Джекоб хотел взять его за руку, как он очень часто делал, когда они были детьми. Уилл, постой! Он еще даже не рассказал брату, что встречался с отцом… Но тот уже направился к парому. Носильщики подняли паланкин на плечи, и Уилл пошел за ними. «Джекоб, присматривай за Уиллом!» Как же он ненавидел, когда мать говорила это. Но чаще всего присматривал.

Я взрослый человек. Да, Уилл взрослый, и давно. Джекобу больше не приходится рассказывать ему истории про этот мир. Уилл уже пишет в Зазеркалье свои собственные, а что до отца, то, пожалуй, лучше просто забыть о нем так же, как тот забыл о них.

С оплатой можешь повременить. Но ты заплатишь. Джекобу так явственно послышался голос Игрока, словно ольховый эльф обитал в его душе. Нынче пеку, завтра пиво варю, у королевы первенца отберу. А что, если Шестнадцатая все еще служит своему создателю? Что, если она дала знать Игроку, что видела их с Лисой? Занимаясь с ней любовью, он слишком часто думал об ольховом эльфе. Интересно, Лису посещали те же мысли? Он радовался тому, что много лет назад она попросила одну ведьму показать ей, как избегать беременности.

Ронины поднялись на борт.

У твоей Лиски будут чудесные дети. Надеюсь, вы не станете с этим тянуть. Как нелепо, что это воспоминание заставило его сердце биться чаще. Будто бы ольховый эльф, стоя у него за спиной, прошептал эти слова ему на ухо.

– Говорят, в Нихоне водятся очень могущественные лисы.

Джекоб резко обернулся, хотя за спиной у него стояла Лиса, а не ольховый эльф. Могущественные лисы и коконы бабочек, которые продлевают жизнь оборотням. Нет, Джекоб. Об этом тебе рассказал Игрок. Веское основание никогда не ездить в Нихон. Притянув Лису к себе, он зарылся лицом в ее волосы. У твоей Лиски будут чудесные дети.

Она подняла ладонь. Ржаво-красная печать хной на тыльной стороне изображала журавля в круге солнечного диска.

– Печать тебе поставят там. – Она указала на барак рядом с причалом. – Наш проезд я уже оплатила.

Джекоб хотел возразить, но она прижала ладонь к его губам:

– Гоил рассказал мне, что твой брат ищет какого-то ольхового эльфа, давнего врага Игрока. Может, тот поведает нам, как выйти из сделки.

В ее глазах Джекобу померещился страх, которого он никогда прежде у нее не видел. Она ведь не беременна? Спросить он не отважился. У твоей Лиски будут чудесные дети.

– Нет, – шепнула она ему. – Я не беременна, но хочу когда-нибудь забеременеть, так что давай используем эту возможность. Своих врагов нужно знать так же хорошо, как своих друзей. Разве это не твои слова?

Да, и все же однажды он чуть жизнью не поплатился за то, что слишком хорошо знал свою бессмертную противницу.

Стоя на палубе, у поручней, на них смотрел Уилл.

– Нихон еще называют Лисьими островами. – Ей и правда нравилась эта идея. А он-то считал себя единственным, кто постоянно думает об Игроке.

– Ольховый эльф называет себя Воином. – Он погладил ее по рыжим волосам. – Неужели стоит по своей воле встречаться с тем, кого так зовут?

Она рассмеялась. И поцеловала его.

– Ты в самом деле хочешь сбежать, Джекоб Бесшабашный, – шепнула она ему. – Что я вижу! Ты хочешь спрятаться от ольхового эльфа, как заяц!

– Нет, как умный лис.

Ее лицо посерьезнело. Она смотрела на горы, откуда они пришли в старый портовый город, – словно пыталась вызвать в памяти тот долгий путь и все те дни и ночи, что привели их сюда. Затем она взглянула на корабль:

– По-моему, «Воин» звучит многообещающе. – Она прогнала токкэби, который пытался залезть в карман ее куртки. – Иди поставь печать. Они скоро отчалят. Или тебе рассказать про все магические вещицы Нихона?

3
Всего лишь мертвец

Носильщики опустили паланкин у одной из корабельных мачт. Лиса не могла оторвать взгляд от него. Она хорошо помнила илистый пруд, в котором они с Джекобом очутились, спасаясь бегством, когда Шестнадцатая гнала их, как кроликов. Ты не успеешь, лисья сестра. Как она растопырила смертоносные пальцы. Словно кошка, предвкушающая, как вонзит в мышь когти. Думала ли тогда Лиса, что вскоре они последуют за посланной Игроком убийцей в надежде узнать, как им защититься от него? Нет. И все же чутье по-прежнему подсказывало Лисе: они правильно поступили, поднявшись на этот паром.

Джекоб стоял с Уиллом, облокотившись на поручни, хотя при виде волн у него начиналась морская болезнь. Доверял ли он брату, несмотря на то что тот путешествует с Шестнадцатой и Бастардом? Они разговаривали с тех пор, как отчалил паром. Рассказал ли Джекоб Уиллу, как Джон Бесшабашный сбежал на украденном у царя ковре-самолете? Признался ли Уиллу, какую боль испытал, когда его вновь использовали и бросили в беде? Нет, Джекобу было трудно говорить об этой боли, и оба брата то и дело замолкали, будто у них язык не поворачивался произнести слишком многое. Не сообщила ли Шестнадцатая Уиллу по секрету что-нибудь важное об Игроке, что могло бы им помочь? Рассказал ли Джекоб брату, что они должны отдать ольховому эльфу своего первенца? Нет. Он никогда не говорит о том, чего боится, но разве и она сама не такая же?

За ясной лунной ночью наступило хмурое холодное утро. Над волнами висели клочья тумана, и Хонгук давно уже скрылся из виду. «Южная Корея, – ответил Джекоб, когда Лиса спросила его, как называется это древнее королевство в его мире. – Еще одна страна, которую я впервые посещаю за зеркалами. Твой мир я знаю намного лучше своего».

Как только они отплыли, один из матросов взобрался на мачту, но подзорную трубу направил не на линию горизонта, а на волны. Лисе не пришлось долго гадать, что он с таким озабоченным видом высматривает в воде.

– Фунаюрэй-и-и!^[1]

Лисе было любопытно, какое существо вызвало такой ужас, что пассажиры тут же отпрянули от поручней. Но из утренней дымки вынырнула всего лишь рыбачья лодка, и впередсмотрящий дал отбой. Похоже, переправа из Хонгука в Нихон считалась делом опасным. Впередсмотрящий еще не раз объявлял тревогу, но им не встречалось ничего опаснее косяка летучих рыб, а ронины при всех криках с мачты оставались настолько невозмутимыми, что Лиса уже смотрела только на них, когда матросу опять мерещилось что-то ужасающее. «Самая опасная тварь сидит там, в паланкине!» – захотелось ей наконец крикнуть дозорному на мачте, и, даже когда вдалеке из волн поднялось серебристое туловище гигантского морского змея и его красота заставила большинство пассажиров забыть о страхе, Лисе чудилось только серебро, в которое ее некогда превратил брат Шестнадцатой.

Морской змей, извиваясь, поплыл прочь, не обращая на корабль никакого внимания, и носильщики паланкина отходили от ужаса, выстроившись в очередь к старику, на носу корабля наливавшему пассажирам горячий суп по распоряжению капитана. Предоставлялся удобный случай, а Лиса только этого и ждала.

Полог паланкина смотрелся дорого лишь издали. Шелк был не очень чистым и местами прохудился. «А те, кто из стекла, что-нибудь едят?» – спрашивала себя Лиса, медленно приближаясь к паланкину. Она помнила взгляд Шестнадцатой – без всякого сочувствия к страху жертвы, почти насмешливый. Серебряный кинжал Игрока… Какое из краденых лиц она явила Уиллу или он влюбился во все? Лиса остановилась на достаточном удалении от паланкина, ровно там, где сидящая не могла дотронуться до нее.

– Лиса. Пришла, чтобы насладиться моим несчастьем?

Разумеется, она узнала Лису, ведь лица – это ее конек.

– Зачем мне это? Я слышала, мы теперь на одной стороне. Хотя верится с трудом. Я не забыла, кто тебя создал.

Рука отдернула полог настолько, чтобы Лиса могла заглянуть внутрь. Лицо Шестнадцатой было из дерева и стекла. На щеках и затылке наросла древесная кора.

– Тот, кто меня создал, сотворил со мной и все это. Левая рука у меня деревянная, а брат мертв.

Брат… У тебя нет братьев, – хотела сказать Лиса. Но кто определит, что значит это слово? К двум собственным старшим братьям она испытывала отвращение, хотя у них была одна мать.

Уилл заметил, что Лиса стоит у паланкина. Оставаясь рядом с братом, он не спускал с нее глаз.

Лиса, спроси ее!

– Игрок все еще в другом мире или тоже вернулся, как тот ольховый эльф, о котором ты рассказывала Уиллу?

Ответить Шестнадцатая не успела. Впередсмотрящий закричал вновь, но на этот раз он указывал не в море, а на палубу. Рядом с грот-мачтой постепенно вырисовывался человеческий силуэт, – казалось, такую форму, сгущаясь, принимал поднимающийся от воды туман. Даже матросы в ужасе отшатнулись, и один из них едва не свалился за борт.

Бастард словно понимал, что это за явление. Растолкав всех стоящих между ним и Уиллом, он выхватил саблю и заслонил брата Джекоба собой. Но никакое оружие не могло нанести вреда молодому, бледнее тумана красавцу, который внезапно оказался у мачты. На нем были тюрбан и туника, какие носили в глубокой древности.

– Почему все кричат? – спросила Шестнадцатая.

– Это всего лишь призрак. – Лисе встречалось слишком много мертвецов, чтобы они настораживали ее больше, чем живые люди. Не шелохнулись и ронины, но лица их застыли в благоговении – перед смертью и теми, кто возвращается из ее царства.

Бастард оказался прав, заслонив Уилла. Не обращая внимания ни на кого, кроме брата Джекоба, призрак медленно приближался к нему – беззвучным, невесомым шагом. Джекоб, как и гоил, обнажил саблю, но в помощи Уилл не нуждался. Отодвинув Бастарда, он неподвижно ждал призрак. Нефрит проявился совершенно естественно: так на солнце кожу покрывает загар. И на каменеющем лице Уилла не было заметно и тени страха. Только вина. И боль.

– Как тебе мир без моей темной госпожи, палач фей? – Призрачный юноша остановился перед Уиллом. Казалось, что слова слетали не с его губ. Эти слова, пропитанные солью и влагой, будто шептал ветер, и сотканы они были из гнева.

– Скажи тем, для кого ты ее убил, что она не забыта! И услышь обещание Хитиры: никогда больше в твоей жизни не будет радости, потому что я буду ждать тебя в твоих снах.

Лиса встала рядом с Джекобом, и призрак окинул ее внимательным взглядом, смысла которого она не понимала. Нить на ее запястье сделалась прохладной, как роса, тогда как гнев на прозрачном лице юноши сменился улыбкой. Склонившись перед Лисой так низко, что она едва не ответила на поклон, мертвец со вздохом растворился в воздухе. Вместо него появился черный мотылек размером с ладонь Лиски с белыми, как череп, пятнышками на потрепанных крыльях, и, вспорхнув прочь, затерялся в парусах.

Нефрит на коже Уилла исчез так же быстро, как и появился, а гоил настолько грубо прикрикнул на всех, кто в замешательстве по-прежнему глазел на него, что они, понизив голос, продолжили обсуждать происшедшее на другом конце парома. Понял ли кто-нибудь из них, кого имел в виду мертвец, говоря о своей темной госпоже? Вероятно, нет.

Ронины наблюдали за появлением призрака с той же невозмутимостью, с какой выслушивали сигналы тревоги впередсмотрящего, но преображение Уилла явно впечатлило их гораздо сильнее. Они не выпускали его из виду и, похоже, задавались вопросом, в каком родстве он с гоилом. А кем теперь считает себя сам Уилл – гоилом или человеком?

Бастард не воспринимал призраков с таким же бесстрастием, как ронины. Саблю в ножны он возвращал нетвердой рукой.

– Полагаю, ты узнал его?

Уилл кивнул.

Как тебе мир без моей темной госпожи, палач фей?

Развернувшись, он пошел к паланкину, словно там его ждала единственная опора.

Джекоб прислонился спиной к поручням. Он уже сильно страдал от морской болезни. Он ненавидел путешествовать на кораблях, но его бледность была явно связана и с появлением мертвеца.

– Чей это был призрак? – спросил он у Бастарда. – Выкладывай уже. У тебя же прямо язык чешется рассказать.

Бастард сунул что-то в рот. Он тоже избегал смотреть на волны. По слухам, гоилы выращивали какие-то грибы, смягчающие водобоязнь.

– Этот-то? Да кучер Темной Феи. Кажется, при жизни он был ей любовником. Он пытался ее защитить, но твой брат хорошо прицелился.