Шрамов, да и вообще хоть каких-то следов от пуль, не осталось. Во всяком случае, тех, что можно увидеть глазами. Но черты все равно неуловимо изменились, будто Талант проделал свою работу по чертежам, которые прихватил из того мира. Вряд ли хоть кто-то из знакомых смог бы заметить преображение, однако я сам видел, что в чуть мутном отражении появилось куда больше меня прежнего, чем было раньше. Гибель и возрождение перекроили лицо, а взгляд окончательно превратился в тот, что я наблюдал сотни лет подряд.

Из темных глаз вчерашнего гимназиста Володи Волкова на меня смотрело создание, разменявшее вторую тысячу лет жизни. Глубокий старик – мрачный, ехидный и бесконечно усталый, недавно добавивший в копилку многочисленных собственных почти-смертей еще одну, ставшую поистине жемчужиной недоброй коллекции. Тот, кто, пожалуй, и рад был бы уйти на пенсию и там умереть, но никак не мог оставить уже давно нелюбимую работу.

– Упертый ты, как тот баран, – вздохнул Петропавловский. – Но спорить с тобой… Ладно уж, давай хоть провожу. Фурсов нас там, небось, уже заждался.

По лестнице мы спускались тихо, крадучись. Я даже не поленился снять сапоги и нести их в руках, чтобы не грохотать по ступенькам. Не то чтобы в пять утра весь дом еще спал, и вряд ли среди жителей доходного дома так уж много осведомителей тайного сыска, но лишний шум мне уж точно был ни к чему. И если на почтальона, стекольщика, городового или даже попрошайку-оборванца вряд ли обратят внимание, то вооруженного человека в походном облачении уж точно запомнят. Моя нехитрая операция требовала совсем немного времени, однако провести ее следовало без единого свидетеля.

И непременно внизу – чтобы потом не рухнуть с трехметровой высоты на какую-нибудь арматуру или острые камни.

– Где вас там черти носят? Только за смертью и посылать.

Фурсов ждал нас в парадной не больше получаса, но, похоже, уже успел замерзнуть на сквозняке: поднял ворот плаща, убрал руки в карманы и сердито шмыгал покрасневшим носом. Утро выдалось на удивление сырым и прохладным – даже для сентября в Петербурге. Тяжелые тучи повисли над крышами еще со вчерашнего дня, а теперь из них помаленьку накрапывал дождик.

Впрочем, так даже лучше: меньше найдется желающих прогуляться в такую рань. Даже шпику, подменившему местного дворника, не захотелось вылезать в серую хмарь. Обычно топот, стук дверей и шкрябанье метлы начинались еще затемно, однако сегодня нерадивый соглядатай, похоже, решил остаться в теплой комнатушке и поспать подольше.

– Ну, как тут вообще? – Петропавловский на всякий случай огляделся по сторонам. – Видел кого?

– Тихо как в гробу, – проворчал Фурсов. – Приличные люди спят еще – только вам неймется.

– Уже не рад, что я вернулся? – Я опустился на корточки и достал из кармана кусочек заговоренного мела. – Потерпи уж – немного осталось.

– Да я-то рад… Только что вы задумали такое – не пойму.

Я так и не поделился с товарищами планами. Хотя бы потому, что если кто-то из них попадется – не сможет рассказать ни куда именно направился восставший из могилы капитан Волков, ни что он вообще собрался делать.

– Во дает… – изумленно прошептал Фурсов. – Ты смотри, что творит…

В тот раз я проводил ритуал в спешке, почти наугад. Рисовал символы как попало, лишь бы получилось хоть что-нибудь. Конечно же, не запомнил и половины, и теперь, даже после пары дней размышлений и возни с черновиками, имел все основания опасаться, что повторить схему уже не получится. Или она выйдет чуть иной: вообще не сработает… или наоборот – сработает слишком хорошо, и проход между мирами окажется стабильным и так и останется болтаться в парадной, приманивая упырей и оставляя следы, которые я собирался замести так хорошо, как умел.

Но, на мое счастье, все вышло как надо и с первого раза: стоило мне провести лезвием ножа сверху вниз, как Прорыв задергался в полумраке парадной, заискрился неровными краями и тут же принялся сужаться, явно намереваясь полностью исчезнуть через минуту-другую.

– Совсем с ума сошел, – неодобрительно буркнул Петропавловский. – Надо оно тебе вообще?

На мгновение я и сам засомневался – снова. Слишком уж опасной вдруг показалась собственная затея, и слишком уж мало у меня на самом деле было оснований думать, что по ту сторону Прорыва действительно найдется тот, кто поможет расхлебать кашу, которую колдун старательно готовил последние несколько лет, щедро сдабривая адское варево кровью, интригами и уродливой магией.

След в подземелье у бункера запросто мог быть отпечатком не сапога, а копыта какой-нибудь очередной твари из мертвого города. Хитрой, осторожной или просто слишком редкой, чтобы попасться воякам из Георгиевского полка. Я мог ошибиться, а все мои домыслы об участи отставного фельдфебеля Игоря Никитина могли оказаться лишь домыслами – и ничем больше.

Но если план получше и существовал, придумать его я так и не смог.

– Надо, – вздохнул я, закидывая за плечи протянутый Фурсовым вещмешок. – Еще как, братцы, надо.

– Ну, раз так – бог в помощь. – Петропавловский неловко перекрестил меня и отступил на шаг. – Сказал бы хоть, чего искать там собираешься…

– Правду. – Я поправил ремень винтовки и, развернувшись к Прорыву, улыбнулся. – Как всегда – правду.

Глава 6

Мертвый город встретил меня без особой радости – тут же швырнул в лицо горсть то ли пыли, то ли мокрого пепла. В прошлый мой визит здесь царила тишина… Во всяком случае, пока не начинал верещать кто-нибудь из местной разнообразной и прожорливой фауны. Но сейчас, в конце сентября, в эти почти тропики, похоже, пришло что-то вроде сезона дождей.

На полноценный ливень скудная здешняя природа так и не сподобилась, зато сам воздух оказался настолько влажным, что гимнастерка на груди и плечах тут же начала липнуть к телу. Ветер тащил водяное крошево и, казалось, дул со всех сторон одновременно.

Я стоял под открытым небом. Можно сказать, на улице: когда-то дом Петропавловского в этом мире наверняка выглядел точно так же, как и по ту сторону Прорыва, но разразившаяся когда-то катастрофа и стихия сравняли его чуть ли не до фундамента. Соседние здания сохранились чуть лучше: стены еще стояли, а кое-где даже остались несколько этажей. И только со стороны улицы лежала огромная куча битого кирпича. Ветер подвывал среди почерневших остовов, однако я все равно услышал, как по асфальту и битому кирпичу шкрябают неуклюжие когтистые лапы.

Вряд ли проделанная мною дверь между мирами излучала так уж много энергии, однако местные обитатели ее все-таки заметили. Или просто учуяли принесенный ветром аппетитный запах человеческой плоти. Я не успел даже сбросить ремень винтовки с плеча, как из мокрого утреннего полумрака ко мне устремились тощие когтистые фигуры.

Около дюжины, с трех сторон разом. На мгновение даже мелькнула мысль рвануть обратно к Прорыву, однако он уже сжался до размеров крохотного лаза, через который смогла бы пробраться разве что собака, но уж точно не человек в полном походном облачении.

Пришлось драться. Медленно отступая, я сбросил со спины вещмешок, а потом избавился и от винтовки. Огнестрел может изрядно проредить толпу вокруг еще до рукопашной схватки, однако пальба наделает слишком много шума. И наверняка привлечет кого-нибудь покрупнее и поопаснее упырей. Вряд ли крупные хищники вроде Рогатого или небесного летуна размером с пассажирский авиалайнер выйдут на охоту в такую погоду, зато леший точно не поленится вылезти из своей берлоги, чтобы позавтракать. А уж жабам и вовсе положено любить дождь и сырость.

– Давайте, любезные. Попляшем. – Я прокрутил в руке топор, привыкая к весу лезвия. – Подходите по одному.

Зубастые, конечно же, не послушались и навалились сразу, кучей, больше мешая друг другу, чем объединяя усилия. Я встретил первого ударом в темя, а второму снес голову, уже отступая. Пожалуй, для такой схватки скорее подошла бы шашка или длинная кавалерийская сабля, однако они мало годятся в качестве рабочего инструмента – а я, собираясь, сделал выбор в пользу универсальности.

Впрочем, я без особого труда компенсировал недостатки оружия изрядным опытом, так что в драке с упырями плотницкий инструмент проявил себя по меньшей мере неплохо: порхал сердитой стальной бабочкой, отделяя от тел зубастые морды и конечности. А когда я свободной левой рукой достал еще и нож, дело пошло вдвое быстрее. Разум почти отключился, понемногу погружаясь в боевой транс, и тело работало само по себе.

Удар, уклон, еще удар – и отступление. Медлительные и слабосильные твари никак не могли угнаться за мной, однако само их количество все еще представляло изрядную опасность. И мне приходилось все время двигаться, чтобы не оказаться зажатым в углу или между искалеченных туш.

Смертельный танец длился недолго. Заправленному под завязку местной энергией телу явно не терпелось опробовать новоприобретенные способности, и оно выдавало все, на что оказалось способно. Даже не самые удачные мои выпады отбрасывали упырей чуть ли не на десяток шагов, опрокидывая на камни и ломая хрупкие кости, а одного я и вовсе разрубил надвое, прочертив лезвием топора наискосок, от покатого тощего плеча до самого пояса.

Тяжелый солдатский сапог опустился на череп твари, превращая его содержимое в кашу, и я встретил последнего упыря ударом крест-накрест, двумя лезвиями одновременно. Нож и топор едва слышно лязгнули, встретившись, и уродливая голова взмыла в воздух, разбрызгивая во все стороны черную жижу.

Несколько мгновений я простоял без движения, вслушиваясь в завывание ветра среди развалин. И не зря: все до одного упыри лежали без движения, и все же наша возня привлекла кого-то еще. Неторопливого и грузного, однако достаточно крупного, чтобы у меня не возникло никакого желания повстречаться с ним лично. Когда где-то со стороны улицы послышалось тяжелое сопение и грузные шаги, я поспешил подхватить свой скарб и убраться подальше.

От ближайшей стены осталось совсем немного: дверной проем и немного ветхой кирпичной кладки вокруг, однако ничего лучше рядом не имелось, и я съежился за укрытием. Как раз вовремя: топот с улицы сменился хрустом камня и влажным шлепаньем гигантских лап. Кем бы ни была тварь, явившаяся на шум, ей явно оказалось не так уж просто протиснуться сюда через руины. Я сидел тихо и на всякий случай даже задержал дыхание, однако когда из-за стены раздался треск раздираемой плоти и громкое чавканье, не удержался и все-таки выглянул.

И едва удержался, чтобы не выругаться.

Жаба оказалась… нет, пожалуй, даже не огромной, а поистине монструозной. Чуть ли не вдвое крупнее той, что я зарубил шашкой в свой самый первый день в мире по ту сторону Прорыва. Да и выглядела куда солиднее: шерсть на спине и боках росла заметно гуще и была не болотного цвета, а совсем темной, почти черной. Неровные бугры на голове и холке соединялись в сплошной костяной гребень, по обе стороны которого из тела торчали острые шипы.

Видимо, эта тварь прожила на свете куда больше себе подобных, раз уж отрастила такие украшения. И все эти годы она уж точно не отказывала себе в еде: толстые когтистые лапы едва держали огромное туловище, и почти при каждом шаге жаба касалась им земли. Волочилась толстым колыхающимся брюхом прямо по камням – наверное, поэтому белесая чешуя и вытерлась чуть ли не до блеска.

Колоссальные размеры внушали уважение и даже оторопь, но самой жабе, пожалуй, только мешали. Я с трудом мог представить, как она скачет и охотится с таким весом. Впрочем, сегодня ей повезло: я оставил после себя достаточно бездыханных туш, и одна из них уже успела отправиться в необъятный желудок. Пасть с обломанными и затупившимися от старости зубами работала не хуже мясорубки, с одинаковой легкостью перемалывая и плоть, и хрупкие кости.

Покончив с упырем, жаба тут же неторопливо двинулась к следующему, а потом и вовсе плюхнулась на брюхо и принялась чавкать лежа, загребая еду передними лапами. Зрелище оказалось настолько отвратительным и одновременно занятным, что я даже рискнул еще немного высунуться из-за остатков стены, чтобы получше рассмотреть, как очередная половина туловища исчезает в пасти, колыхая тощими когтистыми конечностями.