Собаки, особенно познавшие вольную жизнь, обладают телепатическим даром, и Лаврентий встречался со своей любимой в неведомом людям измерении. Но загвоздка была в расстоянии – установить сеанс связи можно было в радиусе, не превышающем ста километров.

Пес улегся на коврик у входной двери и стал ждать, когда хозяйка приготовится к отъезду. Для того чтобы сообщить о своем отъезде Лапушке, необходима была полная тишина.

Хозяйка же, как назло, металась по квартире, приговаривая:

– Если повезет, попаду в Большой. Хоть на галерку билет достать! Ну, переплачу посредникам… оно ж того стоит. Что думаешь? – выкрикивала она из спальни.

«Час от часу не легче, – вяло злился Лаврентий. – Придется целый вечер сидеть в какой-то чужой комнате. А если она решит до утра загулять? Подружку какую встретит? А то и романчик закрутит… Эта может. Ей бы с внучкой нянчиться, а у нее все шило в одном месте. Эх… И как только доктор с ней живет?»

Хозяйка долго копошилась в шкафу.

– Вот! —Она вышла в коридор, держа в руках бархатное черное платье. – Что думаешь, друг?

Приложив платье к груди, неловко потопталась как первоклассница перед зеркалом:

– В этом платье я встречала Новый год. Тот самый, в который тебя нашла. Или ты меня нашел? – склонив голову набок и мечтательно округлив глаза, завела она любимую пластинку. – Собака же никогда не приходит в дом просто так, верно?

«Хоть что-то вы в этой жизни понимаете», – вздохнул Лаврентий.

Откинув платье на тумбочку, хозяйка согнула ноги в коленях и картинно отвела назад правую руку.

– Когда-то я неплохо играла в бадминтон, даже за нашу студенческую команду! И мы тогда выиграли! – продолжала она кривляться перед зеркалом.

«Даже не сомневаюсь. Небось лупила по волану так, что с тобой никто и связываться не хотел!» – Пес вздохнул и отвернул голову к входной двери.

Вскоре хозяйка, оценив содержимое чемодана, сообразила, что в дорогу следует взять небольшие миски для Лаврентия, и отправилась в зоомагазин.

Сеанс связи с Лапушкой состоялся.Любимой очевидно не здоровилось – ее хозяйка впала в депрессию и целыми днями плакала. Лапушка безропотно забирала на себя часть негатива, чтобы хозяйка серьезно не заболела от нервного истощения. Лаврентий понимал, что в мире двуногих творится что-то невообразимое. Эпидемия вируса была только началом.

Вернувшись, доукомплектовав чемодан и просидев еще битый час в инете, хозяйка наконец угомонилась и решила вздремнуть перед ночной дорогой. Вожделенный билет в «Большой» лежал в заметках айфона.

***

В прошедшую ночь во дворе родила собака. Тощая и облезлая, в последний месяц зимы изуродованная свисающим как вымя животом.

Самоварова выяснила у дежурного, что сука ощенилась тремя щенками, и двое вскоре умерли. Оставшийся в живых вместе с матерью не без хлопот жены Василия был размещен в утепленном подвале здания.

С тех пор как об этом узнала, в привычном одиночестве за рабочим столом она будто слышала под полом два дыхания – тревожное, жесткое, сиплое от холодов, и вторящее ему мягкое, доверчивое и нежное, похожее на шум крохотного весеннего ручейка.

Какое ей было дело до собак?

Какое ей было дело до странного человека, из-за которого (она уже в том не сомневалась) ей приходилось торчать в сыром и прокуренном, пропахшим побоями и помоями здании полустанка.

Задержанный стоял перед ней и снова смотрел в пол.

– Значит, вы утверждаете, что мы с вами знакомы.

– И довольно близко.

–  Уже проходили по делу?

–  Смотря по какому.

– Послушайте, – с пол-оборота начала злиться она, – ежели вы думаете, что можете водить меня за нос, то сильно заблуждаетесь! Есть в конце концов архив! – Она ткнула пальцем в груду папок на столе. – И не только этот! А еще профессиональные базы, в которые достаточно загрузить фотографию преступника…

– С чего вы взяли, сударыня, что я преступник? – перебил ее мужчина, расправил плечи и приосанился.

Теперь он глядел прямо и с вызовом.

Лицо его было безобразно старым, с провисающими вниз носогубными складками, тонким сжатым ртом, кустистыми, светло-русыми выцветшими бровями и тяжелыми набрякшими веками, скрывавшими цвет и форму привыкших к полумраку камеры глаз.

–  Хорошо… Загрузить фотографию человека, подозреваемого в том, что он нарушил закон, – вспомнив о презумпции невиновности и о том, что преступление этого человека еще надо доказать, поправилась она. – И тогда… Тогда сразу вылезет вся ваша подноготная.

–  А где находятся эти ваши базы? – Человек оглядел стол, на котором не было и быть не могло ни стационарного компьютера, ни ноута, ни планшета.

Самоварова вдруг с ужасом поняла, что здесь у нее нет даже мобильного телефона.

– В сети! – буркнула она. – Базы обновляются ежедневно, если хотите – ежечасно. А также их взламывают хакеры, – зачем-то добавила она. – Неужто не слышали о том, что доступ к различным базам может получить практически любой обыватель? Базы взламывают, информацию воруют и продают желающим фирмы-посредники.

– Как интересно… Нет, не слышал. Про базы. И про посредников.

– Вы сейчас придуриваетесь? Или вы счастливый фермер, скрывающийся в глуши с коровами и курами? А может, с ягодами и грибами? – чиркнув спичкой и прикурив, прищурилась Варвара Сергеевна. – Но даже в этом случае вам для торговли необходим посредник.

– Я не фермер.

– Вы не так уж стары, чтобы не понимать и не знать, в каком мире мы давно живем, – напирала она.

– Так просветите – в каком.

Самоварова сверлила сквозь очки аккуратно подстриженную «ежиком» седину вновь опущенной головы и думала о том, сколько же этот человек находился в полустаночном тюремном безвременье, раз до сих пор не оброс.

– Расскажите мне лучше про ваш роман, – вдруг дружелюбно и запросто попросил человек, поднял голову и смущенно улыбнулся, словно они действительно когда-то были добрыми приятелями, в силу жизненных обстоятельств на время потерявшими друг друга.

–  Про какой? – понимая, что он ведет с ней какую-то игру, нахмурилась Варвара Сергеевна.

***

Серьезных романов в ее жизни было три.

И все они заканчивались отношениями.

Первый – с отцом Аньки. Правда, то, что предшествовало свадьбе, беременности и рождению ребенка, романом можно было назвать с большой натяжкой. Познакомились в одной шумной компании… Пикировались шутками, много пили, много смеялись. На следующий день посидели в кафе и пошли в кино, а потом переспали.На дворе был конец семидесятых. Молодые, продвинутые и образованные воодушевлялись протестом против устоев угрюмого, на глазах дряхлевшего общества.

Западная музыка давала ощущение безграничной свободы. Поддерживая своими или родительскими рублями шмоточную фарцу, вчерашние студенты упивались самовыражением душ и тел, как в танцах, так и в эмоциях. Не слишком заморачиваясь достоинствами будущего мужа, Варвара познакомила его с родителями. И мать решила, что он вполне достоин стать зятем.

Отношения развивались стремительно – и уже через пару месяцев калейдоскопа встреч и все тех же, в том же составе вечеринок, танцев и кухонных, хриплых от водки и табака «неправильных» разговоров, Варвара обнаружила себя выходящей под руку из загса с человеком, которого практически не знала.

А вскоре обнаружилось, что она беременна.

Едва у них появился быт, как в отношениях молодых супругов моментально исчезла иллюзия легкости. Оба, каждый на своем рабочем месте служили власти, которую еще вчера так беззастенчиво, а теперь все реже, вполголоса, критиковали.

Система отношений в молодой семье была наскоро выстроена по общепринятым правилам. Мужа надо понимать и прощать. Без ропота и ссылок на усталость готовить ему ужин, стирать одежду и убирать за ним разбросанные по полу носки, а еще – копить на кроватку и коляску, кухонный комбайн, косметический ремонт в ванной… Все это неустанно твердила мать растерянной от своего нового статуса Варе.

После стремительного и болезненного в силу эмоций, присущих молодости, развода, в жизни Вари появился капитан милиции Никитин – коллега и непосредственный начальник.

Въедливый и принципиальный до головокружения, притягательный до одури в своей брутальности и тотчас – неотразимо нежный в бросаемых на Варю взглядах, надежный, маскулинный и… женатый.

Романа со всеми его атрибутами – цветами, звонками на «домашний», вылазками в кафе и кино между ними не случилось. Но была та прелесть грешных отношений, которая долгие годы не только толкала ее по службе вперед, но и изматывала мыслями о жизни любовника, о его мыслях о ней и о жене, а также о молодых и привлекательных особах женского пола, толпившихся вокруг молодого офицера.

Она ревновала Сережу столь же истово, сколь любила.

Что только она не перепробовала за двадцать с лишним лет, оставаясь у своего растущего по службе начальника в любовницах, но это ни к чему толком не приводило: они довольно редко позволяли себе короткие, «для души и тела» встречи.

Могучей энергетики Никитина с лихвой хватало, чтобы даже на расстоянии и безо всякого на то права держать ее на коротком поводке. Они ругались и расставались, мирились, дрожа от трепета новой волны греховных встреч, снова ругались и по полгода сухо общались только по необходимости.

А потом незаметно повзрослели.

Каждый начал болеть, она – душою, он – буквально, сердцем. Совместная работа закончилась, и они нашли в себе силы остаться добрыми друзьями. Пространство души, опустошенной одиночеством и бесконечными противоречиями, освободилось для Валеры.

Доктор стал единственным мужчиной, который в ее шестьдесят подарил ей первый настоящий роман – с прогулками по городу, концертом бродячей колдуньи-цыганки, магической сиренью, взаимным смущением под песни Утесова и музыку Шопена, коктейлем из вина и дождя и еще многими, внезапно ожившими – хоть рукой потрогай – картинками прошлого.

****

Самоварова почувствовала, как ее снова «повело».

Окунувшись в напрасную ностальгию, она стала уязвимой, а заключенный успел незаметно приблизиться к ее рабочему столу.

–  Отойдите на три шага назад, где стояли! – встрепенувшись, приказала она.

– А то что? – ухмыльнулся он.

Прикрывавший спину тулуп предательски сполз по спинке кресла.

Человек, глядя прямо на нее с неприкрытым и злым превосходством, остался стоять на месте. Казалось, что он не просто «видит» ее мысли, он смакует их, по капельке, как живительный нектар.

– А то есть риск получить в лоб такую маленькую неприятность, как энергетическая игла. Делайте, что говорю! – повторила приказ Самоварова.

Заключенный сделал несколько мелких шагов назад.

– Да. И еще правее сместитесь.

Варвара Сергеевна была переученной еще в первом классе левшой, но природу не обманешь – ее левая сторона всегда была сильнее.

– Голодно здесь, не правда ли? – тихо и едко заговорила она. – Из Василия донор хлипкий, все мысли о жене и младенце. Хоть и щуплый он, да уцепиться не за что – ни напугать его, ни обольстить.

Даже не глядя на заключенного, она почувствовала, как он напрягся.

– Вы ведь здесь за убийство! – На самом деле она не знала, за что. Но поняла, что попала в точку.

– Нет-нет! Я ее не убивал! – В низком голосе слышалось столько уверенности, что на секунду она ему почти поверила.

– А кто же убил?

–  Те, кем вы восхищаетесь. Меня подставили! – Задержанный с неприятным хрустом повернул голову влево.