* * *

Воздух был теплым и пах землей, травами и специями. Солнце стало жарким и привычным, таким же, как то, которое я знала. Там, далеко и давно. Может, оно пряталось? От штормов и бурной темной воды? Но теперь вернулось, заняв место слабого холодного солнца, которое следовало за «Мартине» по темным водам, как злое заклятие. Теперь корабль покачивался на ласковых волнах, их барашки сияли отраженным светом, серебром сверкали на солнце, брызги мягко, игриво целовали лицо. Я все время дремала. Ведь корабль качается, словно колыбель, теплый воздух убаюкивает, и так легко заснуть. Несколько дней глаза у меня просто не открывались. Я спала и ночью, и частенько днем, и даже просыпаясь чувствовала себя сонной, вялой и какой-то отуманенной. И очень быстро засыпала снова. В очередной раз заглянула женщина фула, и по выражению ее лица было заметно, что она беспокоится обо мне.

– Просыпайся, сестренка. Так много спать вредно.

Женщина села поближе, пристально всмотрелась в меня очень темными, почти черными глазами и велела высунуть язык.

– Да у тебя никак сонная болезнь, милая, – заметила она веско и одновременно грустно.

Но я вовсе не была больна, а просто спала. Ведь когда я бодрствовала, этот мир оставался для меня недосягаем. Вот я и дремала, уходя в мир желаний, мир, который исчез для меня навсегда.

Джери то появлялась в моих снах, то исчезала. И, как всегда, сыпала упреками.

«Просыпайся, сестра! Спасай свою жизнь!»

Я начинала плакать. А она поддразнивала и утешала меня.

«Ах ты глупая Маленькая Птичка! Что мне с тобой делать?»

Тогда я принималась смеяться. И звать ее. На ней было любимое темно-синее платье с черным узором, тонкие руки обвиты золотыми браслетами. Иногда сестра оборачивалась и улыбалась мне, протягивая руку, браслеты звенели, она звала меня с собой. И я снова смеялась и бежала. Точнее, пыталась. Но не могла пошевелиться. Ноги словно каменными глыбами завалило. Джери снова манила меня. Звала по имени. Но придавленные камнями ноги не двигались. А потом становилось слишком поздно. Заливая мне глаза, возвращались темные воды, и ласковый голос сестры затихал, а рев волн становился все громче. С каждым сном голос Джери делался все глуше, слабее, словно доносился откуда-то издалека, потом стал похож на эхо, затем на дыхание ветерка, мягко обволакивающего верхушки деревьев. Прохладного, успокаивающего и легкого. А потом и вовсе пропал.

Что-то громкое и большое проделало дыру в борту «Мартине» и раскололо доски палубы, борт и пол ниши, где я спала. Эта громадина раскидала ящики, корзины и людей в разные стороны, некоторых и вовсе выбросив в воду. Она выдернула меня из почти мертвого оцепенения и выбросила на палубу, а цепи, прикрепленные к кандалам вокруг лодыжки, последовали за мной, как потерявшиеся дети в поисках матери, в результате чего меня растянуло, словно морскую звезду. От грома и удара корабль сильно раскачивался взад и вперед, а в моих ушах ревела буря звуков. Но этот шторм не сопровождался ни дождем, ни ветром. Не было и молний: безоблачное небо сияло голубизной и ярким солнечным светом. Шквал звуков исходил от больших орудий, которые назывались пушками: раскаленные ядра с визгом проносились в воздухе, не приземляясь на палубу корабля, а пролетая сквозь и сокрушая все и вся на своем пути, пока сокрушать уже было почти нечего. И полыхнул огонь.

Трюм наполнился дымом. Раздались полные отчаяния голоса, завыл истошный хор призывов о помощи от прикованных цепями внизу. Паника. Дым был похож на змею, скользившую через каждую щель, отверстие или трещинку, двигавшуюся будто по карте и безошибочно находившую добычу, опутывая нас по ногам и рукам невидимыми веревками, топя нас в непригодных для дыхания клубах белого и серого сухого чада и в глубоких, вдруг взбунтовавшихся синих водах. Мы задыхались. Дым обжег мне глаза и так быстро заполнил грудь, что дышать стало нечем, и у меня мелькнула мысль, что Джери-то была права, а я по глупости своей никак не могу это понять. Я вдруг осознала, что ценю собственную жизнь, но теперь огромная змея белого дыма пытается ее забрать.

И вот меня, которая хотела умереть и с детским высокомерием полагала, будто в силах это сделать, просто пожелав, охватило нечто непонятное, неведомое, оно поднялось с ног через туловище и руки к макушке. Это был не страх. А неукротимая ярость. Я боролась… Я размахивала руками и кашляла между криками, изо всех сил пытаясь дышать, дрыгала ногами, насколько позволяли кандалы, ползала по палубе в поисках глотка свежего воздуха. Борюсь за жизнь, но опять задыхаюсь от белой смерти и теряюсь. Не вижу ничего, ни… чего… не… вижу…

Вода плеснула мне в лицо. Было холодно, грязно и солено. Соль жгла глаза. По исцарапанной, изрезанной коже словно провели песком и посыпали солью. Я поперхнулась, выплюнула кусочек водоросли, но потом почувствовала ее вкус и запах. Встала на колени и огляделась. Вокруг была палуба.

Солнце слепило глаза, и я приставила ладонь ко лбу козырьком. Уши наполнил грохот волн. Это был все тот же солнечный, мягкий день с ласковым теплым ветерком, слегка пахнущим ванилью и корицей. Бурлящая сине-зеленая вода выглядела прохладной и безобидной. Над нами нависла громоздкая зловещая тень. «Мартине» каким-то образом удалось выровняться, и теперь канаты толщиной с мою талию притягивали его к огромному уродливому кораблю с черным корпусом.

После стоянки в бухте Каролина нас осталось всего тридцать человек, и мы сбились в кучу перед группой людей, совсем непохожих на команду работорговца «Мартине». Мне было интересно, куда они делись, в том числе и тот розоволицый паренек, который пытался со мной подружиться. Один из мужчин то и дело рявкал на нас. Слов его никто не понимал, но тон мы уловили. Я попыталась встать, только ноги подкосились. Позади меня и по обе стороны люди перешептывались с мрачными и настороженными лицами.

Нас окружало сборище настоящих злодеев. Самого разного возраста и наружности, облаченные не в форму, а в пеструю одежду, они явно не были солдатами короля, ни английского, ни испанского. Одни носили черные шляпы, другие – платки, третьи вообще стояли с непокрытыми головами. Некоторые напоминали португальцев и креолов, живших в Уиде и во французском порту Сен-Луи дальше по побережью. У других были розовые лица: англичане, испанцы или, может, голландцы. Я про голландцев слыхала, но никогда не видала. Французы там точно были, я узнала их речь. А еще было много людей с переходным цветом кожи: по-разному смуглых и просто загорелых с черными, рыжими или каштановыми волосами. А средоточием силы этой пестрой компании был громадный чернокожий мужчина, облаченный в одежду англичан, но с внешностью акана и с характерными шрамами на лице. Он так пристально в нас вглядывался, что у меня аж поджилки затряслись. Ни один белый человек никогда не выглядел настолько устрашающе. В моих краях его сочли бы красавцем. Я позволила себе подумать, что сказали бы о нем мои старшие сестры: до чего же хорош и держится как настоящий принц или воин. Благородный лоб и прямой тонкий нос, как у короля Эдо, чье изображение мастер сотворил из молитвы и дерева, чтобы Ййоба могла его почитать, или которое златокузнецы и медники отливали из кипящего металла. Мужчина был черным, как ночь, но глаза его казались светлыми, словно в них горел огонь. Я вздрогнула. Если он тут главный, то сказать не могу, до чего это скверно. Воины-аканы славились безжалостностью. К тому же говорили, что они торгуют людьми.

Мужчина, слегка повернув голову, что-то говорил своим людям, и в его речи – мелодичная смесь уже слышанных креольских языков и аканского – я улавливала знакомые слова. Позади меня снова закружился робкий и тревожный шепот, тихо зажужжали вопросы. И на этого акана, если он действительно был из них, посыпались проклятия, ведь кое для кого из нашей группы его племя было врагом.

Я опустила голову и сделала вид, что рассматриваю ноги, прислушиваясь к словам человека, который теперь распоряжался жизнью и смертью – и моей, и каждого из нас.

Амина, женщина из племени хауса, прошептала мне на ухо:

– Маленькая Птичка, ты его понимаешь? Что он говорит?

Не поднимая головы, я повернулась к ней и пробормотала:

– Думаю, он из аканов и намерен отвезти нас в одно место… называется Риф. Он… не работорговец. – Великан говорил хоть и отрывисто, но очень четко, и мне удалось уловить смысл его команд.

И, следуя урокам сестры Джери, в тот день я выучила новое слово.

Пират.

8
Цезарь

– Ты. Девочка.

Я замерла и изо всех сил стиснула губы, чтобы изо рта не вырывалось ни звука. Плечо Амины, стоявшей рядом, тоже окаменело. Я опустила голову и решила притвориться, будто великан обращается не ко мне.

Среди нас были и еще девочки. Я застыла и стояла не дыша, мечтая сделаться невидимой.

– Ты, ты, девочка! Пошли!

Я с перепугу не могла поднять глаза. А он вроде как щелкнул пальцами и потом рявкнул:

– Быстро!

Француз схватил меня за плечо, подтащил к высокому акану и швырнул на палубу. Я закричала. Акан что-то пролаял.

Француз пожал плечами и пробормотал что-то вроде извинения, отступая назад.

– Я говорю – ты отвечаешь, – произнес великан. Причем на асанте.

Я молчала. Его люди переглянулись. До меня дошло, что они-то его не понимают.

Великан подошел ко мне, и палуба под его весом задрожала. Мне стало страшно, так страшно, что дыхание застряло комом в горле. Я могла только смотреть вниз. Он остановился. Его огромные ступни были прямо перед моими глазами.

– Отвечай, девочка. Ты меня понимаешь?

– Да, – прохрипела я.

Он протянул руку и поднял меня на ноги с мягкостью, которая меня удивила. Я подняла глаза и встретилась с ним взглядом. И – словно на бога посмотрела. Мужчина был огромен и носил на себе пояс из пуль. Но глаза у него были добрые.

– Ты из асанте?

Я покачала головой.

– Как тебя зовут?

– Мари Пресилла… Прецилла Грейс.

Мне все еще было никак не выговорить имя, подаренное капитаном «Мартине», имя, которого я не хотела. Но он сказал, что это христианское имя.

– Нет. По-настоящему.

Я сказала.

– Ах, Маленькая Птичка. – Великан почему-то был доволен. – Откуда ты? Из какого народа?

– Эдо, – ответила я. Это было единственное знакомое мне место рядом с нашей деревней.

– Вот как, – хмыкнул он, – и при этом знаешь асанте. Понимаешь мои слова. И, думаю, понимаешь другие слова. На других языках. Йоруба?

Я кивнула.

– Да.

– Нет, вслух, Маленькая Птичка! – Его голос загремел раскатом грома. – Менде?

– Немного.

– Игбо?

– Тоже.

– Хауса?

Я, вечная непоседа, которая доставляла матери столько беспокойства, потому что не была похожа на девочку, способную стать подходящей женой, зато старательно «попугайничала», как говорила Джери, усвоила достаточно обрывков из разных языков, чтобы удивить и порадовать этого гиганта.

– А слова белых людей?

– Некоторые.

– Как ты этому научилась?

– Я… я слушала. На базаре с… м-мамой и сестрами.

– Ах ты, маленькая шпионка.

Он использовал английское слово «шпион», которого я еще не знала.

Потом наклонился и поднял мой подбородок. Я так дрожала, что у меня стучали зубы. Он улыбался. На этот раз великан говорил на моем языке, но очень просто, как маленький ребенок.

– Кто твой отец?

Я рассказала ему об отце и матери, которая происходила из деревни недалеко от города Эдо, всего в миле от дома, где родилась королева-мать Ййоба. О старших сестрах и брате, о ребенке, которого только что родила моя мать. О ремесле отца. Великан кивнул, удовлетворенный моими ответами. Я отвечала на его родном языке, и он, казалось, расслабился. Пока мы разговаривали, его люди начали переговариваться между собой, бросая на меня любопытные взгляды.

– Тихо! – проревел великан.