На несколько секунд девушка задумалась, но потом улыбнулась:

– Можно. Ну, пока!

И она убежала, зажав под мышкой альбом. Я спустился на лифте в холл и вышел из больницы.

В автобусе до дома я всю дорогу думал о ней. Неужели ей правда осталось всего полгода?

Это даже меньше, чем мне, а ей хоть бы хны. Обычный человек, узнав, что скоро умрет, расклеится и отчается, как я, на все махнет рукой. Или я чего-то не понимаю?

Она приняла смерть. Видимо, у нас совершенно разное мышление. Я боялся конца, она же – ждала с нетерпением. Уже только по этому понятно, какая она чудачка, – хотя, может, и нет. И такой красивый рисунок! У нее не просто уверенная рука, нет: ее работа пронизана неуловимым очарованием. Мне захотелось больше узнать о ее творчестве, но не только: и о ней самой тоже.

Пока шел от автобуса до дома, сообразил, что у меня напрочь вылетело из головы спросить, как ее зовут и сколько ей лет. Чем болеет, тоже интересно, но такое лучше не спрашивать. Я все равно не пойму, а она вряд ли захочет говорить.

Я вздохнул и поднял глаза к небу. Оно уже порыжело, и на лицо падали яркие лучи заходящего солнца.

Сколько еще я увижу прекрасных закатов? Я продолжил путь, охваченный сентиментальностью. Кажется, сегодня у меня бы вышел красивый рисунок.

Дома я тут же поднялся к себе. Сел за стол и открыл альбом на чистой странице. Карандаш свободно полетел по бумаге. Я передавал краски того заката простым карандашом.

– Акито? Ты дома? – крикнула из коридора мама, но я не ответил и продолжил работать.

То наклонял карандаш, сгущая тени, то поднимал его перпендикулярно листу, накладывая тонкие штрихи. Где-то через час закончил.

Получилось тускловато – простым карандашом все-таки сложно выразить закат. Но я остался доволен. Опять похвалил себя за хорошую работу: 82 балла.

Закрыл альбом и уставился в потолок, обклеенный обоями. Он показался мне гигантским холстом.

Я медленно прикрыл веки. Поверх черного холста проявилось лицо той самой безымянной девушки, которая так красиво рисует. Надо будет обязательно снова ее найти. Я себе пообещал так и сделать, а потом открыл глаза.

– Акито, мама ужин приготовила, просит через пять минут спускаться! – позвала Нацуми, которая зашла в комнату, по своему обыкновению не постучавшись.

– Ага, хорошо, – отозвался я, и сестра тут же убежала.

Через пять минут я спустился по лестнице.

Когда оказался в столовой, мама из кухни крикнула:

– Простите, бифштекс не прожарился, еще пять минуток!

– Ну во-о-от, а я уже голодная, – заканючила Нацуми.

На диване отец читал вечернюю газету и грустно улыбнулся.

Мне казалось, я смотрю сериал про жизнь счастливой семьи. Сколько еще он продлится? Разобьется ли их счастье, когда меня не станет? Будут ли родители плакать обо мне?

Вот о чем я размышлял, глядя на Нацуми, которая уже даже взяла в руки палочки.

* * *

Май пролетел, и я глазом не успел моргнуть, как начался июнь. Зелень в школьном дворе загустела, и чувствовалось, что наступает лето. В следующем мае меня на свете уже не будет. Я прощаюсь с весенними цветами и видами. Окрашенный грустью, даже самый будничный пейзаж наполнялся для меня очарованием и прелестью.

Я брел к остановке, любуясь пышной зеленью. Скоро подъедет тот же автобус, на котором я ездил всегда. Как обычно, он пришел по расписанию, и я сел на привычное место. В школу я ездил издалека, садился на ближайшей к дому остановке, поэтому поначалу салон пустовал. Но чем ближе к школе – тем больше прибавлялось народу и тем громче гудели голоса.

До того как у меня обнаружили болезнь сердца, я добирался до школы на велосипеде. Дорога занимала полчаса, и в одном месте приходилось подниматься в гору, притом в такую крутую, что этот склон называли сердцевыпрыгивательным. И никак его не объедешь.

Я не хотел изменять привычке, но родители настояли, чтобы я пересел на автобус. А он всегда следовал одним и тем же маршрутом, который мне быстро надоел.

– О, Акито! Утречка! – окликнула Эри, догоняя меня на велосипеде.

Я брел в школу, глядя себе под ноги. Когда мы поравнялись, она спешилась и пошла рядом.

– И тебе.

Я лишь на миг посмотрел на нее, а потом опять уткнулся взглядом в землю. До того как поставили диагноз, мы с Эри каждый день катили в школу вместе. Сёта приезжал раньше нас, потому что ходил на утренние тренировки футбольной секции.

– Хорошая сегодня погода!

– Угу…

– Сегодня тест по математике. Готовился?

– Нет…

– А…

В последнее время никак иначе мы не разговаривали. Она что-нибудь говорила, я односложно отвечал. Думаю, поэтому она и считала, что я стал какой-то странный. Раньше мы общались живее. И не то чтобы мне было неохота с ней говорить, просто становилось горько. Я хотел, чтобы между нами выросла стена.

Я в нее влюбился еще в начальной школе. Мы учились вместе с первого класса, и вплоть до десятого я думал только о ней. Но теперь чувство прошло. Почему? Само собой разумеется, из-за болезни. Потому что какой смысл теперь любить Эри?

Все пары, в том числе супружеские, рано или поздно распадаются. Ничего вечного на свете нет. Я и так это понимал. Весь вопрос в том, когда наступит конец. Обычные люди этого не знают, поэтому могут заводить отношения и жениться. Но у меня все иначе. Я знаю, когда все закончится. Поэтому не имею права никого любить. Даже если бы мы начали встречаться, я не принесу ей счастья. Только боль.

К тому же я знаю, что Сёта ее тоже любит.

Так что я решил отступиться ради ее же собственного блага.

– Акито, у тебя все еще освобождение от физкультуры? – спросила Эри, когда мы расселись по партам. На ежегодной перетасовке учеников нас забросило в один класс, и даже более того: нас посадили друг от друга по соседству, хотя я бы и предпочел оказаться подальше.

– Угу… Освобождение.

– Ага. Болит коленка?

– Да, побаливает.

Я соврал, что не хожу на физру из-за травмы. И велосипед поэтому же забросил. Эри с Сётой мне поверили.

Классному руководителю и физкультурнику рассказал как есть про больное сердце, и они отнеслись с пониманием. Я их попросил ничего не говорить одноклассникам. А вот чего я не сообщил, так это сколько мне осталось жить. Не хотел, чтобы жалели. Хватит с меня и родителей.

Доктор Кикути сказал, что умеренные нагрузки мне не повредят, но я совершенно не хотел заниматься, поэтому на физкультуре всегда сидел в сторонке. А сегодня тем более: в программе стоял бег на длинную дистанцию. Я его и до болезни с удовольствием бы прогулял.

– У Акито освобождение! Блин, тоже, что ли, коленкой стукнуться?

– Завидую! – вздыхали одноклассники.

Я только усмехался в ответ.

Сел в тенек и смотрел, как они бегают. Все строили ужасно несчастные лица – то ли от жары, то ли от влажности. Неподалеку бегали на короткую дистанцию девчонки. Я сам не заметил, как начал следить за Эри. А ведь твердо решил ее забыть. Бесплодная любовь – только время на ветер.

День опять пролетел незаметно. На уроках я, как обычно, рисовал. Учиться не хотелось, хоть ты тресни. На математике я, понятное дело, почти ничего не решил. Да и какая разница. Все равно скоро умирать.

Когда занятия закончились, я набил сумку учебниками и собрался на выход, но вдруг меня окликнула Эри:

– Акито, пройдемся вместе немного?

– Я не против, но тебе же на секцию.

– Я сегодня не пойду, – улыбнулась она от уха до уха.

Подруга шла впереди, и хвостики на голове подпрыгивали в такт ее походке. От Эри веяло каким-то легким, сладким запахом.

Она провожала меня до остановки, а велосипед вела рядом. Сумку сунула в корзину.

– Ну как тест?

– Ничего не решил. В половине хоть что-то накорябал, а к остальному даже не притрагивался.

– Мм…

Разговор тут же иссяк, и какое-то время висела тишина. До остановки мы пока не дошли, и ситуация начала меня смущать.

– Акито, – произнесла Эри, останавливаясь.

– Что такое? – Я повернулся к ней.

– У тебя же… на самом деле колено не болит? – робко спросила подруга.

– Болит, – не согласился я.

– Гм… И все-таки ты стал очень странным. Что случилось? Как будто другой человек.

– Другой человек, – задумчиво повторил я. Может, и так. Даже не «может». Я и сам заметил, что до диагноза и после смотрел на жизнь совершенно по-разному. У меня изменился характер. Я часто ненавидел себя за то, что вижу мир в таких негативных красках.

– Если что-то случилось, расскажи! – Глаза Эри сверкнули от слез.

В сердце вновь всколыхнулось забытое было чувство.

Я отвернулся:

– Правда ничего такого.

– Но тогда почему?..

Однако вопрос она не закончила. Наверное, хотела спросить: «Почему ты так изменился?»

– Прости. Автобус скоро, мне пора, – простился я и ушел.

На самом деле хотелось во всем признаться. Хотелось рассказать о болезни любимой Эри и дорогому другу Сёте и чтобы они меня пожалели.

Но одновременно страшно не хотел. Я до сих пор отказывался признавать, что со мной случилось несчастье, а если расскажу им, то придется столкнуться с диагнозом лицом к лицу. А хотелось пока еще побыть обычным старшеклассником. Не надо, чтобы меня считали несчастным школьником, которому дышит в затылок смерть. Я даже сам о себе так не хотел думать.

На самом деле я до сих пор не верил, что скоро умру. Где-то в глубине души я истово надеялся, что меня еще спасут и я выздоровею.

Вскоре я обернулся, но Эри уже не увидел. Дома первым делом открыл альбом, но тут же закрыл и задумался о прошлом.

Шестнадцать лет и девять с небольшим месяцев. Это так мало, что я фыркнул. Зачем я вообще родился на свет? Как можно умереть, когда ничего не успел?

Мне вдруг вспомнилось, как прошлым летом мы с Эри и Сётой ходили в кино.

Смотрели фильм про парня-старшеклассника и неизлечимо больную девушку. В конце, понятное дело, главная героиня умерла – никто, в общем-то, и не сомневался.

Эри с Сётой просто обревелись. Я их даже упрекнул, сказал, это же, мол, все неправда.

У меня за весь сеанс сердце даже не дрогнуло. Почему герой вообще влюбился в девушку, про которую точно знал, что она скоро умрет? Меня это выбесило. Ладно еще, когда ничего не известно, но ведь она же правда умирала. Они оба знали, чем все закончится. И я совершенно не мог себе представить, что на месте главного героя я так же убивался бы после ее смерти.

А в текущих обстоятельствах меня еще больше бесил уже не герой, а героиня. Больно радостная для умирающей. Какого черта она не билась в отчаянии и вообще так беззаботно улыбалась? Как вспомню – так просто зло берет.

Видимо, за это меня и настигла болезнь.

Героиня на протяжении фильма, насколько помню, до своей смерти старалась успеть сделать все, что хотела.

Может, и у меня остались незаконченные дела? Но в голову ничего не шло. Я ничего не хочу.

В таких вопросах вернее всего спросить у других людей. И я достал из кармана телефон.

«Неожиданный вопрос. Предположим, вы узнали, что скоро умрете. Что сделаете напоследок?» – написал я на одном сайте. На таком, где народ просил совета по любым, даже самым мелким, проблемам. Им отвечали не какие-то конкретные люди, а все, кому попадался на глаза вопрос. Я от скуки тоже иногда там зависал, отвечал даже кому-то. А вопрос оставил впервые.

Пока ждал откликов, убивал время за рисованием. Выбрал сюжет: «Одноклассники, бегущие длинную дистанцию в школьном дворе». Я их видел воочию всего пару часов назад, поэтому шло хорошо. Когда набрасывал их фигуры на бумаге, на сердце светлело. На самом деле, если бы не рисование, я бы уже не жил.

Когда я нарисовал примерно половину рисунка, вдруг звякнул телефон.

На экране высветилось сообщение от Сёты:

«Эри звонила. Нам кажется, ты что-то скрываешь».

Я вздохнул.