Якоб ван Лоос, человек, что появился перед Неллой из ниоткуда, продолжает на нее смотреть. О чем он думает? Что взвешивает? Он знает о скандале вокруг главы их семейства, знаменитого купца Йохана Брандта, за которым Нелла пробыла замужем всего три месяца и которого казнили восемнадцать лет назад. Как-никак, Якоб читал записи о суде. Но прежде чем увидеть Тею, знал ли он и о ней тоже? Слышал ли сплетни о том, кто ее мать? Якоб назвал Тею красивой. Но сможет ли он, сидя напротив Отто, догадаться, как получилось, что в 1705 году от Рождества Христова африканец с амстердамским выговором владеет домом на Херенграхт? И рядом с африканцем будет сидеть его дочь, бледнокожая мать которой похоронена неизвестной под полом Старой церкви… Однако Нелла готова пойти на такой риск.

– С удовольствием, – улыбается Якоб, и впер-вые за день Нелла чувствует, как на сердце становится легче.

Странные дары

VII

Утром после бала у Саррагон Тея спит допоздна и просыпается лишь после того, как Лукас распахивает дверь и запрыгивает к ней на подушку. Корнелия повесила золотистое платье Ребекки на спинку стула. Оно безвольно свисает, уже не сияя, словно вчерашняя натуга истратила все волшебство, заключенное в ткани. По крайней мере, Тея не пролила на него вино, не испачкала его ананасовым джемом. Тея снова закрывает глаза, радуясь, что она вдали от духоты бального зала, от этих глупых сестер Саррагон, их матери-гадюки, от отца, которому было так неуютно, от тетушки, которая, как сумасшедшая, растворилась в толпе. Тетя Нелла вполне могла просто сбежать – от стыда за то, что так подло солгала Тее. Она вспоминает слова Клары Саррагон: «Вы правда и словечком ей не обмолвились? Не подготовили? О, какая жестокая хитрость!»

Как могла тетя умолчать о том, с какой целью взяла Тею на этот бал? Как она посмела? Это унизительно. Да, отец потерял работу в ОИК, но ведь Тея не теленок, которого можно продать на рынке, чтобы положить в карман деньги.

«Они меня не любят, – думает Тея. – Им настолько плевать, что они готовы всучить меня первому встречному».

Они ушли с бала около десяти. Тетушка украдкой торжествовала, отец был погружен в свои мысли, а Тея так злилась, что была готова колотить кулаками по стенам домов, не заботясь о том, что это могут увидеть. Когда они вошли в дом, тетя Нелла оглянулась, словно кого‐то искала. «Да нет там никого! – хотелось кричать Тее. – Кто бы вообще мог тебя ждать?!»

Они стояли в холле своего дома, и было трудно не заметить разницу с особняком Саррагон. Простая черно-белая плитка, крепкие, но голые деревянные панели, никаких тебе украшений и огромных картин, прохлада. Корнелия, одинокая служанка, ждет в тени, чтобы забрать плащи и дать теплые одеяла. В таком доме не устроить крещенский бал. Похороны еще может быть, но бал – никогда. И все же тетя сияла, несмотря на холод, несмотря на поздний час.

Тея просто хочет оставаться в постели, думать о Вальтере в мастерской, о его руках, языке – об их будущей жизни, выстраивая образ за образом, пока снова не заснет. Но желанию не суждено сбыться. В комнату входит Корнелия и останавливается в изножье кровати.

– А, мизинчик. – Служанка протягивает руку и приподнимает ступню Теи, как рыночная торговка – креветку. – Слышала, что где‐то тут была лодыжка. Может, если повезет, найдется и красивая ножка?

Это их детская игра – ласково собирать Тею по кусочкам до самой макушечки. Но Тея не желает старых забав, и она больше не ребенок. Она резко прячет ногу обратно под одеяло. Перепуганный кот спрыгивает на пол.

– Не так быстро, – журит Корнелия. – Что вчера случилось? Я тут жду, пока ты проснешься и позавтракаешь с нами, как полноценный человек. Времени это, может, займет немало, но такое уж бремя на меня возложил Господь.

– Я не голодна, – бурчит Тея в подушку.

Льняная ткань на губах вызывает в памяти прикосновения губ Вальтера, воспоминание о поцелуях поднимается жаром по ногам к животу, бьется в горле. То, что они творили вчера в мастерской, поистине вопиющее действо. Никто на балу бы не поверил, и Тея жаждет еще. Она не голодна? Ложь. Голод неутолим, Тее мало всего. Но если она повернется и встретит новый день, Корнелия может это заметить.

– Расскажи про бал, – просит служанка. – Рай или ад?

Тея берет себя в руки и открывает лицо.

– Ад, ад, ад. Слишком много народу, и Клара Саррагон нас ненавидит.

– Ненавидит? Она же вас пригласила.

– Именно. Только ради того, чтобы над нами посмеялись. Не знаю, как тетя Нелла могла этого не заметить. – Тея садится. – Ты знала, что она собиралась выдать меня замуж?

Корнелия, кажется, удивлена.

– Она бы так не поступила.

– Поэтому она и взяла меня с собой. А мне ничего не сказала, потому что тогда я бы отказалась идти. Мало было паршивых новостей про папу, так еще через пять минут после нашего появления Саррагон заявила, что я здесь для поисков мужа. А папа промолчал.

Теперь служанка и вовсе потрясена.

– Ну, думаю, бал – неподходящее место для ссоры. Отец и тетушка всегда действуют лишь в твоих интересах.

– Да ничего они не знают о моих интересах. Ничего они обо мне не знают! Я никогда не выйду замуж за того, кого выберет она.

Корнелия вздыхает, подходит к окнам и раздвигает шторы.

– Тея, она старается изо всех сил.

Наконец служанка уходит, а Тея натягивает шерстяные чулки, накидывает поверх ночной рубашки халат и спускается по главной лестнице к ступенькам, которые ведут на кухню. Колеблется. Из подвала доносятся голоса: там спорят отец и тетя.

– Если у Теи и будут дети, то лишь законнорожденные, – говорит тетя Нелла. – Если она и признается кому‐то в любви, то лишь в стенах церкви.

– Петронелла, до этих твоих фантазий еще жить и жить.

– Фантазий? Это обычное дело, Отто. Наше богатство утекло, но Тея снова станет жить в достатке. Вчера она произвела на людей впечатление. И на меня тоже. Пусть она и унаследовала упрямство матери, но история не повторится.

– И что это значит?

– Ты прекрасно знаешь. Больше никаких незаконнорожденных. Никаких тайных связей, которые всегда кончаются только неприятностями.

Тея с трудом верит своим ушам. И стоит в наступившей тишине, затаив дыхание.

– Я с ним даже не знаком, – натянуто произносит отец. – И ты пригласила его к нам в дом?

– Отто, как бы сильно нам ни хотелось держать Тею при себе, она не может чахнуть здесь, пока ей не исполнится двадцать, тридцать или даже больше. И есть шанс, что так и произойдет, из-за цвета ее кожи и пустоты наших карманов.

– Не нужно напоминать мне ни о цвете ее кожи, ни о наших карманах.

– Одиночество и бедность – это ужасно!

– Я это знаю.

– Тогда как ты можешь не понимать, что в этом доме у нашего ребенка нет будущего?

– Моего ребенка.

Повисает долгая пауза.

– Это очень несправедливо, – произносит тетя Нелла. Ее голос тоже звучит сдавленно. – Я здесь с самого начала. И теперь просто пытаюсь обеспечить для Теи будущее.

– Понимаю твое беспокойство.

– Тогда диву даюсь, почему ты его не разделяешь. Думаешь, произойдет чудо? В нашей семье с чудесами неважно. Тото, – вздыхает тетя, назвав его старым прозвищем. – Мы должны. Наш выбор… может оказаться ограничен.

– Кто сказал, что он будет ограничен?

– Ты прожил в этом городе двадцать пять лет. Тебя уволили из ОИК, и ты еще спрашиваешь? Тея должна быть в безопасности. – Тетушка понижает голос. – Безопасность – это деньги. А кто при деньгах на ней женится, Отто? Кто?

– Мы ничего не знаем о намерениях этого человека. Почему ты так уверена, что у него на уме женитьба? И беседовал он с тобой, не с Теей.

– Тем больше причин его пригласить. Он был на балу у Саррагон, не так ли? Все знают, для чего такие балы проводятся.

Все, за исключением, пожалуй, Теи.

– Я тоже там был, Нелла, но не искал жену. Ты слишком долго прожила вне мира мужчин. Ты наивна.

Тея больше не может их слушать. Она топает вниз по лестнице, и разговор, что вполне предсказуемо, смолкает. Они поворачиваются поприветствовать Тею. Отец выглядит усталым. Тетя уже одета, на ней опрятное платье глубокого черного цвета и белоснежный воротник.

– Тея, – улыбается тетя Нелла. – Ты прекрасно выглядишь. Хороший сон приснился?

– Снилось, что ты выходишь замуж, тетушка.

Ее улыбка застывает.

– В самом деле?

– Да. И что нет никакой еды, кроме стены из ананасов.

– Ты надо мной смеешься.

– Правда в том, – говорит Тея, – что я не помню снов.

– Счастливица, – вздыхает тетя.

– Садись, – зовет отец. – Поешь овсянки.

Тея заставляет себя устроиться за столом на ножках-козлах и накладывает в миску каши с медом.

– Тея, – начинает тетя. – Я понимаю, что слова Клары Саррагон вчера стали для тебя неожиданностью. Я сожалею, что она затронула тему в подобной манере.

– Я сожалею, что она вообще затронула эту тему, – говорит Тея. – У нее самый большой дом на Золотой излучине, а доброжелательности – как у блохи. Она смеялась над нами. Я рада, что не стала плясать под ее дудку.

Тете Нелле становится неуютно.

– Верно, она с нами не очень дружна. Однако нет худа без добра. Помнишь молодого человека, который мне помог?

– Нет.

– Юрист из Лейдена, Якоб ван Лоос. В сюртуке с горчичными вставками?

– Я не помню его сюртук. А! Ты имеешь в виду того, кто принял тебя за мою мать?

– Что ж, мы все можем ошибаться при первом впечатлении, Тея. Но я пригласила его к нам, чтобы отблагодарить за заботу. Он придет в следующую среду, и мы все вместе отужинаем.

– В среду вечером? – переспрашивает Тея, не в силах скрыть бурю чувств.

Среда всегда предназначена Вальтеру, но из-за этого ужина Тея должна будет находиться поблизости весь день. И отец, и тетя удивлены ее вспышкой гнева, и Тея спешит приняться за овсянку.

– У тебя уже назначена встреча на среду? – спрашивает тетя Нелла. – Званый ужин гильдии, о котором мы не знаем? Светский прием ОИК, который ты намеревалась посетить?

– Нет, – буркает Тея. – Конечно нет. Я же никогда ничего не делаю.

– Это всего лишь ужин. – Тетя Нелла потирает виски. – С образованным, вдумчивым молодым человеком…

– Я ни за что за него не выйду, – перебивает Тея и пристально смотрит на отца и тетушку. – Потому что я выйду замуж только по любви.

Отец ошеломлен. Сперва Тея трепещет от восторга, что сумела его потрясти, но затем приходит страх, что она сказала слишком много.

– По любви, – повторяет тетя Нелла измученным голосом. – Любовь – это, конечно, очень хорошо. Но что плохого в том, чтобы побеседовать с Якобом ван Лоосом за отменным ужином и познакомиться поближе?

– Ты ничего не знаешь о любви, – бросает Тея.

Воцаряется тягостное молчание.

– Разве? – переспрашивает тетя.

– Истинная любовь рождается из природы, полностью зрелая.

– Ясно.

– Ее нельзя обрести во время скучных ужинов или рассиживаясь на стульях, рухнув на ближайшего мужчину.

– Тея, – предостерегает ее отец, – довольно.

Тетя Нелла смотрит в старый кухонный стол.

– Я не утверждаю, что разбираюсь в любви, – произносит она. – Но кое-что в ней все‐таки смыслю. Больше, чем ты думаешь. Больше, чем твои драматурги, которые говорят о ней всего два часа, прежде чем она растворится в аплодисментах.

– Она не растворяется, – возражает Тея. – Она вечна.

Тетя Нелла хватает ложку и тычет ею в воздух, подчеркивая слова.

– Любви учатся в гораздо менее привлекательной обстановке, Тея, чем театры и бальные залы. Ее заслуживают совершенными поступками. Сказанными словами. Она требует опыта. Терпения. Времени. – Тетушка снова опускает ложку в кашу. – Уверена, ты узнаешь, что такое любовь. Однако она может принять не то обличье, которого ты ожидала.

Тея стискивает свою ложку.

– Мне нет дела до твоей холодной философии. Твоей банкирской любви.

Тетя Нелла смеется:

– Жаль, я не банкир. Тогда мы не вели бы этот глупый разговор.

Слова слетают с их уст, как масло с раскаленной сковородки.

– Ты говоришь о преподанных уроках, – с презрением цедит Тея. – О навязанном опыте любви. Мне это отвратительно. Противоестественно.