Овод поднялся на четвереньки, сплюнул кровь и выбитый зуб, затем кое-как встал и поплёлся на выход. Ну а меня вернули в камеру, избавили от кандалов и заперли. Мыть пол прислали воспитанника на год или два младше проштрафившейся парочки.

– Ты на кой чёрт руки высунул? – поинтересовался Первый, когда мы вновь остались в казематах вдвоём.

Голова перестала кружиться, да и плечо, которым врезался в стену, уже почти не ныло, так что я уселся на шконке, тяжко вздохнул и спросил:

– А что ещё оставалось? Открыли бы и зашли!

Первый только фыркнул.

– Не зашли бы! Ты ж для этих перестарков не пойми кто! Чернокнижник!

Разговор стал мне откровенно неприятен, я ухватился за возможность перевести его на другую тему и полюбопытствовал:

– Скажи лучше, почему они перестарки?

Мой сосед обвёл рукой камеру.

– Думаешь, кто за всё это платит? Не за наши казематы, за весь приют?

– Церковь? – предположил я.

– Больно им надо! – рассмеялся Первый. – Сам посуди: у каждой нормальной школы по десятку приютов вроде этого! В убыток себе их бы никто содержать не стал!

– Почему сразу в убыток? – пробурчал я, потирая отбитое плечо. – Им же ученики нужны! На учениках и зарабатывают. Нет разве?

– Не без этого, – признал мой сосед. – Школы и вправду снимают сливки, забирая самых перспективных адептов и всех тех, кто выказывает хоть какую-то склонность к нужному им аспекту, но они за это право не платят, лишь оказывают покровительство и снабжают техниками и методиками. Зарабатывают приюты на том, что продают воспитанников на сторону.

Я недоверчиво нахмурился, и Первый усмехнулся.

– Не в рабство, само собой, продают, а в ученики. Ближе к выпускным испытаниям на смотрины съезжаются представители разных школ, тогда устраиваются аукционы или просто собираются заявки. Как бы то ни было, вложения в обучение неофитов окупаются сторицей.

– Я слышал, в приютах ничему не учат, только готовят к ритуалу очищения.

Мой сосед пожал плечами.

– Где как, но обычно всё же закладывается база для дальнейшего обучения. Сам понимаешь, молодой петушок стоит куда дороже цыплёнка. А тех, кто застрял в приюте из-за неспособности пройти ритуал очищения, нагружают работой, чтобы они хоть как-то оправдали своё содержание. Бесполезные куски дерьма!

– Неужто такой сложный ритуал? – озадачился я.

Первый недобро улыбнулся.

– Тебя убивают, а потом возвращают к жизни. Срабатывает этот фокус, так скажем, не со всеми.

– Да хватит уже! – отмахнулся я, решив, будто собеседник сгущает краски, и спросил о другом: – И что же – адепты не могут выбрать школу по собственному усмотрению?

– Могут, но придётся заплатить отступные. И если какой-то адепт сначала откажется от дальнейшего обучения, а в будущем передумает, без отступных тоже не обойдётся. Если, конечно, школы одного уровня. Право сильного никто не отменял. – Первый усмехнулся. – А знаешь, за счёт чего живут сами школы?

Я припомнил слова Горана Осьмого и сказал:

– Вгоняют в долги учеников.

– Именно! – рассмеялся мой сосед. – Самых плохоньких быстренько отсеивают, самых перспективных разбирают профессора. Остальных принимают во внешние ученики с перспективой перейти во внутренние. Вот их и доят. Но ты не беспокойся, тебе это не грозит.

– Иди ты! – ругнулся я, улёгся на шконку и отвернулся лицом к стене.

Удар о стену даром не прошёл, мне стало нехорошо.

Дальше всё вернулось на круги своя. Разве что спать стал куда меньше прежнего – такое впечатление, в карцере на полжизни вперёд выдрыхся. Подтягивания и отжимания много времени не отнимали, поэтому с раннего утра и до самого позднего вечера я упражнялся с небесной силой. Но хоть и тянул в себя энергию уверенней день ото дня, заглянувший для очередного обследования врач даже головой от разочарования покачал.

– Ну нет, юноша, так дело не пойдёт! Никаких подвижек не вижу, абсолютно никаких! Вы и так уже для нашего заведения староваты, поэтому позволить себе топтаться на месте попросту не можете. Времени на раскачку нет. Не научитесь собирать силу у солнечного сплетения, придётся вас забраковать!

Словечко это не понравилось до крайности, я даже зябко поёжился.

– Не чувствуешь ток энергии? – спросил вдруг ассистент врача.

– Не особо, – сознался я.

– А кожу припекает, когда силе открываешься? – уточнил паренёк.

– Есть такое.

Врач хмыкнул и прищёлкнул пальцами.

– Молодец, Лучезар! – похвалил он помощника. – Юноша, попробуйте сосредоточиться на этом ощущении! Представьте, как в тело проникают тончайшие нити силы, ловите и тяните их к солнечному сплетению! Работайте!

Он начал собираться, я не утерпел и спросил:

– А я надолго здесь вообще?

– Работайте! – повторил врач и ушёл.

Первый покрутил носом и вдруг сказал:

– А ведь у него на тебя виды!

– Да вот ещё!

– Точно-точно! Помяни моё слово!

Он как-то очень уж нервно одёрнул рукав робы, и я обратил внимание на высунувшийся из-под обшлага краешек затейливой татуировки – не фрагмент той похабщины, коей расписывают себя матросики, а часть необычайно сложного рисунка. Будто узорчатое щупальце на кисть выползло, и это при том, что прежде кожа моего соседа была совершенно точно чиста!

– Как так? – поразился я. – Откуда наколка взялась?!

Первый досадливо поморщился, но всё же пояснил:

– Это не татуировка, а внешний абрис. Меридианы проявляются по мере восстановления способностей.

– Восстановления? – озадачился я.

Сосед по каземату раздражённо дёрнул ногой и указал на лязгнувшую цепь.

– И вправду думаешь, будто меня она или прутья здесь держат? Вздор! Накачали алхимией, только-только отходить начинаю!

Тема эта Первому оказалась неприятна, но я щадить чувства собеседника отнюдь не собирался и спросил:

– Татуировки-то зачем было делать, соседушка?

– Преимущество внешнего абриса в том, что энергия не напитывается телесными эманациями. Мне попросту не нужен этот клятый ритуал очищения! Не нужен!

Он вновь дёрнул ногой, опять звякнула цепь.

– Абрис! – вздохнул я. – Только и разговоров, что об этом абрисе! Это вообще что?

Первый глянул хмуро, но отмалчиваться не стал.

– Совокупность силовых меридианов, узловых точек и ядра, – пояснил он и после недолгой паузы счёл нужным добавить: – От количества и расположения узлов зависит сложность арканов, которые может задействовать тайнознатец, поэтому в каждой школе используется собственная схема, да только это палка о двух концах.

– Почему? – заинтересовался я.

– Каноничный абрис основан на тридцати шести узлах, но сейчас его используют разве что церковники. А началось всё с того, что бояре стали перекраивать схему, дабы никто не мог украсть их фамильные арканы. Школы пошли и того дальше, только они сделали всё, чтобы ученикам оказалось несподручно использовать чужие заклинания. «Огненный репей» наших гостеприимных хозяев – банальная шаровая молния, только чуть мощнее за счёт формулы, идеально подогнанной к абрису школы. Волей-неволей ученикам приходится тратиться на изучение внутренней тайнописи, покупать схемы и нанимать репетиторов для освоения приказов и заклинаний, а это всё деньги. И деньги немалые.

Я только хмыкнул, поскольку ни в какую школу поступать не собирался.

Вот стану адептом и безо всякого обучения развернусь! Пламен – слабак! В тонкий блин его раскатаю. Для этого становиться аколитом вовсе не обязательно.

Я отрешился от мыслей о будущем, смежил веки, открылся небесной силе и сосредоточился на лёгком тёплом покалывании, с которым начала проникать в тело энергия.

Ну и где эти драные нити?

Первого выдернули из камеры следующим утром. На сей раз помимо надзирателя в казематы заявились ещё трое тайнознатцев: два молодых человека и дядечка лет за сорок. Меня аж к полу исходящей от него властью придавило.

Соседушка попытался было взбрыкнуться, но его вмиг скрутили и уволокли, а старший из приютских колдунов задержался и окинул меня оценивающим взглядом – будто ножом рыбу распотрошил. В себя я пришёл только минут через пять.

Черти драные! Вот это мощь! Горан Осьмой и рядом не стоял!

Неужто всамделишный асессор пожаловал?

Я поскрёб затылок. Хорошо бы и самому вот так…

Эх, да чего уж там! Я тяжко вздохнул и открылся силе, начал впитывать её, собирать, прогонять по телу и выбрасывать вовне. Очень быстро взопрел и тогда, следуя совету врача, сосредоточился на жжении, лёгком и едва уловимом, но вполне реальном – самообманом тут и не пахло. И то ли сегодня не отвлекало присутствие соседа, то ли взбудоражил неожиданный визит тайнознатцев, но я будто бы воочию увидел проникающие в меня лучики оранжевого тепла.

Были они короткими-короткими и почти сразу размывались, наполняя тело однородным свечением; я ухватился за одну из ниточек и легонько потянул её к солнечному сплетению, но та моментально оборвалась. Тогда сплёл несколько в единый жгутик, и мало-помалу дело пошло на лад. К обеду дотянул до нужного места первую из силовых жилок, к вечеру таковых набрался уже целый десяток.

Они так и норовили развеяться, приходилось беспрестанно контролировать их и укреплять. У меня попросту шла кругом голова, но поблажек себе не давал – сказать по правде, я чертовски не хотел оказаться отбракованным.

Соседа вернули в камеру уже поздним вечером. Именно вернули – приволокли волоком и уложили на нары, а после защёлкнули на ноге браслет кандалов. Следов побоев на теле заметить не удалось, но Первый сипел и хрипел столь же надсадно, как и те, кому крепко достаётся в драках. Лично я ничуть не удивился бы, окажись у него сломаны рёбра. И ещё – кисти вновь очистились, татуировок на них больше не было.

В себя пришёл Первый только утром. Со шконки не слез, от завтрака отказался, лишь выпил травяной отвар.

– И что это было, соседушка? – поинтересовался я, когда он худо-бедно очухался.

Первый провёл кончиком языка по зубам, словно желал убедиться, что все они на месте, потом откашлялся и сказал:

– Не бойся, тебе это не грозит.

– И что именно мне не грозит?

Сосед по каземату вздохнул, устроился поудобней и надолго замолчал.

– Без тренировок в полную силу школьного турнира не выиграть и повышения не получить, – произнёс он некоторое время спустя. – Наставникам приходится сдерживаться в поединках друг с другом, а со мной такой нужды нет.

– А сам ты?

– Да с чего бы мне их жалеть? – сипло выдохнул Первый. – Их это устраивает. Без риска чемпионом не стать. – Он перевалился на бок, глянул хмуро и сказал: – На тебе станут натаскивать неофитов, так что постарайся не разочаровать приютского врача – собирать тебя по кускам станет именно он.

– Типун тебе на язык! – ругнулся я.

Первый обидно рассмеялся, но сразу закашлялся, я развернулся к нему спиной и обратился к небесной силе. Не хотел, чтобы на мне натаскивали неофитов. Сам намеревался им стать. А отбракуют – и не выгорит. Тогда сгорю и пеплом развеюсь, как и не было.

Нити энергии перекручивались и рвались, а я всё тянул их и тянул, попутно не позволял небесной силе рассеяться, гнал её к солнечному сплетению. И пусть это была лишь малая толика проникавшего извне тепла, приютский врач оказался увиденным всецело доволен.

– Так держать, юноша! – похвалил он меня в свой следующий визит и даже соизволил ответить на очередной вопрос о продолжительности карантина. – Выйдешь отсюда, когда я сочту это возможным, но не ранее сорока дней.

Он ушёл, а я начал прикидывать, сколько уже нахожусь в казематах, но почти сразу меня от этих подсчётов отвлёк сосед.