– Один человек просил тебе передать… – она чмокнула Марту в щеку.

– Что передать?

– Да вот это самое, – Бирута поцеловала ее еще раз. – Догадалась от кого? Они с Лаймоном в Ригу поехали, за сетями. Артур – еще насчет училища похлопотать.

– Надолго они, не знаешь?

– Ну если Лаймон не затеет на фабрике какой-нибудь митинг… Ему же всегда больше всех надо. Ох и жарища!

– Я окунусь. – Скинув платье, она побежала к воде.

Марта невольно залюбовалась стройной, бронзовой от загара фигурой девушки в сверкающих на солнце брызгах.

– А вода холодная! – крикнула Бирута.

Пока Марта скинула туфли, расстегнула халат, подруга успела вернуться.

– Тебя не дождешься, – растираясь полотенцем, сказала она.

– Да я сейчас, погоди!

– Нет, побегу. Отец сердиться будет, в огороде работы полно. – Бирута подхватила платье и, помахав на прощанье рукой, бросилась к дому.

Марта уронила халат на песок рядом с полотенцем, подобрала узлом волосы, но в воду идти не спешила, разморенная жарой. Опустилась в тень у старого карбаса, подперла голову руками, задумалась. Все складывалось неважно: отец продолжал вести себя круто и неумолимо – Артур это чувствовал и ершился. Резко изменила к ней отношение мать Артура. Порой Марта ловила на себе неприветливые взгляды Зенты, и… вообще теперь ей все чаще казалось, что все вокруг настроены к ним враждебно и неискренне. Нет, она нисколько не сомневалась в своей самостоятельности, но неприятности, по всей видимости, только начинались. Девушка так ушла в свои думы, что не обратила внимания, как сзади кто-то подошел. Обернулась лишь тогда, когда почувствовала на себе чей-то пытливый взгляд – перед ней стоял Рихард. Пряча под неловкой улыбкой смущение, он восхищенно смотрел на Марту. Она поспешно поднялась.

– Адская жарища, – осипшим голосом сказал Лосберг.

– Купайтесь, – улыбнулась девушка.

– Только вместе с вами.

– Нет, я передумала. Вода слишком холодная.

– Странно. Казалось бы, по законам логики…

– Вероятно, здесь свои законы. И своя логика. – Она набросила на плечи халат. – А я считала, что вы уехали. В поселке говорили, будто вы продаете дачу.

– Отец болен, отъезд откладывается, – помолчал, хмуро добавил: – И потом, откровенно говоря, лично я вообще не собираюсь уезжать.

– Да, я тоже не представляю себе, как можно жить вдали от родины. Но как вы отпустите отца одного? У вас, наверное, есть для этого серьезные причины?

– Да, серьезные, – коротко ответил Рихард и переменил тему: – Я заходил к Артуру. Мне сказали, он в Риге. Хотите, поедем к нему? Поищем. А не найдем – тоже не беда. Погуляем.

Марта отрицательно качнула головой:

– Спасибо.

– Боитесь, Артур приревнует? – улыбнулся Лосберг, отшвыривая носком туфли обглоданный морем сучок. – Ну и напрасно. Вы же знаете, как я к нему отношусь. Я перед ним в большом долгу.

– В долгу-то, к сожалению, он, – грустно, как бы про себя заметила Марта.

– Да слыхал. Мне очень хотелось бы ему помочь, но не знаю как. Такой самолюбивый парень…

– Нет, он гордый и очень честный.

– Ему нелегко будет жить, – убежденно сказал Рихард, подходя к машине. – Все-таки садитесь. Прокатимся, поговорим, подумаем, нельзя ли ему как-то помочь, – Видя, что она колеблется, решительно взял за локоть. – Садитесь! Хотя бы до дому вас довезу.

– Ну разве что…

Артур с Лаймоном вернулись под вечер. Усталые брели по берегу. Легкий ветерок отдельными незлобивыми порывами налетал на зеркальную гладь моря. Огромное, основательно потускневшее солнце, опускаясь в его пучину, окрасило горизонт синевой и багрянцем.

– Кажется, кого-то встречают, – пристально посмотрев вперед, проговорил с улыбкой Лаймон.

Артур покраснел, опустил глаза – он еще давно, еще с моря заметил поджидавшую на берегу Марту. Не добежав десятка метров, девушка замедлила шаг, явно смущаясь присутствия Лаймона, степенно проговорила:

– С приездом!

– Спасибо, – за обоих ответил Лаймон и, искоса взглянув на счастливую физиономию друга, поспешно ретировался.

– Артур! – положив руки ему на плечи, Марта поцеловала парня в щеку.

– И не боишься? – полный смятения и счастья, спросил он.

– Не-е.

– А если отцу скажут?

– Пусть. – Она еще раз поцеловала Артура.

– Тут явно что-то произошло, – лукаво улыбнулся он. – Ну-ка, выкладывай!

– Нет, сначала расскажи, как съездил. Уладил с училищем?

– Да как будто в порядке. Обещают оформить отпуск на год.

– Тогда – вот! – она, словно фокусник, выдернула из рукава бумагу.

– Что это?

– Да вексель же твой! Рихард выкупил у моего отца. Велел передать тебе.

– Рихард? С какой стати?

– Ну… вероятно, он как-то хочет отблагодарить. Все-таки ты спас ему жизнь.

Артур пристально посмотрел на Марту:

– А при чем здесь ты? Ты что, говорила с ним обо мне? Просила?

– Я так и знала, – обескураженно проговорила она. – Вместо того, чтобы радоваться…

– Чему?

Девушка не нашлась, что ответить.

– Странно как-то… Я должен сейчас же поговорить с Рихардом.

Возле подъезда дачи Лосбергов Артур с удивлением увидел несколько запыленных, судя по всему, приехавших издалека автомобилей. Входная дверь была открыта, Банга вошел внутрь. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он встретил молчаливых, одетых в черное людей. Наверху, из-за неплотно прикрытой двери, слышались сдавленные рыдания. Артур растерянно огляделся, прислушался. Рыдания смолкли. Теперь оттуда доносилась приглушенная молитва. Нетрудно было догадаться, что в доме несчастье. Он уже повернулся, чтобы уйти, но тут распахнулась дверь кабинета и Банга увидел Рихарда. Молодой Лосберг сидел точно так, как во время последнего разговора с отцом. Только кресло-каталка напротив него было пустым. Остановившимся, безжизненным взглядом Рихард смотрел на гостя.

– У тебя несчастье, – подходя к нему, смущенно пробормотал Артур.

– Отец, – хрипло выдавил Рихард. – Ты поймешь меня. Ты знаешь, что такое потерять отца.

Банга молча сжал ему локоть.

– Как мы бываем жестоки к ним при жизни! – Рихард едва сдерживал рыдания. – Никогда себе не прощу…

Артур стоял рядом, молчал, уважая чужое горе. И вдруг Лосберг заметил в его руке вексель.

– Марта передала тебе?

– Да. Я как раз шел… Хотел сказать, но…

– Говори, – Рихард смотрел на него тяжелым взглядом.

– Не сочти меня неблагодарным, но я так не могу. Я не хочу, чтобы ты оплачивал мои долги.

Нервная судорога пробежала по губам Лосберга. Он взял у рыбака вексель, задумчиво повертел в пальцах.

– О чем ты говоришь? Чего вообще стоит наша жизнь? Суетимся, хлопочем, вечно спешим куда-то, а потом… – Он достал из кармана зажигалку и, щелкнув ею, поднес вексель к огню. – Нет у тебя никаких долгов. – Бумажка вспыхнула, заглушая горьким запахом дыма приторно-сладкие ароматы стоявших повсюду цветов.

– Пусть не теперь – через год, через два… Через пять лет! Мы согласны ждать, сколько скажешь. Только дай нам надежду, хоть какую-нибудь. Хоть самую малую!

Какая жгучая, неистребимая жажда сорвала Марту среди ночи с постели… Сколько она перестрадала, если еще раз решилась докричаться, достучаться до отцовой, наглухо запертой души. В длинной белой рубашке, простоволосая, с измученным от бессонницы и слез лицом, она пришла не убеждать, не уговаривать… Молить, ждать чуда.

– Ты видишь, Артур делает все, чтобы ничем не унизить тебя. Работает, учится. Ради меня готов на все. Чужие люди сочувствуют, помогают ему. Даже Лосберг. Кто ему Лосберг? – Она опустилась перед отцом на колени. – Умоляю тебя… Ради мамы… Вспомни ее, отец!

И будто от ее слов колыхнулось пламя свечи. Погасла в глазах Озолса жесткая, властная сила. Сгорбившись в кресле, с библией на коленях, в сдвинутых по-стариковски на лоб очках, он с нежностью, с бесконечной любовью смотрел на приникшую к его коленям голову дочери. Рука Якоба потянулась к теплому золоту рассыпанных по плечам волос. Потянулась и замерла, повисла в воздухе.

– Ступай спать, Марта, – непримиримо произнес он. – И выкинь глупости из головы. Ты вольна поступать как знаешь. Но я тоже слов на ветер не бросаю.

Девушка встала, не поднимая глаз. Непроницаемой, каменной, как у отца, маской застыло ее лицо.

Ветер гнал с моря рваные, клочковатые тучи. В просветах мелькала луна. В ее призрачных лучах темнела над запрудой громада старой водяной мельницы, едва различимая в густых зарослях кустарника и травы. Монотонно журчала вода. Ее серебряный перезвон глухо доносился наверх, где на дощатом настиле под самой крышей, на ворохе сухого сена, сидели Артур и Марта. Через проем выбитого окна на них струился лунный свет. Они сидели, тесно прижавшись, взявшись за руки, слушали мелодичный говор воды.

– Знала бы ты, как мы, мальчишки, завидовали рыбакам, когда они возвращались с острова Роню. Нам казалось, будто это какая-то сказочная земля. Отец обещал меня взять туда, да так и не успел. А теперь…

– Вы надолго уходите? – спросила Марта.

– Море есть море. Лососю не прикажешь, когда в мережу лезть. Думаю, на неделю.

– Значит, не проводишь меня?

Артур не ответил. Только зло стеганул веточкой по соломе.

– А может, все-таки вместе уедем в Ригу? Тебе же всего год остался…

Он пожал плечами:

– А мать? – Помолчал, прислушиваясь к звону воды. – Ты больше не пробовала говорить с отцом?

Она ответила не сразу.

– Думаю, пока не окончу университет, бесполезно.

– Четыре года, – горько усмехнулся Артур.

– Ну и пусть четыре! – Марта порывисто прижалась к нему, прошептала жарко и трепетно: – Все равно я твоя. Понимаешь, твоя. На всю жизнь.

Он бережно целовал ее тревожно распахнутые глаза. Серебряным звоном журчала в призрачном сумраке вода, плыли над старой мельницей просвеченные луной тучи. Марта и Артур лежали, обнявшись, в мягком, душистом сене.

– Марта… Любимая… Ты не пожалеешь потом? Не будешь меня проклинать?

Слезы и улыбка, чистая, как весенний луч, осветили ее лицо.

– Молчи-молчи! О чем мне жалеть? Я – твоя жена.

На рассвете, еще затемно, рыбаки собирались выходить в море. Грузили снасти, ровно постукивал на малых оборотах двигатель.

– Все тяп-ляп… Черт их знает, – бурчал не проспавшийся после вчерашней попойки Марцис. – Лишь бы побыстрее.

Лаймон несколько раз искоса взглянул на Артура – тот был, что называется, сам не свой. Уронил канистру с горючим, поднял, снова упустил из рук.

– Ты что такой смурной? – скрывая за улыбкой тревогу, спросил Лаймон. – Новые долги завел?

– Считай, что так, – путаясь в сетях, ответил Артур.

Они уже отошли на порядочное расстояние от берега, когда небо над поселком окрасил непонятный багровый отсвет. Легкий ветерок принес оттуда тоскливый звон колокола.

– Пожар! Ей-богу… – тревожно выдохнул Марцис.

Теперь все, не отрываясь, смотрели в одну сторону – зарево над дюнами становилось все ярче и ярче.

– Разворачивай! – приказал Спуре.

– А как же?.. – попытался было возразить кто-то из артельных, но на него негодующе зашумели.

– Не слышишь, что ли? Даже сюда горелым тянет. Давайте, братцы, давайте!

Горел дом Озолса.

Пожар охватил подворье, над пылающими постройками взрывались снопы искр, летели раскаленные головни. Ревели, рвались из горящего хлева осатаневшие коровы. В дыму, в багровых сполохах, метались по двору люди. Кто тащил узлы, стулья, вороха какого-то тряпья, кто плескал ведрами воду. Несколько парней, упираясь плечами, выкатили из сарая телегу. Калниньш, заслоняясь полой от жара, яростно рубил топором заклинившую дверь конюшни. Оттуда неслось дикое ржание испуганных лошадей.

Озолс – всклокоченный, страшный бестолково путался под ногами, бросаясь то к одному, то к другому.