11
Другое зеркало

В Крепости Лун пахло призраками и свежей краской, а встречавшиеся Неррону слуги были так утомлены, что едва поднимали голову, когда он по неосторожности выдавал себя какими-то звуками. Очевидно, поединки хозяина не давали слугам спать по ночам. Облегчали разведку и выступающие, как у пагод, крыши: в большинстве помещений было совсем темно, и, когда он крался с этажа на этаж, ониксовая кожа превращала его в живую тень.

На кухню и женские покои Неррон тратить время не стал. Вряд ли ольховый эльф будет хранить там свое драгоценное зеркало, хотя забавно представить, как повара, прислуга и наложницы вдруг оказались бы в другом мире. Их проводник «человек-гора» с многозначительной миной объяснил, что каждый этаж во дворцах-пагодах его родины символизирует одну из стихий: нижний – землю, следующие – воду, огонь и, наконец, небо. К какой из них отнести зеркало? Неррон надеялся, что к воде, но внутренне готовился пробираться до самого неба.

Земля, вода, огонь, небо. На первом этаже Неррон чувствовал себя почти как дома: покрытые черным лаком стены напоминали ему подземные дома, в которых он вырос. В первом же помещении его чуть не застукал один слуга. С лицом очень странной формы. Такое же глиняное, без четких контуров было и у другого – с ним Неррон почти столкнулся у лестницы на второй этаж. У гоилов был миф о тварях, выходящих из ила подземных озер. Неррон представлял их себе очень похожими на этих слуг.

На этаже воды были бледно-зеленые потолки и расписанные волнистыми узорами стены. Там Неррону попались сразу трое глинянолицых, и, хотя они его не заметили, он обрадовался, когда звук их медленных шагов затих. Было в них что-то такое, что заставляло его содрогаться. Вероятно, именно из-за них усиливалось ощущение, будто он здесь не один. Повсюду вместо дверей были раздвижные перегородки, которые и на постоялом дворе все превращали в театр теней, и обычно хватало беглого взгляда, чтобы понять, что за ними. Часто даже в самых больших помещениях можно было увидеть лишь несколько масок на стене или какую-нибудь ценную вазу. Должно быть, в Нихоне охотники за сокровищами умирают от скуки! И тем не менее Неррону все чаще мерещился кто-то у него за спиной. Это что, чары ольхового эльфа? Поговаривали, что присутствие Темной Феи ощущалось за несколько миль.

Зеркало. Где же это треклятое зеркало?!

Если бы можно было прихватить с собой хотя бы парочку магических вещиц! Поначалу он надеялся, что какое-то колдовство таится в вазах и масках, но, обнаружив их во многих помещениях, он эту мысль оставил – и возблагодарил бога искателей сокровищ за то, что не все дворцы обставлены так скупо, как Крепость Лун.

В последней комнате на этаже воды наконец-то стало чуть интереснее. Выстроившиеся вдоль стен доспехи самураев магией, вероятно, не обладали, но представляли собой впечатляющее зрелище. Жилеты с мягкой подкладкой и длинные штаны придавали им сходство с чучелами, а из-под шлемов скалили зубы маски с выпученными глазами. Неррона так и подмывало украсть хотя бы одну, но казалось, что это помещение еще больше наполнено темной магией, чем остальные.

На лестнице, ведущей на этаж огня, ощущение невидимой угрозы усилилось настолько, что Бастард уже чуть ли не мечтал встретить охранников из плоти и крови. Но слышал он только звук собственных шагов на красных лакированных ступенях, а когда остановился у окна и по оплошности выглянул в него, увидел под собой окружающие крепость могилы. С такой высоты их количество тревожило еще сильнее. Что, если Шестнадцатая, одурачив всех, заманила их сюда, чтобы загнать в сети бессмертного собрата своего создателя? Он и сам поражался, насколько убедительно притворялся перед Щенком, что доверяет его дорогуше.

На этаже огня Бастарда встретили такие красные стены, словно ольховый эльф выкрасил их свежей кровью, а предчувствие подстерегающей беды до того обострилось, что становилось все труднее подавлять желание развернуться и сломя голову ринуться по этой чертовой лестнице вниз. Точно! Вали отсюда! – насмехался над собой Неррон, хотя и ощущал липкий страх, словно пот на каменной коже. Бастард сбегает от свежей краски и пустых залов. Бесшабашному с Лиской эта история понравится! Разумеется, это просто защитные чары. Проклятые бессмертные! Насколько же лучше мир без них, и зачем ему – пробери его вонь всех мертвецов, похороненных там, за крепостью, – наживать себе врага в лице одного из них? Это все Щенок. Сделал из него сентиментального дурака! «Ерунда! – обругал он сам себя, в то время как грудь ему сдавливал страх, гнездящийся в окружающих его стенах. – Бастард, ты хочешь найти зеркало и для себя!» Другой мир, куда можно вырваться из этого… Его он искал и до того, как Джекоб Бесшабашный с Лиской прямо у него на глазах ускользнули сквозь пластину темного стекла. Отправиться за ними следом не удалось: они разбили зеркало, и несколько бесконечных месяцев он провел в поисках другого. Какая-то ирония судьбы, что теперь они с Бесшабашным ищут это треклятое зеркало вместе. Да, он хочет найти его и для себя. Для себя и всех гоилов! Кто-нибудь уже складывал к ногам своего короля целый мир? Что, если Бастард окажется первым?

Вон там. Его выдержка наконец-то вознаграждена.

Потолочные балки в комнате, куда он вошел, были красными, как следы когтей ящерицы, а стоящие в ряд вдоль стен сундуки пробудили все органы чувств охотника за сокровищами. В первом сундуке лежал самый совершенный меч, какой Бастард когда-либо видел. Тот, что во втором, оказался еще более совершенным. Третий ослепил Неррона магией, закованной в безупречный клинок, и на этот раз гоил не устоял. Но едва его ониксовые пальцы сомкнулись на серебряной рукояти, как он услышал за спиной шорох, словно разом распускалась тысяча цветов, а оглянувшись, увидел, что тысяча глаз таращатся на него из стены, которую он считал абсолютно пустой и не вызывающей никаких подозрений.

Глаза располагались парами и так отличались друг от друга, будто все пары когда-то принадлежали разным людям. Они продолжали таращиться и после того, как он поспешно бросил меч в сундук. У стен есть глаза. Почему никто ему не сказал, что в этой проклятой крепости это понимается буквально?

«Думай, Бастард!» – накинулся он сам на себя, но застывшие взгляды тысяч глаз парализовали разум. В окружающей его черной тишине раздались голоса и тяжелые шаги. Они доносились сверху. С этажа неба. Ну разумеется. Оттуда никогда не исходит ничего хорошего. Их было как минимум десять, если не больше. Он слышал их уже на лестнице. И о чем же он беспокоится в первую очередь? О том, что Лиска высмеет его легкомыслие!

Один выход есть, но неприятный. Нет, только не это… Возможно, ольховый эльф согласится на разговор. Разве не этого хотел Щенок? Его глаза видели, что ты, Бастард, намеревался украсть меч. Воин обойдется с тобой как с грязным воришкой, а им отрубают руку или превращают в какое-нибудь насекомое, раздавить которое пара пустяков.

Нет. Ничего не поделаешь. Неррон просунул палец за обшлаг рукава, хотя все внутри восставало против того, что он собирался сделать. Вытрясенную оттуда кисть руки, едва ли величиной с вишню, он купил у одного бродячего резчика по кости в Поднебесной (на последний имевшийся у него красный лунный камень, после безуспешных попыток ее украсть). Кисть была вырезана из кости великана. В Поднебесной такие находили почти на каждом рисовом поле. Ногти из перламутра и идеально скопированная тыльная сторона ладони представляли собой какую-то темную магию, принцип действия которой резчик пытался ему обстоятельно объяснить. Но какая разница, как это работает? Там же за повозкой резчика, он ее и опробовал – с впечатляющим и безумно болезненным результатом. Он уставился на крошечную кисть. Проклятье! Много часов подряд он будет чувствовать себя так, будто все потроха ему изжевали ящерицы Ониксов.

Ну, действуй же, Бастард, или лучше прыгнешь с третьего этажа? Лиска с удовольствием поглядела бы на твою попытку полетать.

Он с таким нажимом провел крошечными пальцами костяной кисти по руке, что на ней, несмотря на ониксовую кожу, остались кровавые полосы. Но магия подействовала быстро. Когда стражники с обнаженными мечами заскочили в помещение, Неррон уже уменьшился до размеров мыши. Они в замешательстве озирались вокруг, а один погрозил глазам в стене мечом с гневным воплем: «Моку Моку!» Что бы это ни означало.

Глаза широко раскрылись, и зрачки задвигались из стороны в сторону в поисках каменнокожего пришельца, внезапно растворившегося в воздухе. Было совершенно очевидно, что безголовые глаза умом не отличаются. Однако, справедливости ради, нужно учитывать, что самые нижние из них таращились из стены на уровне человеческих коленей, а Неррон едва доставал до щиколотки. Один из стражников толкнул раздвижную перегородку, отделяющую следующую комнату. Ладно! Неррона едва не растоптали, когда он лавировал между сапогами, но, раз уж он зашел так далеко, хотелось хотя бы узнать, что охраняют все эти глаза.

Стражник чуть не расплющил Неррона, со злобной руганью задвинув перегородку именно в ту минуту, когда тот крался мимо него. Но, оправившись от испуга, он, живой и невредимый, стоял в другом помещении – и смотрел на зеркало, которое искал.

Зеркало было огромным, и не только потому, что он видел его как бы глазами мыши. Серебряная рама выглядела куда скромнее, чем у того зеркала, что позволило Бесшабашному сбежать от него с арбалетом. Но в этой по-спартански пустой комнате серебряные цветы, распустившиеся в четырех углах рамы, казались чуть ли не вызывающей роскошью.

Неррон по-прежнему слышал в соседней комнате голоса стражников. Похоже, они ругались с глазами. «Исчезните!» – подумал он, вновь вытряхивая из рукава костяную кисть. Они не спешили. Но наконец он услышал, как они топают по лестнице наверх, оставляя его с зеркалом наедине.

Помещение, где он стоял, было без окон и блистало первозданной чистотой, словно никому не позволялось входить сюда. В святилищах Нихона есть запретные помещения, куда кладут жертвенные подношения из белого риса или вкусного соевого сыра, чтобы убедить кого-нибудь из бесчисленных богов сделать святилище своим домом. Неррон не заметил ни подношений, ни какого-нибудь божества, глаза в стене не появлялись, и он в конце концов вновь провел себе по руке костяной кистью.

Рос он так быстро, что боль швырнула его на колени, и его вырвало чуть не на собственные ладони. Будто кто-то месил его внутренности, пока они не превратятся в вязкую жгучую кашу. Он едва сумел подняться и, как и в первый раз, заподозрил, что стал на пару сантиметров ниже. Когда он подходил к зеркалу, колени у него все еще дрожали.

Зеркало было темным, как ночное небо.

«Ну же, Бастард! – казалось, шептало оно. – Возьми мир, который я тебе даю. Он твой. Обещаю: он даже намного лучше, чем ты себе воображаешь».

Конечно же, он помнил, как это сделал Бесшабашный. Он тогда накрыл свое отражение в зеркале ладонью, словно перед тем, как поменять один мир на другой, требовалось забыть, кто ты. Смысл в этом есть.

Новый мир… Неррон поднял руку. И вновь опустил. Что, если рассказы Бесшабашного – правда и в его мире нет гоилов? Одни мягкокожие, а те как соберутся толпой да как убьют его – или сделают из него чучело: так императоры Аустрии веками поступали с ему подобными. Не то чтобы такое поведение было чуждо самим гоилам. Человекоящера, который много веков назад из глубин лавы забрел в один из их подземных городов, до сих пор можно видеть в императорском дворце рядом с залитым в янтарь шпионом людей.

«Какой же ты трус, Бастард! – почудились ему насмешливые слова зеркала. – Разве Джекоб Бесшабашный знал, что его ожидает, когда впервые проходил сквозь стекло? А он тогда был еще ребенком».

В его зеркальном отражении чересчур явно читалось, как он завидует своему сопернику. Его лицо в зеркале искажалось все больше, будто зеркало крало у него способность скрывать чувства за каменной кожей. Лишь заметив пробежавшую по стеклу дрожь, Неррон понял, что дело не в его злости на Джекоба Бесшабашного.

Стекло пошло волнами, словно кто-то бросил камень в тихие воды пруда.

Проваливай, Бастард!

Неррон отпрянул.