил вешалку Оле и ушел.

В тесной примерочной оказалось, что карнавальный костюм сидит как влитой. Оля поднимала руки, махала ногами в разные стороны, подражая Коломбине, присела на корточки и подпрыгнула. Со стороны могло показаться, что в примерочной дерется толпа мальчишек. Оля улыбнулась: «Будет мало!» Как же! Вот она им все ширмы поотрывает в примерочных, будут знать…

Оля разгладила сари с дешевыми «монетками». Монетки звенели, пайетки переливались на сетке, а шаровары поблескивали и шуршали полупрозрачным шифоном. Оля отдернула шторку и выпалила:

– Берем!

Мама перевернула этикетку на спине у дочери и вздохнула.

– Будем считать, что на день рождения.

До Олиного дня рождения оставалось два месяца, но она смолчала. Покупка костюма уже была невиданной родительской щедростью. Больше они ей такой не купят. Оля кивнула и снова задернула шторку. Снимать костюм не хотелось. Монетки на нем звенели так же, как на мамином халате, – будто бы обещали Оле несметные гонорары и успех.

– Не то, – проворчал Огарев, наблюдая за Олей, которая надела костюм на репетицию и теперь звенела монетами на весь манеж. – Разлетятся эти монеты к чертовой бабуле. Где покупали?

– В «Детском мире». – Оля прекратила жонглировать, но звон все еще стоял у Огарева в ушах.

– Придется все-таки шить, – вздохнул Огарев, сунул руки в карманы и ушел в гримерку, напоследок бросив: – Я оплачу.