– Вы-то до сих пор не бывали в Бретани, но ваш отец бывал, и часто; он собирал здесь материалы для своих книг. Он приезжал сюда еще при жизни вашей матушки. И конечно, со многими тут перезнакомился. Предположим, что этих четверых матросов он давно знал и, пользуясь их преданностью или просто подкупив, нанял их специально для этого дела. Предположим, что сначала они доставили ваших отца и сына в какой-нибудь маленький итальянский порт, а потом, будучи хорошими пловцами, затопили яхту невдалеке от берега. Предположим…

– Но ведь эти люди живы! – все более и более волнуясь, воскликнула Вероника. – Их ведь можно расспросить!

– Двое умерли несколько лет назад. Третий, по имени Магеннок, уже старик, живет на Сареке. Что до четвертого, то вы его, наверно, недавно видели. На деньги, заработанные на этом деле, он купил бакалею в Бег-Мейле.

– Значит, с ним можно поговорить тотчас же! – вся дрожа, воскликнула Вероника. – Пойдемте скорее к нему.

– Зачем? Я знаю обо всем этом больше его.

– Знаете? Вы знаете?!

– Мне известно все, чего не знаете вы. Я могу ответить на любой ваш вопрос. Спрашивайте.

Однако Вероника не осмелилась задать ей главный вопрос, который еще только зрел в глубинах ее сознания. Она боялась правды, в которой не было ничего невозможного и которую она уже начала предчувствовать; срывающимся голосом она пролепетала:

– Я не понимаю… Не понимаю… Почему мой отец так поступил? Почему он захотел, чтобы мое бедное дитя и его самого считали погибшими?

– Ваш отец поклялся отомстить…

– Ворскому, но не мне же – своей дочери? Да еще такой страшной местью!

– Вы любили своего мужа. Попав в его власть, вы, вместо того чтобы убежать, согласились выйти за него замуж. Да и оскорбление было нанесено публично. А своего отца вы знаете – его необузданный нрав, злопамятность, его несколько… неуравновешенную натуру, как он сам выражался.

– Но потом-то?

– Потом? С годами возникли угрызения совести, появилась нежность к ребенку. Отец принялся вас разыскивать. Да уж, мне пришлось поездить! Начала я с монастыря кармелиток в Шартре. Но вы к тому времени уже давно его покинули… А куда, кстати, вы подались? Где вы жили?

– Но можно же было дать объявление в газеты?

– Один раз давали, но очень осторожно, опасаясь скандала. И на него ответили. Попросили о встрече. И знаете, кто пришел на эту встречу? Ворский, который тоже вас искал, который вас любил и ненавидел. Ваш отец испугался и действовать в открытую больше не решился.

Вероника молчала. Обессилев, она села на камень и уронила голову на грудь.

Наконец она прошептала:

– Вы говорите о моем отце, словно он и теперь жив…

– Он жив.

– И словно вы часто с ним видитесь…

– Каждый день.

– А с другой стороны, – еще тише продолжила Вероника, – вы ни словом не упомянули о моем сыне. Мне в голову лезут страшные мысли. Быть может, его не удалось спасти? Или он умер потом? Вы поэтому ничего о нем не говорите?

Она с усилием подняла голову. Онорина улыбнулась.

– Ах, прошу вас, – взмолилась Вероника, – скажите мне правду! Это ужасно – надеяться, когда надежды уже нет. Умоляю…

Онорина обняла ее за плечи:

– Бедняжка вы моя, да разве я стала бы рассказывать вам все это, если б его не было в живых, моего милого Франсуа?

– Так он жив? Жив?! – теряя голову от радости, вскричала Вероника.

– Жив, черт возьми, и прекрасно себя чувствует! Этот крепыш очень прочно стоит на ногах. И я имею право им гордиться, потому что это я его вырастила, вашего Франсуа.

Почувствовав, что под действием сильных переживаний, в которых страданий и радости было поровну, Вероника начинает ей доверять, бретонка посоветовала:

– Поплачьте, моя милая, это пойдет вам на пользу. Лучше уж такие слезы, чем те, что вы проливали раньше, верно ведь? Поплачьте, и пусть все ваши прошлые несчастья останутся позади. А я возвращусь в деревню. У вас ведь на постоялом дворе чемодан? Там меня все знают. Я его принесу, и мы отправимся.

Когда полчаса спустя бретонка вернулась, Вероника вскочила и, делая ей рукой знак поспешить, закричала:

– Скорее! Боже, как долго вас не было! Нельзя терять ни минуты!

Онорина не ускорила шага и ничего не ответила. Улыбка более не освещала резкие черты ее лица.

– Ну что, едем? – подбегая к ней, спросила Вероника. – Все в порядке? Никаких препятствий? В чем дело? Мне кажется, вы стали какая-то другая.

– Да нет же, нет.

– Тогда поспешим.

С ее помощью Онорина погрузила в лодку чемоданы и мешки с провизией. Затем, внезапно повернувшись к Веронике, она спросила:

– Значит, вы уверены, что распятая женщина на рисунке – это вы?

– Совершенно. К тому же у нее над головой мои инициалы.

– Странно, – пробормотала бретонка. – Мне это не нравится.

– Почему? Кто-то, кто меня знал, решил позабавиться. Это просто совпадение, игра случая, воскресившая прошлое.

– О, меня беспокоит не прошлое, а будущее.

– Будущее?

– Вспомните-ка предсказание.

– Я вас не понимаю.

– Ну как же? Предсказание, сделанное Ворскому насчет вас.

– Так вы и о нем знаете?

– Знаю. И с тем бо́льшим ужасом вспоминаю о рисунке и еще кое о чем, чего вы не знаете и что гораздо страшнее.

Вероника расхохоталась:

– Так вот почему вам так не хочется везти меня на остров! Ведь дело в этом, верно?

– Не смейтесь. При виде адского пламени смеяться нельзя.

Онорина проговорила эти слова, закрыв глаза и осенив себя крестным знамением, а затем продолжила:

– Ну конечно! Вы смеетесь надо мной. Считаете, что я – суеверная бретонка, верящая в привидения и блуждающие огни. С этим я, в общем-то, не спорю. Но там… там есть такое, что может и ослепить вас! Поговорите об этом с Магенноком, если завоюете его доверие.

– С Магенноком?

– Да, это один из тех четверых матросов. Он старый приятель вашего сына, тоже его растил. Магеннок знает об этом больше, чем все ученые и даже чем ваш отец. А между тем…

– Что – между тем?

– Между тем и ему захотелось испытать судьбу и проникнуть за пределы того, что человеку дано право знать.

– Что же он сделал?

– Захотел коснуться рукой – понимаете? – своею собственной рукой самой глуби мрака. Он сам мне признался.

– И что же? – невольно оробев, спросила Вероника.

– А то, что пламя опалило ему руку. Он мне показывал, и я своими глазами видела страшный рубец, похожий на те, что остаются после операции рака. И он так мучился…

– Мучился?

– Да, так мучился, что в конце концов взял в левую руку топор и отрубил себе правую кисть.

Вероника обомлела: она внезапно вспомнила труп в Фауэте и, запинаясь, проговорила:

– Правую кисть? Вы говорите, Магеннок отрубил себе правую кисть?

– Ну да, топором. Это было дней десять назад, за день до моего отъезда. Я и лечила ему культю. А почему вы спрашиваете?

– Потому что у мертвеца-старика, которого я обнаружила в заброшенной хижине и который потом исчез, была свежая культя на правой руке, – встревоженно ответила Вероника.

Онорина вздрогнула. Ее обычное спокойствие сменилось испугом и тревогой. Она выкрикнула:

– Вы уверены? Хотя да, да, это он… Магеннок… Старик с длинными седыми волосами, да? И с бородой, которая расширяется книзу? Какой ужас!

Вдруг она смолкла и оглянулась, испугавшись, что говорила так громко. Осенив себя снова крестным знамением, она медленно продолжила, словно обращаясь к себе самой:

– Он первый из тех, кому суждено было умереть. Он сам сказал мне об этом, а старый Магеннок умел читать книгу будущего так же хорошо, как и книгу прошлого. Он ясно видел то, чего другие не различали. «Первой жертвой стану я, госпожа Онорина. А когда исчезнет слуга, через несколько дней придет черед хозяина».

– А его хозяин – это?.. – тихо спросила Вероника.

Онорина выпрямилась и, гневно сжав кулаки, объявила:

– Я его защищу, спасу, ваш отец не будет второй жертвой! Нет, нет, я успею. Позвольте мне уехать.

– Мы отправимся вместе, – твердо отчеканила Вероника.

– Прошу вас, – взмолилась Онорина, – не упрямьтесь! Предоставьте это мне, и нынче же вечером я привезу вам отца и сына.

– Но почему?

– Там слишком опасно для вашего отца, а для вас – тем более. Не забывайте о четырех крестах! Распятия будут поставлены именно на острове. Нет-нет, вам нельзя туда ехать. Этот остров проклят.

– Но мой сын?

– Вы увидите его сегодня, через несколько часов.

Вероника отрывисто рассмеялась:

– Через несколько часов! Что за вздор! Вот еще! У меня не было сына четырнадцать лет. Внезапно я узнаю, что он жив, а вы заявляете, что, прежде чем я его обниму, мне следует еще подождать. Ни часа больше! Я предпочитаю тысячу раз рискнуть жизнью, чем отдалять этот миг.

Онорина взглянула на Веронику и, поняв, что та полна непреоборимой решимости, уступила. Она перекрестилась в третий раз и просто сказала:

– Да свершится воля Господня.

Женщины расположились среди пакетов и мешков, загромождавших и без того тесную лодку. Онорина запустила мотор, взялась за румпель и ловко повела суденышко между скалами и рифами, торчавшими из воды.

Глава третья
Сын Ворского

Вероника сидела у правого борта на ящике, лицом к Онорине, и улыбалась. Улыбка ее была еще беспокойная, нерешительная, слабая, точно первый луч солнца, пытающийся пробиться сквозь последние грозовые тучи, но все же счастливая.

Да, именно счастьем светилось ее прекрасное лицо, отмеченное печатью благородства и того своеобразного целомудрия, которое делает иных женщин, перенесших невероятные страдания или сохранившихся благодаря любви, серьезными и лишенными какого бы то ни было женского кокетства.

Ее черные с легкой проседью на висках волосы были собраны в большой узел низко на затылке. У нее была матовая кожа южанки и большие, очень светлые голубые глаза, однотонные, как бледное зимнее небо. Она была хорошо сложена, статна, с высокой грудью.

Ее музыкальный, глубокий голос стал летящим и радостным, когда она заговорила об отыскавшемся сыне. А ни о чем другом она говорить не желала. Напрасно бретонка, пытаясь вернуться к мучившим ее загадкам, размышляла вслух:

– Понимаете, есть две вещи, которым я не могу найти объяснения. Кто оставил этот след, по которому вы добрались из Фауэта точно к тому месту, где я всегда причаливаю? Это заставляет думать, что кто-то из Фауэта побывал на острове Сарек. И с другой стороны, Магеннок покинул остров? Добровольно? Или оттуда забрали его труп? Если так, то каким образом это было сделано?

– Да стоит ли об этом думать? – возражала Вероника.

– Конечно стоит! Сами рассудите: на острове есть лишь моя лодка, на которой я каждые две недели отправляюсь за покупками в Бег-Мейль или Пон-л’Аббе, да две рыбачьих, на которых хозяева ходят выше по берегу до Одьерна, где обычно продают улов. Так как же мог Магеннок попасть на материк? Кроме того, быть может, он покончил с собой? Тогда почему его труп исчез?

Но Вероника упорствовала:

– Умоляю вас, сейчас это не важно. Все выяснится. Давайте побеседуем о Франсуа. Значит, говорите, он появился на Сареке?..

Наконец Онорина уступила просьбам молодой женщины:

– Он появился на Сареке через несколько дней после того, как его у вас похитили. Его принес бедняга Магеннок. Господин д’Эржемон научил Магеннока сказать, что какая-то неизвестная дама отдала ему дитя… затем старик вручил его своей дочери, чтобы та его кормила. Она потом умерла. Меня в то время еще не было на острове: я десять лет служила у одних парижан. Когда я вернулась, это был уже бойкий мальчонка, бегавший по пескам и скалам. Тогда я и поступила в услужение к вашему отцу, обосновавшемуся на Сареке. Когда дочь Магеннока умерла, мы взяли ребенка к себе.

– Но как его звали?

– Франсуа – просто Франсуа. Господин д’Эржемон велел называть себя «господин Антуан». Мальчишка называет его дедушкой.

– А какого он нрава? – с известным беспокойством осведомилась Вероника.