Эта гора плоти, на взгляд Неррона, слишком уж подчеркивала свою честность, но вид других кандидатов тоже особого доверия не вызывал. Что до опасностей, которые так заботливо перечислил Янагита Хидео, – ну хорошо, им следует быть начеку. И что? Неррон все еще жив только потому, что усвоил это и действовал так, с тех пор как научился ходить.

Янагита Хидео по-прежнему очень старался не таращиться на гоила, но после того, как таможенники наконец пропустили их не глядя, Неррон все-таки поймал его за этим.

– Что уставился? – накинулся он на проводника. – Нет, я не дотрагивался ни до одного из ваших священных камней. Я с такой кожей родился. Но если твоих соотечественников это успокоит, передай им, что это из-за ваших камней.

О камнях ему тоже рассказал монах. Якобы они лежат повсюду на обочинах. Янагита Хидео наверняка счел неуважительным то, как Бастард говорит о святынях его островов. Но в лице проводника не отразилось никаких эмоций.

– Вы не ошибаетесь, Неррон-сан. До вас мне не попадался ни один представитель вашего вида, – со спокойным достоинством ответил он. – Но даже в Нихоне слышали о великом Кмене, который поставил на колени Аустрию и заставил Альбион и Лотарингию забыть давнюю вражду. Наши газеты сообщали о его походах в Валахию и Баварию, двух завоеваниях за пять месяцев. На поле боя с королем гоилов никому не сравниться. Многие наши самураи восхищаются им, и только в прошлом месяце сотня ронинов отправилась в Виенну, чтобы предложить ему свои услуги.

Эти слова из уст настолько постороннего человека вызвали у Неррона неприятное чувство, оттого что в последние месяцы он не слишком хорошо служил своему королю. Но ведь он, в конце концов, печется о нефритовом гоиле, а тем самым о воплощенной гарантии непобедимости Кмена.

Щенок отвел взгляд. Может, он думает о Кровавой Свадьбе и о том, как защитил короля, рискуя собственной жизнью? Неррон взял с него обещание вернуться с ним к Кмену, но взгляд Щенка опять был прикован к паланкину.

– Джекоб, пора бы идти. Ей срочно нужна гостиница и кровать!

Бесшабашный с Лиской переглянулись, что ускользнуло от Уилла, но не от Бастарда, и на какую-то долю секунды Неррон испытал к стеклянной гадюке что-то похожее на сочувствие. «Бездушная вещь, – говорил взгляд Бесшабашного. – Мой брат – влюбленный дурак».

Выбирать провизию они предоставили Хидео, так как большинство кушаний, продающихся в районе порта, было им незнакомо. Мохнатые лошади, приобретенные по совету проводника, были сильными, но едва ли крупнее осла, на которого тот сел сам. На фоне сероухого Янагита Хидео смотрелся еще массивнее, но наездник, похоже, пришелся ослу по душе, и тот так проворно трусил вперед, будто нес на спине мешок перьев.

Когда путники покидали порт, некоторые из тех, кто предлагал им свои услуги, прокричали вслед их проводнику какое-то прозвище.

– Нуппеппо… Почему они это кричат? – спросил Неррон, когда они повернули на узкую немощеную улочку, ведущую в окружающие бухту зеленые горы.

– Так зовут одного ёкая, которого можно встретить в заброшенных храмах. Они любят утверждать, что он похож на меня. Я предпочитаю имя, данное мне родителями. – Янагита Хидео бросил на Неррона взгляд, не скрывающий, как он задет. – Люди часто жестоки друг к другу. Среди вашего вида тоже, Неррон-сан?

– В юности меня звали Сиворожим, – отозвался Бастард. – Я ответил на твой вопрос?

5
В чужих лесах

Лиса дивилась тому, насколько густым и протяженным был горный лес, по которому они уже несколько часов ехали вслед за Янагитой Хидео и его ослом. Она не ожидала увидеть на острове подобные леса. Листья у нее под ногами были влажными от дождя, а толстый, пружинящий слой мха приглушал стук копыт их коней. Темная пушистая зелень покрывала каждый камень, каждый древесный корень, да даже сучья над их головами, и уже скоро Лисе с трудом верилось, что она в Нихоне впервые. Сердце говорило ей другое. Лес, который Янагита Хидео пересекал в почтительном молчании, казался ей таким знакомым, будто лисица исходила его вдоль и поперек множество раз. Будто она его намечтала. Тропинки были очень узкими, так что ехали они гуськом, часто огибая упавшие гигантские деревья, окруженные молодыми деревцами, посаженными не человеком, а самим лесом. Это не облегчало задачу носильщикам паланкина, но даже они выражали свое изнеможение приглушенными голосами, не желая нарушать тишину вокруг. Тишина не была гнетущей, знакомой Лисе по заколдованным лесам ее родины, а дышала на редкость умиротворяющей магией. Похоже, никто не валил деревья, чтобы строить из них корабли или дома или пускать их на дрова. Многие деревья она хорошо знала, но среди дубов, буков и сосен росли те, что были ей неведомы. Так же обстояло дело и с попадающимися на пути животными. Бобры, белки, барсуки, даже дичь на первый взгляд не отличались от животных ее родины, но, приглядевшись, она каждый раз замечала, что мех у них немного иного цвета и животные эти чуть более изящны.

– Янагита-сан, – наконец вполголоса обратилась Лиса к проводнику (один матрос на пароме объяснил ей, что в Нихоне сначала называют фамилию), – а кому принадлежит этот лес? Такое впечатление, что здесь никто не рубит деревья.

– О, это Говорящий Лес, госпожа, – отозвался Хидео с улыбкой, как бы прощающей Лисе ее невежество. – Он принадлежит лишь самому себе. Деревья сами себе хозяева и очень могущественны. Даже если их валит возраст, они остаются частью леса и питают своей разлагающейся древесиной молодые деревья. Многие из них старше самых почтенных семейств Нихона и даже нашего императорского дома. Было бы крайне глупо и очень легкомысленно обходиться с ними непочтительно, а то и вовсе срубить, потому что другие забьют вас ветвями до смерти!

И Хидео вновь погрузился в задумчивое молчание, в каком ехал перед ними уже несколько часов. Лисе очень хотелось спросить и о том, почему его острова еще называют Лисьими, но ответ в конце концов нашелся сам собой.

Лисица, вдруг возникшая на их узкой тропе, лишь на первый взгляд напоминала ту, которой Лиса была обязана меховым платьем – подарком за то, что защитила ее детенышей от своих братьев. Мех появившейся перед ними лисицы был гораздо темнее, и, к изумлению Лиски, та оказалась обладательницей трех роскошных пушистых хвостов.

Янагита Хидео поспешно осадил осла и благоговейно склонил голову, а лисица окинула их всех невозмутимым взглядом и исчезла в лесу. Вскоре Уилл попросил сделать для Шестнадцатой привал, и Лиса, не в силах больше сдерживать любопытство, пошла за Хидео, когда тот отправился поить осла к ручью, лениво струящемуся по камням, заросшим мхом.

– Янагита-сан, вы приветствовали встретившуюся нам лисицу поклоном, – сказала она, пристроив свою лошадь на водопой рядом с сероухим. – У меня на родине на лис охотятся и убивают их. Ваши острова называют Лисьими, потому что их здесь почитают?

Проводник одарил ее загадочной улыбкой. Она казалась почти заговорщицкой – будто бы им обоим известен какой-то секрет.

– О да! Лисы Нихона очень могущественны, – сказал он. – Мы почитаем и боимся их, особенно если они посвящают себя служению какому-нибудь правителю или мстят за несправедливость по отношению к любому из их сородичей. Я уверен, что лисы вашей родины тоже обладают большой силой, на них наверняка потому и охотятся! – Из седельной сумки он достал маленькую глиняную фигурку. Она напоминала сидящую лису, но с черным мехом и красными глазами. – Наши лисы – посланцы богов. Кое-кто даже верит, что они и сами боги. Мы называем их кицунэ, и для их почитания есть множество святилищ. Наверное, вы назвали бы эти святилища храмами, но зачастую они очень маленькие. Наши боги предпочитают, чтобы им поклонялись и призывали их среди природы. Они не любят закрытых помещений, как ваши. Эта кицунэ, – он погладил фигурку по голове, – из святилища Оба. У тамошних монахов всегда наготове несколько десятков статуэток для просителей.

Он положил фигурку Лисе на ладонь.

– Ее берут домой и просят исполнить какое-нибудь желание. Затем ее каждое утро кормят жареным тофу, оказывают почтение, повязывая красный галстук, а по вечерам радуют зажженной свечой, пока кицунэ не исполнит желание, – тогда тот, кому ее подарили, относит фигурку обратно в святилище.

Лиса погладила крошечную фигурку по черному меху.

– А желание нужно хранить в тайне? – Она с большой неохотой вернула лисичку Хидео.

– Обязательно, – сказал тот, убирая ее в седельную сумку. – Кицунэ лучше не злить. Они вовсе не всегда доброжелательны и часто являются в облике человека.

Он опять взглянул на Лису так, словно у них была одна тайна на двоих.

Она отвела со лба рыжие волосы:

– Что, правда?

– О да. При этом они гораздо древнее людей. У самых могущественных – девять хвостов, они умеют летать и становиться невидимками!

Лиса испытывала почти непреодолимое желание тут же сменить обличье, даже если Янагиту Хидео разочарует, что в облике лисы хвост у нее всего один. Было что-то в лице проводника – какая-то тоска по чуду, по миру, в котором исполняются желания и все люди понимают друг друга. В юношеских чертах Янагиты Хидео сквозила такая бескорыстная доброта, что Лисе хотелось защитить его, хотя он был почти на голову выше и явно вдвое сильнее ее.

– Надеюсь, мы встретим еще много лисиц, – сказала она, – со множеством хвостов, и они будут желать нам только добра.

Янагита Хидео несколько секунд испытующе разглядывал ее, будто не очень понимал, что она на самом деле имеет в виду.

– Я должен вам кое в чем признаться, госпожа, – сказал он, и лицо его стало почти таким же пунцовым, как цветы на ветках куста у него за спиной. – Никогда прежде я не видел волос такой лисьей рыжины, как ваши, и… ох, какая чушь! Я не сомневался, что вы тоже кицунэ! Простите мне мою глупость! – Он низко поклонился Лисе. – Вы не напомните мне ваше имя? Уверен, что Бесшабашный-сан мне его называл, но, должно быть, оно вылетело у меня из головы.

Похоже, Хидео не слышал, как к ней обращается Джекоб, и Лиса решила пока что хранить свою тайну.

– Селеста Оже, – сказала она. Как-никак это имя дали ей родители. – Я родом из Лотарингии.

– Enchanté^[2], Оже-сан, – вновь поклонился Янагита Хидео. – Пожалуйста, зовите меня Хидео. Это гораздо проще. В Нихоне много ваших соотечественников. У императрицы был военный советник из Лотарингии. Ни сёгуну, ни ее сыну это не нравилось, но… – Он вдруг умолк.

Уилл помог Шестнадцатой выбраться из паланкина. Одежды скрывали ее изуродованную кожу, но левая рука онемела и не слушалась. Каждое движение Шестнадцатой говорило о том, что она нездорова.

– Этот ручей… – Уилл подошел к Хидео. – Может, где-то поблизости он впадает в какой-то пруд или в озеро?

Хидео указал налево за деревья:

– Он питает маленький, но глубокий пруд. Там, сразу за елями.

Похоже, мысль о том, что сейчас она окунется в прохладную воду, принесла Шестнадцатой облегчение. Она тяжело оперлась на Уилла, и Лиса, глядя им вслед, внезапно впервые испытала сочувствие, но подозрения ее быстро вернулись. Что, если Игрок, используя Шестнадцатую, наблюдает за ней с Джекобом?

Что, если… Нет, он очень, очень далеко. Лучше думать так.

6
Крепость Лун

Какея не была похожа на место, которое выбрал бы для своей резиденции бессмертный. Но то же самое можно сказать и о запустелом острове, где Игрок жил в мире Джекоба, и о Шванштайне, сонном аустрийском городишке, где в руинах замка таилось зеркало, сквозь которое Джекоб годами переходил из одного мира в другой.