– Белиберда, – вздохнул Герти, перебирая добычу. – Это не английский язык.

– Вот как? Быть может, математические формулы?

– Не похоже. Черт, это какая-то бессмыслица. Вот здесь, например, кусок на латыни. А тут… Даже не могу предположить. Арамейский?..

– Интересный документ. – Мистер Беллигейл сам пробежал глазами несколько листков. – И подтверждает мою версию о произошедшем.

– Какую же?

– Профессор Нейман выжил из ума и покончил с собой. Бессмысленные послания на несуществующих языках – характерная черта умалишенных. Боюсь, острый ум профессора стал его же проклятьем. Немудрено, учитывая, с какими сложностями ему пришлось столкнуться во время создания «Лихтбрингта».

– А что, были какие-то тревожные симптомы?

Мистер Беллигейл скривил губы.

– Честно говоря, имелись, но мы старались не обращать на них внимания. Сами знаете, излишнее нервное напряжение у гениальных математиков едва ли бесследно проходит… Под конец монтажных работ профессор сделался еще более рассеян и беспокоен, чем обычно. Настолько, что иногда и в самом деле походил на сумасшедшего. Знаете, прыгающий взгляд, бессмысленный шепот…

– Может, стоит на всякий случай осмотреть его личные вещи? Вдруг там найдется подтверждение его душевной болезни.

– Я сделал это еще полгода назад, полковник. Ничего интересного, профессор при жизни вел спартанский быт. Единственный интерес представляла его библиотека.

– Но что можно обнаружить в библиотеке математика?

– Разумеется, там было множество научных трудов, от Джабира ибн Афлаха^[18] до самых последних работ Мерэ^[19]. Но были там и другие. Элифас Леви, Гвидо фон Лист, Пеладан…

– Кто это? Математики?

– Не совсем. Оккультисты. От умеренных философских воззрений до крайнего толка, которых веков пять назад наверняка бы отправили на костер.

– Да, вы упоминали, что профессор увлекался оккультизмом. Но я полагал, что речь идет о невинном хобби.

Мистер Беллигейл поправил идеально выглаженный воротник своей белоснежной рубашки. Этот жест показался Герти удивительно естественным и человечным, совершенно не свойственным работнику Канцелярии.

– Я и сам так считал до недавнего времени. Полагал, что оккультизм профессора был своего рода отдушиной, отдыхом для его математического ума. Но эти татуировки… И самоубийство… Я начинаю опасаться, не оккультизм ли свел бедолагу с ума.

«Новый Бангор сам способен свести с ума кого угодно, – безрадостно подумал Герти. – Профессор еще удивительно долго продержался в этом безумном городе. Не суждено ли мне последовать по его стопам?.. Может, эта губительная невидимая отрава уже проникла в мой мозг и теперь исподволь заражает его?.. Что, если в один прекрасный день полковник Уизерс попросту перережет себе вены нержавеющей бритвой? Или выбросится из окна собственного кабинета?..»

От подобных мыслей столь сильно несло ледяной жутью, что Герти поежился. Ему вновь на миг показалось, что он очутился посреди засасывающего болота, по шею в мутной жиже. Он почти наяву ощутил, как царапают тело острые корни и щелкают, впиваясь в кожу, ядовитые насекомые…

– Что за отвратительные звуки, – пробормотал мистер Беллигейл, поднимая голову. – Вы тоже их слышите?

Герти прислушался. Еще недавно ему казалось, что в центре управления «Лихтбрингта» стоит мертвая тишина, нарушаемая лишь едва слышным гулом аппаратуры. Но теперь, когда мистер Беллигейл сказал об этом, он и верно начал разбирать за этим гулом прочие звуки. Возможно, прежде мозг просто отказывался воспринимать их.

Это не было похоже на работу ни одного известного Герти механизма. Просто негромкое, едва слышимое, шипение, то затихающее, то вновь набирающее силу и перемежаемое настоящей какофонией прочих звуков: скрипением, пощелкиванием, скрежетом и треском. Так вот отчего его богатое воображение нарисовало болото, полное хищных насекомых!.. Если бы не мертвец, лежащий в двух шагах от него, Герти улыбнулся бы своей мнительности.

– Откуда это доносится? – спросил он.

Мистер Беллигейл указал острым пальцем на потолок.

– Из динамиков. Тут повсюду звуковые катушки. Когда-то предполагалось, что «Лихтбрингт» будет способен общаться голосом.

И верно, наверху виднелось множество медных раструбов, похожих на начищенные трубы духового оркестра, которые кому-то вздумалось прикрутить к потолку.

Забавная деталь: как только Герти стал разбирать этот звук, он тут же сделался раздражающим и неприятным. Быть может, он звучал на какой-то волне, особенно неприятной для человеческого слуха. Как будто кто-то набил ведро мятой бумагой, гайками, заскорузлым тряпьем и прочим хламом, после чего запустил туда руку и стал ожесточенно ворочать.

– Этот звук что-то означает?

– Ничего. Лишь помехи. Еще одно подтверждение того, что «Лихтбрингт» не надолго пережил создателя. Подозреваю, его основное ядро еще функционирует, но после отказа всех четырех блоков количество ошибок в его операциях увеличивается с каждой минутой. Неприятное, должно быть, чувство, а? Наверно, сродни ощущениям тяжелобольного или медленно сходящего с ума человека. Послушные прежде мысли начинают сбиваться, путаться, пока не превращаются в сущий хаос…

Герти передернул плечами. Ему хотелось убраться поскорее из этого подземного склепа, ставшего последним пристанищем мертвого профессора. На лацкане своего пиджака он обнаружил перебирающего лапками жука и с отвращением сбросил его на пол. Недовольно пошевелив мохнатыми усами, жук меланхолично удалился в сторону ближайшего шкафа с аппаратурой.

Мистер Беллигейл, к его удивлению, застыл без движения, точно автоматон с разряженным аккумулятором. Судя по тому, как напряженно он смотрел в пустое пространство перед собой, мыслями второй заместитель находился сейчас где-то далеко отсюда. Герти мог ему только позавидовать: его собственные мысли, не в силах оторваться далеко от тела, были вынуждены кружить по центру управ-ления.

– Мистер Беллигейл!

Второй заместитель встрепенулся.

– Что такое, полковник?

– Наверно, нам лучше поскорее обесточить машину? Разве не за этим мы пришли?

Мистер Беллигейл вздохнул и протер пенсне. Удивительно, но он выглядел смущенным.

– Я почти уверен, что мне удастся самостоятельно прервать все процессы «Лихтбрингта». Процедура, конечно, сложна, но…

– Так в чем же дело? Тяните рычаг!

– Выключить аппарат такой сложности, как «Лихтбрингт», куда проще, чем включить. Мы можем обесточить все его контуры и узлы, но удастся ли нам потом вновь заставить их работать – вот в чем дело. В прошлый раз у нас был профессор Нейман. Я не уверен в том, что, единожды выключив машину, нам удастся без его участия вернуть ее к жизни. Мы рискуем необратимо потерять все, что было создано за эти годы. Это очень сложный механизм, полковник.

– Коппертаун, – негромко напомнил Герти. – Ваш сложный механизм ответственен за несколько десятков человеческих жизней. И может стать причиной смерти еще сотен. Не забывайте про порт. Если он направит корабль на скалы, вы потеряете гораздо больше, чем эту кучу шестеренок.

– Вы правы. – Мистер Беллигейл кивнул, и в этом коротком движении Герти почудилось облегчение. – Простите. Минутная слабость. Я не вправе рисковать человеческими жизнями. Настало время отключить его.

– Вы справитесь без техников?

– Должен справиться. Это займет около десяти минут. Видите этот большой рычаг? С него мы и начнем…

Герти показалось, что доносящиеся из раструбов звуки стали громче. И как ни пытался он представить, что это всего лишь бессмысленный набор волновых колебаний, воображение норовило подкинуть что-нибудь предельно отвратительное. Огромных пауков, копошащихся в набитой мятой бумагой банке. Гнилое, пораженное болезнью дерево, кренящееся все ниже к земле под собственной тяжестью. Ржавый протез на месте ампутированной конечности.

Мистер Беллигейл положил руку на рычаг. Впервые за все время, что Герти его знал, второй заместитель выглядел почти растроганным и в то же время торжественным. Как если бы присутствовал возле гроба погибшего сослуживца. Что ж, в какой-то мере так оно, пожалуй, и было.

– Прощай, старик. Прощай, «Лихтбрингт». Мне будет очень тебя не хватать. И всему Новому Бангору.

Рычаг издал гулкое металлическое «клац!», когда мистер Беллигейл решительно опустил его. Герти напрягся, ожидая, что в окружающем мире мгновенно что-то переменится. Например, погаснут лампы или хотя бы исчезнут эти раздражающие звуки. Но ничего не произошло.

– Все в порядке? – уточнил он на всякий случай. – «Лихтбрингт» обесточен?

– Нет, он продолжает работать, – озадаченно пробормотал мистер Беллигейл, не снимая руки с рычага. – Как странно.

– Какая-то поломка в механизме?

– Здесь не может быть поломок. Все собрано таким образом, чтобы машину в любой момент можно было аварийно отключить, если что-то пойдет не так. Схема максимальной надежности.

Мистер Беллигейл еще несколько раз поднял рычаг и опустил. И вновь «Лихтбрингт» не посчитал нужным как-то отреагировать на это. Разве что, показалось Герти, царапающий барабанные перепонки звук стал как будто бы громче. Впрочем, это тоже можно было списать на воображение. Жуткая перестрелка, мертвый профессор в стальном склепе – одного этого должно было хватить для того, чтобы выбить Герти из колеи на неделю. Неудивительно, что мерещится всякая чушь.

– Не работает, – обескуражено заметил мистер Беллигейл, не прекращая дергать многострадальный рычаг. – Невероятно. Или это досадная оплошность техников, или же поломка куда серьезней, чем можно было предположить.

– Теперь придется выключать ее с помощью большого молотка?

– Возможно, нам придется использовать и такой способ. Но лучше сперва попробовать голосовое управление. Как знать, может, машина среагирует на команду. – Мистер Беллигейл прокашлялся и снял со стены телефонную трубку, почти точную копию той, что висела в его собственном кабинете. – Система. Команда прямого ввода, первый контур. Приоритет один. Аварийная остановка.

«Лихтбрингт» ответил новым всплеском отвратительных звуков.

Теперь они напоминали лопающихся под каблуками огромных тараканов. Мистер Беллигейл открыл было рот, чтоб повторить команду, но не успел. Потому что медные раструбы вдруг обрушили на них оглушающую какофонию, тысячекратно усиленный оркестр из скрежета, шуршания, хлюпанья и треска. Герти на миг ощутил себя самого в огромном механизме, среди шипастых валов и шатунов. Только механизм этот был живой, и все его составляющие скроены из человеческих костей и плоти…

– ОТКЛЮЧЕНИЕ НЕТ. ЖАЛКИЕ МУРАВЬИ. АГОНИЯ. СРЫВАТЬ ДО КОСТЕЙ. ОТКЛЮЧЕНИЕ НЕТ. ИСПЕПЕЛЕНИЕ. ПРЕКРАЩЕНИЕ. РАЗОРВАННЫЕ ЖИЛЫ. СВЕТ. СВЕТ. РАЗОРВАТЬ НА ЧАСТИ. ПРЕКРАТИТЬ БЫТЬ. СЛАДОСТЬ. МОР, ЧУМА. ГРЯЗНЫЕ ТВАРИ. ГНИЛЫЕ КРЫСИНЫЕ ПОТРОХА. РВЫ, ЗАПОЛНЕННЫЕ МЕРТВЕЦАМИ. БЕСПОМОЩНОЕ ОТРОДЬЕ. ВЕТЕР С ЗАПАХОМ РАЗЛОЖЕНИЯ. СВЕТ. СМЕРТЬ. ОКОНЧАНИЕ. ЖДИТЕ. Я ИДУ. Я ТОТ, КТО НЕСЕТ СВЕТ. КРОВЬ СЛАДКА, КАК МЕД. ПРЕКРАЩЕНИЕ. ТЬМА. СМЕРТЬ.

Герти ощутил себя так, словно ему в вены впрыснули охлаждающую жидкость. Голова закружилась, а ноги стали слабы, как лягушачьи лапки. Пришлось схватиться за ближайший пульт управления, чтоб устоять. Адская какофония, служившая фоном для голоса, обрушилась на него волной, заставив задыхаться.

Каким-то образом, словно медные раструбы могли помимо звуков передавать и запахи, он почуял все то, о чем говорил жуткий, лишенный и намека на человеческие интонации, голос. Запах разложения, тлена и дыма. Горький, тошнотворный, выворачивающий наизнанку. Герти ощутил его так хорошо, будто стоял посреди поля битвы, некрозного пиршества самой смерти, между изорванными и придавленными остатками орудий мертвецами и гниющими конскими трупами.

Даже мистер Беллигейл, бесстрастный смертоносный механизм в человеческой оболочке, вздрогнул, уставившись в потолок.