Как и вороне в борьбе за свое место в вороньем обществе. Они живут стаями и поэтому вынуждены учиться существовать в группе живых существ, которую по-английски называют словом «murder» – «убийство». Для этого в ходе эволюции они приобрели поразительную способность не просто узнавать друг друга, но и понимать, какое общественное положение занимает другая ворона в мире, где, так сказать, ворона вороне волк. Исследователи это поняли, когда устроили своего рода турнир на выбывание между воронами с разной степенью доминирования, а одну из ворон заставили на это смотреть. Ворона быстро определяла будущего победителя, если знала, что одна из противниц имеет высокое общественное положение, а другая – низкое. Это происходило даже в том случае, если она знала только, что одна из ворон победила или проиграла в поединке с соперницей, чей ранг был известен наблюдательнице.

Нам можно обойтись без гипотез о вороньих букмекерах – и без того очевидно, что умение прекрасно разбираться в отношениях очень важно для ворон, и в него стоит инвестировать. Вороненок должен знать, как сохранить свое положение в стае, чтобы пользоваться всеми преимуществами стайной жизни – защитой, помощью в воспитании потомства, подсказками, где можно будет поесть в следующий раз. Ворона, прекрасно маневрирующая в своем убийственном сообществе, заведет массу социальных связей, которые очень выручат ее, если, скажем, на ее территории объявится крупный хищный ворон. От социального капитала зависит и способность избавляться от конкурентов.

Социальный капитал строится на фундаменте того, что Моник Боргерхофф Малдер^[6] и ее коллеги назвали «отношенческим капиталом» – под ним подразумеваются социальные связи (ученые имели в виду человека, но к воронам это тоже относится), которые можно задействовать, чтобы получить помощь при решении разных задач. Связи могут быть кровными, а могут формироваться через другие типы социализации, например, через игру или торговлю, которые со временем образуют социальный капитал. Накопление этого капитала, умение быть социальной вороной требует особых инвестиций, выходящих за рамки ухода и вскармливания. Для этого необходимо социальное обучение.

Социальное обучение – это сложный, требующий больших временных затрат метод передачи информации из поколения в поколение и по всему обществу, который учит тому, чему инстинкт научить не может. Уроки могут быть как самыми простыми (например, что можно есть), так и сложными (например, как изготавливать орудия), но так или иначе многие животные по всей шкале сложности жизни делают инвестиции в способ передачи информации, который позволяет обеспечить потомству адаптивные преимущества, и мы в этом смысле ничем не отличаемся. Более того, мы настолько преданы делу социального обучения, что выделили беспрецедентно много времени на тот этап жизни, когда получаем большинство знаний, – на детство. В дальнейшем мы узнаем, как играют приматы и как наш вид взял на вооружение такое важнейшее дело, как детские игры, и с их помощью сформировал наши социальные миры.

Последняя форма капитала, о которой мы можем вспомнить в связи с инвестициями в потомство, – это, само собой, капитал как он есть. Это материальные богатства, которые можно достаточно легко конвертировать в эволюционные преимущества благодаря повышению шансов на выживание и репродуктивный успех. Люди пока что единственные животные, которые сделали этот последний шаг в обеспечении потомков дополнительными средствами борьбы с собратьями-людьми. Как бы замечательно белка ни запасала орехи, она никогда не сможет конвертировать свои запасы в то, чтобы ее потомки умели добывать больше орехов. Они смогут конвертировать эти орехи лишь в физические преимущества – вырастут более крупными и сильными, станут лучшими белками, но никогда в жизни не придумают, как при помощи своих запасов поработить соседей. (Белки печально знамениты тем, как плохо им удается пользоваться офшорными зонами.) Даже самые умные из наших родичей-приматов не придумали способа превращать свои сокровища в банковские вклады (хотя макак можно в этом заподозрить).

Впрочем, как со всем, что относится к экономической сфере, здесь можно немного пофилософствовать и задаться вопросом, нет ли среди монетизируемых человеческих стратегий успеха таких, что могли бы произойти от некоторых особенностей поведения приматов (например, территориальности и принципов дележа пищи) и наследуемых иерархических социальных структур, которые за ними стоят^[7].

Однако в общем и целом, говоря о материальном богатстве, мы говорим об инвестициях такого рода, которые свойственны только людям, причем только с относительно недавнего времени. Это то богатство, которое позволяет вам покупать модные книги по воспитанию детей, слинги из органического хлопка и услуги высококлассных психотерапевтов, чтобы унять экзистенциальный ужас. Мы сами создали для своего биологического вида такое детство, а теперь настолько не уверены в себе как в родителях, что понятия не имеем, что с ним делать, разве что вкладывать в него деньги, – правда, в этом и состоит вся наша эволюционная стратегия.

Это только на первый взгляд странное высказывание, но если мы внимательно рассмотрим все, что мы делали, в обратном порядке, то увидим, как эти инвестиции и то, где и когда мы решали их сделать, сформировали нас как вид. Последний вопрос, который возникает у нас, когда мы пересматриваем эволюционную историю своего вида, которая подарила нам самое необычное, самое долгое детство на планете, требующее самых больших инвестиций, – насколько далеко мы можем зайти?

На страницах этой книги мы рассмотрим все инвестиционные тропы, хоженые и нехоженые, которыми ходили наши предки – от приматов из триасового периода, похожих на землероек, до наших родственников, живших совсем недавно. Если тщательно рассмотреть все эволюционные возможности, мы увидим, где мы нажали на рычаг, а где чуть уменьшили мощность, чтобы мало-помалу создать детство, которое стало нашим и только нашим – блистательным в своей неповторимости. От толстеньких незрелорождающихся младенцев до вечных детей – каждый шаг на этом пути к современному детству был сделан в процессе эволюции и адаптации.

Если мы хотим знать, почему так произошло, можно сравнить наши способы инвестиций и выбор момента для них не только со стратегиями нашей клады^[8] приматов, но и со всеми другими, какие только можно найти у наших диких косматых собратьев во всем царстве животных. Именно это сравнение поможет нам увидеть, каким мудрым было наше решение инвестировать в детей и как это привело к тому удивительному и чудесному детству, которое позволило нашему виду достичь таких успехов, о каких триасовые малютки-землеройки и мечтать не смели.

Глава вторая
А хорька как не бывало. История жизни и почему она имеет значение

Раз обезьянка и хорек
Играли в догонялки,
Хорек пустился наутек
От глупой обезьянки!
Мартышка резво за хорьком
Вдогонку побежала,
Да только смотрит – а хорька
Как не бывало!

Давным-давно в далекой-далекой галактике родился герой. А конкретнее, в понедельник 21 сентября 2015 года в Нью-Йорке одна крыса вдохновила весь мир^[9]. Эта крыса стала интернет-сенсацией, когда удалось снять на видео, как она тащит вниз по ступенькам нью-йоркской подземки кусок пиццы в два раза больше себя самой с терпением и целеустремленностью, какие в наши дни редко встретишь у крыс. Крыса с мрачной решимостью держала пиццу зубами за уголок и волокла вниз, тащила через каждую ступеньку, потом прыгала, по-прежнему крепко зажав пиццу в зубах, с обрыва в пропасть – на следующую ступеньку, – и иногда оступалась, но так и не сдалась. Форма у куска пиццы, очевидно, не та, чтобы его легко было транспортировать – однако вот же она, крыса, старается как может. Этого хватило, чтобы обеспечить крысе краткий всплеск популярности в интернете, а истории о ней – место в самом начале книги, в которой вообще-то рассказывается о людях.

В этой книге рассказывается о людях. Как заметила Карли Саймон^[10] еще в семидесятые годы прошлого века, мы существа довольно тщеславные, и это относится и к нашему виду в целом, и к тому негодяю из хора, который считает себя солистом. Но в этом случае нам и правда есть чем гордиться. Я говорю о животных, поскольку мы пытаемся понять человека, рассматривая его в гораздо более широком контексте экологии и закономерностей (или их отсутствия), наблюдаемых у животных, на которых мы более или менее похожи. А на кого мы похожи? Ну, вообще-то на человекообразных обезьян. Мы очень похожи на человекообразных обезьян. А они очень похожи на других приматов, а те на млекопитающих, а те на позвоночных – и так далее, и тому подобное, пока не окажешься в припеве песни Джони Митчелл^[11] (да, мы действительно звездная пыль).

Но какие именно особенности нашего большого генеалогического древа повлияли на то, чтобы мы стали людьми?

Мы не обсуждаем детство хорьков, не говорим о черепахах-дошкольниках, а может быть, и стоило бы, поскольку рост и развитие видов подчиняются определенным закономерностям. Задачу создать больше себе подобных можно разбить на части самыми разными способами, и различия в траекториях развития в дальнейшем приводят к совершенно разному образу жизни, каким бы ты ни родился – готовым ко взрослой жизни или мягоньким и беспомощным. В теории понять, как устроена история жизни, очень просто: дробишь каждый этап жизненного цикла на мелкие задачи и смотришь, сколько времени занимают у того или иного вида те или иные стадии – от рождения до полового созревания, а затем до конца детородного периода. На практике нам приходится иметь дело со сложной формулой всех компромиссов, на которые идет каждый вид: сколько детенышей рождается, насколько они при этом крупные и развитые, многие ли из них имеют шанс выжить, сколько нужно в них инвестировать.

Поэтому для начала мы посмотрим, как мы представляем себе взросление у животных, и изучим ту схему, по которой ученые размечают основные этапы жизни, роста и развития: как долго мы вынашиваем детенышей, как долго зависим от родителей, сколько времени проходит, пока мы вырастем, начнем размножаться, умрем. Все это компоненты истории жизни, и этапы, из которых она состоит, неслучайны. Существует связь между такими факторами, как размер животного, вероятность дожить до взрослого состояния, и тем, сколько усилий требуется, чтобы дорастить животное до того момента, когда оно сможет жить самостоятельно. Мы возьмем несколько разных примеров из царства животных и посмотрим, как может быть организована их жизнь и какое давление оказывают на ту или иную особь эволюция и экологическая среда, которые требуют двигаться в том или ином направлении. Но не беспокойтесь, в той песне точно поется о вас.

В самом широком смысле истории жизни бывают двух видов. В случае, когда история жизни быстрая, животное живет быстро, умирает молодым и оставляет многочисленное потомство. Если же история жизни медленная – все происходит прямо противоположно. Разные закономерности долгожительства отражают разные эволюционные стратегии: животные делятся на тех, кто предпочитает размножаться как из пулемета, и тех, кто делает большие инвестиции в относительно малочисленное потомство. Это легко видеть на практике: крысы имеют множество детенышей, которые вырастают меньше чем за месяц, в то время как у жирафов уходит пятнадцать месяцев на то, чтобы изготовить одного жирафенка, и этому жирафенку потребуется еще семь лет, чтобы начать делать новых жирафят. У крыс общие вложения в потомство относительно низки – может быть, несколько кусков пиццы; у жирафов… Думаю, вы можете представить себе, во что обходится выкормить жирафа^[12]. Здесь стратегии разнятся в диапазоне от Джеймса Дина^[13] с его призывом жить быстро и умереть молодым до философии «живи медленно, умри старым», которой придерживаются практически все остальные.