Она решительно обернулась к нему, размотала куфию, устроив на плечах, как шарф. Пусть не думает, что она будет от него прятаться.

– Здравствуй, Тарик, – как ни в чем не бывало поздоровалась Чеда. Тарик не ответил, лишь смерил ее нахальным, презрительным взглядом и прошел мимо.

Темнота внутри маяка на мгновение ослепила Чеду, но, привыкнув, она различила силуэт Османа на лестнице. Сегодня он надел длинный золотистый кафтан и красные шаровары, а буйная нечесаная борода напоминала одного из морских богов, которых Чеда видела в книжке. Однако сейчас его явно одолевала задумчивость, не подходящая гневному божеству.

Чеде всегда казалось странным, что Осман, человек небедный, предпочитает проводить время здесь. Он мог поручить заботу о маяках кому-нибудь другому, но не стал – слишком уж их любил.

– Они напоминают мне о странах за краем пустыни, – сказал он однажды, когда они с Чедой лежали, усталые, после соития. – Какие они? Что за люди там живут? Чем отличаются от нас?

– Так поезжай, посмотри. Кто тебя остановит?

Он лишь покачал головой.

– Я никогда не уеду из Шарахая.

– Почему нет? Не такой уж ты и старый.

Он ущипнул ее, но тут же посерьезнел.

– Любимый город словно любимая женщина. Ты можешь думать о других, но ее никогда не покинешь.

Осман спустился как раз вовремя, чтобы встретить Тарика, несущего на плече бочонок. Мгновение они стояли, пристально глядя друг на друга. На скулах Тарика заходили желваки, но его настроение Чеду не заботило. Осман тоже ей не обрадовался, однако и сердитым не выглядел.

– Я, кажется, ясно дал понять, что тебя тут больше не ждут.

– Надо поговорить.

К счастью, она достаточно поправилась, чтобы разговаривать по-человечески, а не так, будто ее недавно отделали в переулке, но показывать Осману обезображенное синяками и ссадинами лицо не хотелось.

– Мне ничего от тебя больше не нужно. Уходи, Чеда. Или попросить Тарика тебя выпроводить?

– Не лучшее решение.

– Это почему? – поинтересовался Тарик.

Она обернулась к нему, соизволив отвлечься от Османа.

– В прошлый раз я получила то, что заслужила. Может, даже меньше заслуженного. Но больше я такого не стерплю ни от кого. Особенно от тебя.

Тарик вскинулся было, но Чеда уже отвернулась обратно к Осману.

– Ты должен кое-что знать о той ночи.

– И я легко могу узнать это от Эмре.

– Он ничего не знает, потому что валялся без сознания, Осман. А вот мне кое-что известно.

– О чем?

– О том, что в футляре.

Лицо Османа вновь дрогнуло – та же боль предательства. В прошлый раз, показав Чеде слабость, он просто велел ее избить, но сейчас его взгляд обещал нечто большее. Опасное.

Отвернувшись от Чеды, Осман подхватил бочонок из пирамиды внизу и молча взбежал по лестнице.

– Бочку возьми. – Тарик смерил ее неприязненным взглядом.

Она ответила тем же.

– Знаешь, Чеда, однажды некому станет тебя защищать. Особенно от тебя самой.

– А ты, значит, будешь тут как тут, да, Тарик?

– Молюсь всем богам.

Он расхохотался, будто выдумал убийственную шутку, и скрылся в маленькой комнатке. Чеда с трудом подняла тяжелый бочонок и отправилась догонять Османа.

К тому времени, как они добрались до верха, преодолев двенадцать пролетов, она уже не могла дышать без хрипа. С самой взбучки в переулке Чеда не нагружала себя – слишком хорошо знала свое тело, понимала, что ему нужно и когда. Усталость разработавшихся мышц была приятна. Пусть тело пока двигалось неуверенно, но явно просило большего.

Осман тоже запыхался, но не так сильно, как она ожидала. Даже едва вспотел.

– Двадцать лет как покинул арену, но все так же хорош, – похвалила Чеда.

– Пару бочек я перетащить могу, но бои давно в прошлом. Теперь у меня есть свои бойцы.

Она хотела поставить бочонок к остальным, но Осман мотнул головой в сторону железной лесенки, вьющейся под потолок, распахнул люк и выбрался навстречу жаркому солнцу. Чеда, щурясь, полезла следом.

Последний этаж занимал огромный фонарь: стеклянный шар с линзами, посылавшими лучи света далеко в пустыню, навстречу заблудившимся в ночи или песчаной буре кораблям. Конец просмоленного толстого фитиля, сплетенного из жесткого конского волоса, спускался в медный резервуар. Осман отвинтил крышку, кивнул Чеде и отошел. Она послушно выбила из бочонка пробку и принялась осторожно заливать вонючее ламповое масло. Но стоило ей закончить и закрыть резервуар, как жесткая рука схватила ее за горло и швырнула на камни маяка. Небо взметнулось над головой. Чеда едва успела подставить руки, чтобы смягчить падение, но от боли искры полетели из глаз.

Осман схватил ее за волосы и медленно потащил к парапету. Чеда забилась, пытаясь вырваться, ухватиться за что-нибудь, чтобы он не сбросил ее как мешок с дерьмом в выгребную яму… но у Османа было преимущество.

Он легко подтащил ее к краю, перегнул через парапет, держа за горло.

Почувствовав спиной пустоту, Чеда замерла. Вцепилась в его предплечье, его рукав, прекрасно зная, что если Осман захочет, она все равно упадет… нет, боги милосердные, с такой высоты она не просто упадет – от нее останется только кровавая лужа на камнях.

Никогда еще она не видела Османа таким злым: набухли вены на висках, капельки слюны вырывались изо рта при каждом выдохе. Но кричать он не стал – заговорил тихо. И от этого становилось еще страшнее.

– Сначала ты взломала футляр, который тебе не принадлежал. Потом признала, что это не в первый раз. А теперь заявляешь, что продолжишь лезть в дела моих нанимателей! Мои дела! Мои!

– Эмре едва не убили. Теперь это и мое дело.

– Вы с Эмре знали, на что шли. Забыла, что ли?

Чеда прекрасно помнила. Несколько лет назад они с Эмре на крови поклялись защищать груз любой ценой.

– Я не забыла. Но у меня была причина. – Она попыталась ухватиться за парапет, но Осман встряхнул ее. – На твоего человека напали и едва не убили. Тебе что, все равно?

– Мне не все равно, Чеда. Но это все еще не твое дело.

– Жизнь Эмре – мое дело. Я не могу добраться до тех, кто на него покушался, но могу еще раз осмотреть груз. С твоего разрешения.

Осман вновь затряс ее, будто куклу. На его лице появилось отчаяние бойца, знающего, что он проиграл.

– Да что ж мне с тобой делать, а?! Проклятье, Чеда! Зачем упрямишься?!

Желудок подпрыгнул к горлу, но Чеда знала, что если покажет страх, Осман швырнет ее вниз. И все будет кончено.

– Я такая, какая есть, Осман. – Она собрала все свое спокойствие и взглянула ему в глаза. – Поэтому ты позволил мне сражаться. Поэтому нанял выполнять твои поручения. – Он опустил ее ниже, и она крикнула: – Там были кочевники! Ты знал?!

Вены вздулись на шее Османа.

– Конечно.

Сперва Чеда не поняла… но до нее быстро дошло. Тарик не мог знать, значит, Эмре рассказал, осел упрямый. Не гулять он пошел, очнувшись. Потащился прямо к Осману.

– А он сказал тебе, что одного кочевника забрали асиримы? – Он не ответил, но по его лицу Чеда поняла, что вот это для Османа новость. – В ту ночь в городе было полно асиримов, ты сам слышал. Я видела, как один из них закинул кочевника на плечо и утащил.

Осман прищурился.

– Зачем?

– Не знаю. Может, ему понравился запах. Может, он был голоден. А может, он решил, что у кочевника груз Эмре. В футляре – «легкое дыхание». Ты хоть знаешь, что это?

– Ты что, глухая?! – Осман вновь встряхнул ее, одна нога потеряла опору. – Мне не нужно этого знать! И тебе тоже!

– Это ты послушай, Осман. Помнишь, что ты сказал, когда я только начала на тебя работать? Ты сказал, что отобрал вожжи у Старого Вадрама. Что он не понимал, куда дует ветер, поэтому пошел в расход, когда Серебряные копья решили, что их не устраивают старые порядки.

– Вадрам был слабоумным стариком. Его империя рушилась годами, а он этого в упор не видел.

– А ты? Заметил на горизонте песчаную бурю, но будешь делать вид, что небо чистое?

Чеда чувствовала, как дрожат его кулаки, но не от напряжения – от ярости, от тревоги. Несколько мгновений он молча держал ее над бездной, но пламя в нем постепенно затухало. Лицо Османа сделалось лицом человека, который принял решение и знает, что очень о нем пожалеет.

Он тяжело вздохнул и втащил Чеду обратно, толкнул на твердый пол.

– Что такое «легкое дыхание»? – спросил он, отряхиваясь.

– Камень. – Чеда поднялась, глядя Осману в лицо. – Его засовывают в глотку мертвецу, чтобы тот восстал и говорил, пока действие камня не кончится.

– Как долго?

– Боги знают. Боги и тот, кто послал его Масиду.

Она думала, что Осман снова прикрикнет на нее, назовет девчонкой, лезущей не в свое дело, а может, вовсе передумает и сбросит ее с маяка. Чего она точно не ожидала, так это смеха. Осман хохотал долго и громко, так, что слышал весь Шарахай.

– Избранные Бакхи… ты следила за заказчиком! – прохрипел Осман, отсмеявшись наконец. – Чеда, мы сохраняем нейтралитет.

– Нейтралитет? Масид – ядовитая змея.

– Он опасен для Королей и своих врагов, но не для союзников. Нам нечего бояться.

– Ошибаешься, он опасен для всех. Ты не знаешь Аль'Афа Хадар.

Осман повел плечами, будто разминаясь после боя в Ямах.

– Я знаю их лучше тебя. Масид сосредоточен на своей цели и упорен. За это я его уважаю.

– Он слишком упорен. Он прет вперед по головам, как зашоренный мул, не замечая, что происходит вокруг.

Осман взглянул на нее недоверчиво.

– Он жаждет крови Королей, Чеда. Разве ты не такая же? Разве ты не желала того же с тех пор, как твоя мать умерла? По всем приметам вы должны быть союзниками!

Чеда сплюнула на пол.

– Никогда.

– Что случилось с твоей матерью, Чеда?

– Не могу сказать.

Ей стало горько от собственных слов. Не потому что она могла обидеть Османа отказом, а от понимания, как мало она сделала, чтобы отомстить за маму. Ей хотелось вернуться назад во времени и сражаться с ней бок о бок, умереть с ней бок о бок, если того пожелают боги.

Взгляд Османа потеплел.

– Я мог бы помочь тебе.

Она еще ни разу не видела его таким. Он всегда выглядел закаленным в боях воином, не показывал слабости. Даже в постели никогда не расслаблялся до конца – ради нее ли? Ради себя?

Чеда вдруг искренне пожалела о том, как поступила с ним. Но не о том, что разочаровала, а о том, что давно поняла: кроме Эмре, нельзя доверять никому. Чем больше людей знает, тем быстрее Короли найдут ее, найдут ее друзей, любимых.

Она покачала головой.

– Это не твоя битва.

Осман вновь замкнулся в себе, подошел к краю крыши, заложив руки за спину. Чеда приблизилась, подставив лицо горячему пустынному ветру. Внизу расстилался Шарахай. Впереди, на юге, несли караул маяки южной гавани, направо, за изгибами Хадды и крышами базара, ютился маленький западный порт. Налево от Таурията темнели неприступные стены Королевской гавани, к ним с гор бежала ровная линия городского акведука, который питал занимавшие северо-восток Шарахая рощи, плантации и рукотворное озеро.

Город поили Хадда и колодцы, но акведук, несущий воду из глубокого горного источника, был бесценен. Он не раз помогал Шарахаю пережить засуху: выстоять, раскинуться во все концы пустыни.

С маяка открывался вид на старые городские стены. Они окружали теперь не только Золотой холм, церковный квартал и училище – самые богатые районы вокруг Таурията, – но и живое сердце Шарахая: торговый квартал, базар, рынок специй.

Город давно перерос древние стены, подмял под себя безжизненную пустыню, вытянулся на запад, где ютились в лачугах бедняки.

Чеда всегда благодарила судьбу за то, что позволила ей жить в Розовом квартале, в тени старых стен, возле базара. По крайней мере, это безопасное место. На окраинах же вспыхивали эпидемии и процветал разбой – у местных не было денег ни на то, чтобы содержать дружину, ни на взятки Серебряным копьям.