– Это мимады. – Тиор подтолкнул к ней тарелку. – Бери, я уверен, тебе понравится. В детстве я их просто обожал.

Лилиан потянулась к одному полумесяцу и чуть сжала его. На ощупь он оказался упругим, но податливым, как зефир, а на вкус таким сладким, что она зажмурилась, но тут же потянулась за следующим. Тиор улыбнулся.

– Марак живой. Это место нерушимо связано с нами, и заметнее всего это в доме. Он реагирует на то, что происходит с живущими в нем, на их настроение, на их количество. Вчера, когда ты только приехала, дом был абсолютно черным. – Тиор замолчал, взгляд его больших глаз сделался печальным. – Таким он стал, когда погиб мой сын, Лимар.

Лилиан, с трудом сглотнув, кивнула с серьезным лицом. Она потянулась было, чтобы дотронуться до руки Тиора, желая выразить свое сожаление и поддержку, но не решилась: несмотря на родство и все события этих суток, они были знакомы всего один день. Однако ее порыв трансформировался в ощутимый импульс – мягкую волну тепла, – и оба почувствовали это. Тиор через силу улыбнулся.

– Я рад, что ты здесь. – Он вздохнул и продолжил: – Дом реагирует в первую очередь на меня, потому что я глава этой семьи, но серьезные изменения отражаются на нем и без моего участия. Дом меняется со временем, откликаясь не только на настроение главы семьи – патриарха, – но и на внешние события, на состояние клана. В моем детстве он был несколько другим и со временем может измениться еще больше. Как видишь, эта комната стала светлее, а ее обстановка – мягче. Так дом реагирует на твое появление. И да, ты правильно заметила, что рисунка на стенах вчера не было, он появился за эту ночь, что ты провела здесь. Дом видит тебя.

Лилиан хмыкнула и опустила взгляд на пиалу, пряча смятение. Конечно, родители любили ее, но, как она теперь понимала, мать постоянно жила с оглядкой на свое прошлое, отгораживаясь от людей и чего-то опасаясь. При всей любви к дочери, она просто не могла отдать ей все свое тепло, посвятить себя полностью, и сейчас осознание, что не один человек, а целое место так радо самому факту ее существования, наполнило Лилиан простой радостью. Ощущение одиночества, еще вчера казавшегося неизбежным, стремительно схлынуло. Лилиан усилием воли прогнала подступающие слезы облегчения.

– Такие места, как Марак, называют твердынями, всего их двенадцать. – Заметив удивление в разноцветных глазах Лилиан, Тиор коротко вздохнул, осознавая всю необъятность того, что ему предстоит объяснить. – Наверное, теперь стоит рассказать о нас самих, так тебе будет понятнее…

Лилиан скептично выгнула бровь, отправляя в рот очередной оранжевый полумесяц.

– Мы хеску, – продолжил Тиор, сложив кончики пальцев и задумчиво глядя поверх них на внучку. – Это другая форма жизни. Есть растения, есть животные, есть люди. А есть мы. Мы в некотором смысле дыхание природы, обретшее физическую форму. Даже две формы.

Лилиан, как раз сделавшая большой глоток пины, поперхнулась и воззрилась на деда округлившимися глазами. Тиор улыбнулся кончиками губ.

– Да, я не сказал тебе самого главного. Мы – единение двух сущностей, воплощение идеального баланса человеческого и животного. Мы награждены великим даром – второй формой, истинным обликом. Мы двусущные, Лилиан. Мы можем выглядеть как люди – как сейчас мы с тобой и все, кого ты видишь в этом доме, – а можем выглядеть и являться кем-то из наших бессловесных братьев.

Лилиан с трудом сглотнула и с грохотом поставила на стол пиалу. Волна удивления ударила в Тиора железной крошкой и отступила. Пару мгновений девочка сидела не шевелясь, глядя на Тиора и ожидая, что он сейчас рассмеется и скажет, что это была шутка, но где-то внутри нее уже появилась и укрепилась уверенность: это правда, какой бы немыслимой она ни казалась.

Лилиан втянула воздух через нос и выдохнула через рот, нервным движением заправив за ухо выбившуюся из косы прядь. Затем моргнула и медленно, с постепенно накатывающим пониманием кивнула, словно говоря, что принимает этот постулат. Ее человеческое сознание пыталось сопротивляться, но сознание хеску, разбуженное чарами Признания, победило.

– Мы можем быть животными. Зверями или птицами, – продолжил Тиор, напряженно следивший за Лилиан все это время и теперь с облегчением понявший, что самое трудное позади. – Нас двенадцать кланов – по различию истинного облика. Важно, чтобы ты поняла: мы в равной степени и то и другое. Мы не люди, которые обращаются в животных, мы обе эти формы одновременно, поровну. В древности многие хеску проводили больше времени в своем животном обличье – времена были суровые, и защитить свою жизнь с помощью когтей и зубов было проще, чем с помощью палки в руке. Кстати, именно из древности к нам пришло таэбу – в истинном облике мы не способны к звуковой речи, а общение необходимо. Выбирать один из двух обликов и оставаться в нем – так же естественно, как решать, что ты хочешь на завтрак.

Лилиан подалась вперед, впившись в деда цепким взглядом, ее любопытство ввинчивалось ему в висок. Тиор вздохнул: чем быстрее она научится контролировать таэбу, тем лучше, а не то ему обеспечена головная боль.

– Двенадцать кланов образуют три племени: летящие – те, у кого есть крылья; охотящиеся – те, кто питается чужой смертью; и бегущие – те, кто не приемлет чужой крови. У нас нет единоличного правителя, потому что наше общество достаточно многочисленно, хоть и не настолько, как человечество, и порой нам сложно найти общий язык, ведь все мы разные. Тогда вступает Совет – высший орган власти, не относящийся ни к одному племени, который контролирует все стороны нашей жизни, помогая нам сохранять хладнокровие и принимать верные решения. В каждом клане есть Высокий – то есть правящий – Дом, во главе которого стоит Владыка, и вассальные семьи: Старшие – аристократия и Младшие – простой народ.

Тиор набрал было воздуха, чтобы продолжить объяснение, но наткнулся на осоловелый взгляд Лилиан и улыбнулся:

– Запомни пока это, уже будет хорошо.

Они просидели в библиотеке достаточно долго, и солнце сместилось ближе к горизонту, отражая на полу их длинные тени. Лилиан зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Иди отдохни, у тебя был трудный день, – Тиор коснулся ее плеча, вставая, – а вечером, если захочешь, продолжим.

Ощутив под пальцами скользкую синтетическую ткань, он поморщился. На внучке все еще была одежда внешнего мира, смотревшаяся здесь чуждо, а, учитывая произошедшие с Лилиан перемены, еще и смехотворно по-детски.

Она уже развернулась к двери, когда Тиор окликнул ее:

– Ты не будешь против, если я пришлю тебе более подходящий наряд?

Лилиан нахмурилась и оглядела себя: ботинки из искусственной кожи с нелепыми бабочками, потертые джинсы, лонгслив с ярким принтом персонажа мультфильма… В окружении этих стен, этой мебели, всего этого места она и правда смотрелась странно. На мгновение замешкавшись, девочка кивнула.

В холле (Лилиан с сомнением воззрилась на паркет, которого вчера здесь тоже не заметила) они пошли в разные стороны: Лилиан не терпелось рухнуть в кровать, а Тиору нужно было дать поручения слугам. Уже начав подниматься по лестнице, Лилиан остановилась и оглянулась на деда: очевидный вопрос, почти похороненный под обилием новой информации, наконец всплыл на поверхность, отогнав сонливость. Почувствовав ее любопытство, Тиор прервал разговор с женщиной средних лет в черном платье и со связкой ключей на цепочке – видимо, это был кто-то из старших слуг – и сделал несколько шагов ближе к лестнице. В руках он уже держал трость, с которой, очевидно, не расставался, и теперь упер ее в пол, с полуулыбкой смотря на девочку.

– Кто мы?

Она кивнула. Тиор склонил голову в шутливо-торжественном поклоне:

– Мы – вороны. Высокий Дом Базаард.

Последующие дни для Лилиан смешались. Она вряд ли смогла бы сказать точно, когда в ее комнате каменный пол сменился паркетом (скорее всего, тогда же, когда и в библиотеке) и когда на нем появился огромный пушистый ковер цвета сочной зелени, на котором она полюбила валяться, читая или делая записи. Зато Лилиан с уверенностью могла сказать, что когда вечером первого дня поднялась в спальню и рухнула на кровать, то потолок находился гораздо ближе и был белее и скучнее. Во всяком случае, она наверняка запомнила бы спускающуюся на толстой цепи медную люстру с изогнутыми рожками, рядом с каждым из которых замерла фигурка озорного фавна. Круглое витражное окно, появившееся под самым потолком на второй день после ее приезда, сначала было совсем маленьким и выглядело каким-то робким. Но проникающий через него солнечный свет окрашивал пол в яркие задорные пятна, и Лилиан провела не один час, осознавая перемены в своей жизни и думая об их последствиях, пока по ее рукам, ногам и лицу скользили красные, зеленые и фиолетовые прямоугольники. Это место – подушка на низком широком подоконнике – быстро стало ее любимым, и она часто устраивалась там, смотря на огромный парк Марака. При таком внимании можно было не удивляться, что со временем потолок унесся куда-то в невероятную высь, укрывшись деревянными панелями с широкими балками, а витраж в окне разросся до размеров круглого стола короля Артура. Набор цветных стеклышек в нем менялся, то просто светясь яркими красками, то собираясь в какие-нибудь незатейливые картины, которые, однако, надолго не задерживались.

Стены, прежде безликие, со временем покрылись уютными обоями глубокого синего цвета с едва заметным узором. Кровать опустилась на низкие ножки, но саму ее вместе с пухленькой прикроватной тумбочкой приподнимал над полом высокий и просторный подиум, по всей площади укрытый разросшимся кроватным балдахином. Комната старалась стать для Лилиан убежищем, уютным уголком, в который она бы возвращалась с радостью, и девочка платила ей тем же, то и дело поглаживая то стены, то откос у окна, то подоконник. Появившуюся на прикроватном столике лампу со стеклянным зеленым абажуром и медной цепочкой для включения Лилиан восприняла как личный подарок и залог добрых отношений.

Ей приходилось усваивать массу информации, и что-то неминуемо улетучивалось из головы. Тиор с обстоятельностью университетского лектора рассказывал о быте хеску, а Лилиан пыталась запоминать, в какой-то момент сдавшись и начав делать записи. Она узнала, что, хоть все хеску и стараются сохранять нейтралитет, на самом деле все намного сложнее, и кланы окутывает паутина политических интриг, выражающихся в раздорах или заключенных союзах. Тиор также упомянул Игру – сложную систему отношений между Высокими Домами, которую контролирует Совет, но, когда Лилиан с интересом подняла на него взгляд, наконец услышав знакомое слово, дед отмахнулся: «Об этом потом, это сложно».

Порой Тиор рассказывал более простые для понимания вещи: как хеску, совершающие регулярные вылазки в мир людей, перенимали у них некоторые обычаи и культуру. Например, традицию записывать свою историю или устраивать балы – часть из них, отмечающая начало каждого полугодия, являлась официальным мероприятием под контролем Совета. Некоторые же понятия прижились с ошибкой: все мужчины-хеску носили одинакового фасона пиджаки с коротким воротником-стойкой, впечатлившись какой-то человеческой военной формой, но упорно называли их сюртуками. С легкой усмешкой Тиор признался, что, несмотря на скрытность, люди каким-то образом узнали о существах, умеющих менять человеческий облик на животный, и так появились легенды об оборотнях – в истинном облике хеску превышали размерами своих бессловесных собратьев примерно в два раза и потому заметно отличались от них, немало пугая людей. Но особенно Лилиан удивилась, когда Тиор обмолвился, что Ниру, их домоправительница, долго боялась автомобилей.