– Знаешь, – сказал Перикл, пока они шли, – я видел, как ты строишь стены и изгороди быстрее и лучше, чем любой мужчина вдвое моложе тебя. Видел, как ты с оружием в руках защищаешь здесь мою семью. – Он на мгновение остановился и задержал Маниаса прикосновением руки. – Нет ничего постыдного в том, что теперь другие люди возьмут на себя эти заботы. Сейчас ты поранил руку. Что дальше? Сломаешь шею? Это моя жена отправила тебя туда?

– Дом всегда требует работы, куриос, – произнес Маниас, не глядя на него. Уклонился от ответа.

– Только не от тебя. Ты будешь теперь отдыхать, Маниас.

– Хорошо, хорошо, – проворчал старик.

Он до сих пор не утратил мужской гордости. Отчасти это и составляло проблему. Перикл вслед за ним подошел к главному крыльцу. Изнутри доносились голоса, поднимавшие на ноги работников кухни и госпожу. Хозяин дома.

Перикл вздохнул. Ему нужно только забрать щит и оружие отца. Кимон и правда не станет его дожидаться. С восходом солнца афиняне выступят в поход – с Периклом или без него.

Под гомон голосов он вошел в дом и впервые улыбнулся. Сыновья вбежали в комнату, словно идущие в атаку воины, и, притормозив, встали перед ним навытяжку. Оба заметно подросли. Уже юноши, но все еще и мальчишки. Парал влетел с криком радости и боднул отца головой в губу, выпалив разом десяток новостей. А Ксантипп, насупившись, отступил, хотя Перикл протянул к нему руку. Он понял, что слишком долго не видел сыновей. Перикл так сильно прижимал Парала к себе, что тот начал жаловаться.

– Вам обоим в такое время уже полагается спать, – сказал Перикл и рассмеялся, поднимаясь.

Он кивнул Ксантиппу, и сын ответил ему тем же. Не всякий может бросаться в объятия к другому, с легкой грустью подумал Перикл. Он и сам в детстве был таким же.

Ксантиппу дали имя в честь отца Перикла, которого тот боготворил; Паралу – в честь героя афинской истории. Глядя на сыновей, Перикл испытывал гордость за то, какими мужчинами они становятся. Они были лучшим, что дал его брак.

Ощутив на себе взгляд жены, Перикл поднял глаза. Фетида, в светлом одеянии, стояла, опираясь на дверной косяк, – привидение в лунном свете.

– Идите, ребята, – сказал Перикл, отправляя сыновей спать, и тут понял, что утром их не увидит, а потому проигнорировал осуждающий взгляд супруги. – Мальчики, я ненадолго уезжаю – не на войну, помогать с восстановлением Спарты. Там случилось страшное землетрясение, и им нужна помощь. Я отправлюсь в путь на заре.

Ксантипп и Парал молча слушали его, затем младший резко отвернулся, утирая кулаком слезы, не хотел, чтобы отец заметил их.

– Я думал, на этот раз ты останешься, – заявил Ксантипп, не пытаясь скрыть возмущение, сквозившее и в тоне, и в выражении лица.

– Там я пробуду не больше месяца, – ответил Перикл. – В последнее время я слишком долго отсутствовал и сам это понимаю. Я постараюсь чаще бывать с вами.

Парал нервно переводил взгляд с брата на отца, ощущая возникшее между ними напряжение. Они разговаривали так, словно передавали друг другу отчеты о битве. И ни один не желал смягчиться.

– Папа, я занялся резьбой по дереву, – громко сообщил Парал. – Маниас говорит, что мужчина должен знать, как обращаться со стамеской и молотком.

Перикл взъерошил волосы сына:

– И Маниас прав. А теперь, мальчики, мне нужно разобраться с кое-какими делами. Идите спать, прошу вас. Мы увидимся, когда я вернусь.

Ксантипп развернулся и, не говоря ни слова, увел брата в темноту дома. Как же он злится! А нужен ли был отец самому Периклу в том же возрасте? Он не мог сказать точно. Он пообещал себе, что когда вернется, то уделит сыновьям несколько дней, не отвлекаясь ни на что другое.

Затем Перикл повернулся туда, где стояла его жена. Фетида ушла, исчезла во тьме спящего дома. Перикл сжал зубы. В совете он всегда знал, что говорить и когда. И это просто… работало. А в собственном доме его встречали волны презрения и недовольства. Ему нужно только забрать щит! На мгновение он поддался искушению не обращать внимания на брошенный ему вызов, просто найти свое снаряжение и отправиться к месту сбора. Но он не мог. Маниас наблюдал за ним, и Перикл покачал головой, когда их глаза встретились.

– Будь другом, Маниас, принеси мой щит и копье, – мягко произнес он. – Я должен поговорить с женой.

Маниас молча кивнул. Перикл глубоко вдохнул. Может быть, на него повлияла нереальность ночи, где все кажется не таким надежным и ясным, как днем. Или просто дело было в том, что он собирался покинуть знакомый город. Но пока он шел в комнаты своей супруги, в нем росла уверенность.

* * *

Фетида не сомневалась, что Перикл придет. Она всегда знала его лучше, чем он сам. Она ждала его в постели, колени согнуты у груди, под спину подложен какой-то валик, защищена спереди и сзади. Рядом на столике ярким пламенем, лишь слегка потрескивая, горела маленькая лампа. Значит, в ней хорошее масло, которое стоило в два раза дороже дешевого жира. Она уже привыкла к таким вещам, подумал Перикл.

Он неловко присел на край кровати. Фетида не смотрела на него, но он ощущал ее злость в каждом изгибе тела.

– Это правда? – наконец спросила она. – Ты отправляешься помогать спартанцам или воевать?

– Фетида, я бы не стал обманывать детей. Они все узнали бы от своих друзей. Спарта разрушена, случилось сильное землетрясение. Их рабы взбунтовались, и мы отправляемся при оружии, как на войну, но я думаю, что по большей части будем отстраивать заново город. Мы берем с собой продукты и инструменты, немного денег, а также зодчих и плотников. Собрание согласилось оплатить все это.

– Ты не был здесь больше месяца и теперь уезжаешь? – продолжила Фетида, ее голос бил, словно кнут, и Перикл сжался. – Ты оставляешь меня здесь, как в тюрьме, а сам тем временем развлекаешься в городских театрах, питейных домах и еще с женщинами, я уверена.

– Что ж, здесь меня ждет холодный прием! – рявкнул Перикл. – Одни сердитые взгляды и склоки. Или рассказы о глупых спорах с моей матерью. Ты отправила Маниаса чинить что-то на крыше? Из-за этого он поранил руку?

Фетида скривилась, и Перикл удивился, как он вообще мог когда-то находить ее привлекательной?

– О, так он еще рассказывает сказки своему хозяину?! Этого старого увечного пса нужно избавить от страданий. Он забывает половину из того, что ему велено сделать. Кто знает, как он поранился? Сомневаюсь, что он сам может точно сказать.

– Говорю тебе, Фетида, он заслужил тихую старость. Он работал на нас, сколько я себя помню, и имеет право провести несколько лет на покое в этом имении. Ты забываешь, что он больше не раб.

– Но и не слуга, если не будет работать.

– Я помню то время, когда у тебя не было ни рабов, ни слуг! – заорал на нее Перикл. – Ты забыла, как обстояли дела, когда я нашел тебя? У тебя не было ничего.

– А ты сам был глупым мальчишкой, – бросила она. – Иногда я сама жалею, что пришла в Афины! Я увидела, как умирает твой отец, и мое сердце потянулось к тебе. Если бы я знала, что меня ждет такая жизнь, что ты бросишь меня здесь со своей матерью и рабами…

– Я не бросал тебя. В городе есть женщины, которые отдали бы все за такую жизнь, как у тебя здесь.

– И ты знаешь их всех, полагаю. Что ж, Перикл, я вышла за тебя из жалости. Я никогда не была твоей шлюхой.

– Нет, только для Кимона, – сказал он и тут же пожалел об этом.

Фетида поджала губы, вцепилась руками в покрывало и с большим достоинством натянула его на себя.

– Я мать твоих сыновей, – изрекла она.

– Они единственное благо, которое принес наш брак, – ответил Перикл.

Слова сорвались с губ слишком быстро. Его разозлила фраза жены, что она, мол, вышла за него из жалости. Он взял бы их назад, если бы мог, но было поздно.

– Уходи, – тихо проговорила Фетида. – Просто уходи! Зачем ты сидишь на этой постели? Ты чужой здесь. Не я, Ксантипп сказал это на днях. Дети едва знают тебя.

Перикл медленно поднялся, ощущая, как тяжесть спадает с его плеч. Он стоял и едва не покачивался на ногах. Даже в ярости Фетида заметила перемену в нем. Она нахмурилась, вдруг испугавшись.

– Уходи, – произнесла она мягче, не глядя на него.

Перикл немного помолчал, ища в душе сомнения. Нет, все правильно.

– Если бы ты пришла ко мне с приданым, я мог бы вернуть его тебе, – наконец сказал Перикл. – Вместо этого я обеспечу тебя деньгами и имуществом, чтобы ты жила в достатке.

– Ты… ты разводишься со мной? – спросила Фетида.

Он кивнул. Слова нужно было произнести вслух.

– Я развожусь с тобой, – подтвердил свои намерения Перикл.

Фетида молча покачала головой, а затем слова полились из нее потоком:

– Ты несчастный глупец! Я думала, у тебя, по крайней мере, отцовский характер и ты видишь итог своих начинаний. Но нет, ты не способен даже на это. Мне нужно было понять, когда ты перестал приходить ко мне в постель. Ты получил сыновей, которых хотел иметь! И все твои умные друзья с их смехом и разговорами. Как гогочущие гуси! Для чего я тебе, что я могу тебе дать такого, чего ты не найдешь в своем драгоценном городе?

– Ты можешь жить в моем городском доме, – твердо сказал Перикл. – Там есть несколько слуг, достаточно, чтобы не утруждаться. Я найду себе другое жилище.

Она заплакала. На мгновение его решимость ослабла. Но он правильно сделал, что сообщил о разводе. Он женился на ней в момент безумия, перед отъездом на битву с персами. Тогда он не знал, вернется или погибнет, как погиб его брат на чужом берегу. Реальность брака с Фетидой оказалась больше, чем тот отчаянный поступок. Он затянулся на годы…

– Ты заслуживаешь лучшего… Со мной ты несчастна, Фетида. И никогда не была счастливой.

Вот опять, все тот же шип, вонзавшийся в кожу им обоим при каждом разговоре. Перикл с трудом мог вспомнить момент, когда смотрел на Фетиду, не испытывая сожаления.

– Значит, ты избавишься от меня, – сквозь слезы проговорила она, уткнулась в покрывало и всхлипнула, а когда подняла взгляд, ее глаза покраснели, лицо опухло. – Ну, тогда давай! Иди к своим спартанцам, благородно спасай их! А меня оставь здесь, как всегда, разговаривать с одними рабами.

– У тебя будет месяц, чтобы выехать отсюда, – вдруг посуровев, ответил Перикл.

Он не позволит ей оставить без внимания сказанное им. Слова были произнесены, но он знал, что его супруга может превратить день в ночь… почти. Некоторые женщины способны перекраивать реальность, но теперь он этого не допустит.

– Маниас знает мой дом в городе, – продолжил Перикл. – Я скажу, чтобы тебя пустили. И оставлю письменный договор с именем Ксантиппа. Дом, конечно, перейдет к нему.

– Значит, у меня не будет ничего, – прошептала она.

– Я дал тебе слово, Фетида. И приду повидаться с детьми, когда вернусь. Им нужны учителя, я заплачу за все. Ты будешь получать небольшой доход с имения, по крайней мере, пока снова не выйдешь замуж.

Тут Фетида извергла из себя злобный поток проклятий. Перикл стиснул челюсти и оставил ее, размышляя, долго ли продлится плач покинутой супруги, когда его не будет и ее слезы ни на кого уже не смогут повлиять.

Тихо прикрыв за собой дверь, Перикл увидел в темноте коридора фигуры своих сыновей. Мать тоже вышла. Они втроем стояли рядом, Агариста обнимала одной рукой Парала. Мальчик плакал. Без сомнения, в ночной тиши они слышали все.

– Простите меня, ребята, – сказал Перикл. – Мы с вашей матерью поссорились. Я приду повидаться с вами, когда вернусь.

– Ты выбрасываешь нас на улицу? – требовательно спросил Ксантипп.

И вновь Перикл услышал в голосе сына тон мужчины, кипящий у него внутри гнев и напомнил себе, что мальчик всего лишь защищает мать.

Обменявшись взглядом с Агаристой, Перикл покачал головой. Мать была такой же седой, как Маниас, хотя годы оставили на ней менее заметный след. И услышанное, похоже, расстроило ее меньше всех.