И на свадебном пиру, когда Игор несколько раз лез целоваться под шумные благопожелания, Котя потеряла свою веру в любовь. Ее отнял этот кислый запах лука, вскоре смешавшийся с духом пряного меда и еды. Она только изворачивалась, но даже на щеках губы постылого жениха оставляли будто бы кровоточащие язвы.

– Медведица идет!

– Людоедица! – вскричали внезапно две старшие жены.

И вскоре в дверях появился скоморох, а рядом с ним и правда топтался на цепи молоденький подросший медвежонок. Страшный зверь глухо ревел, но рык больше походил на плач испуганного ребенка.

«За что мучаете-то создание лесное?» – с горечью подумала Котя; обычно на свадьбах ограничивались ряженым человеком. Считалось, что в медведя не способны обращаться твари из Хаоса, к тому же страшный зверь отгонял их, потому что был примерно равен по силе многим из них. Если уж в лесах водились медведи, то все говорили, что чудовищ опасаться не стоит. Главное – самому не попадаться хозяину леса, ведающему медом. Так его образ и вошел в часть свадебного пира, сделался символом плодородия и деторождения.

Потом молодых посадили на печь, когда вытащили из нее горячее блюдо с запеченной птицей. Для Коти все слилось в единую картину, она смотрела себе под ноги или на колени, временами искала нож, надеясь спрятать его под одеждами. А там уж – либо себя, либо жениха. Но Игора не удавалось провести, он молча ненавязчиво пресекал все попытки добраться до опасных предметов.

К концу вечера Коте только оставалось неподвижно сидеть и давить слезы. Она ненавидела. Как же она ненавидела! За короткий день она окончательно потеряла веру и в любовь, и в духов. Всё придумали люди, всё облекли в красивые слова. В Хаос она тоже не верила, ведь Вен Аур так и не появился. И вот уже пир для жениха с невестой завершился, продолжаясь для гостей: новобрачных под прибаутки проводили на ложе. Голос Ауды доносился громче всего, она хлопала и притопывала, вспоминая разные присказки и напевы.

– Только не плачь, запомнила? – шепнула на прощанье Вея, но у самой в глазах стояли слезы.

Котя поддержала бы ее, но душа металась перепуганной птицей в силках.

Игор схватил Котю за руку и повел наверх. Мелькнула ненормальная мысль «случайно» споткнуться на ступеньках да сломать себе шею или хотя бы нарушить слишком нахальное веселье гостей. Впрочем, неосторожный шаг «товара», то есть невесты, лишь вызвал бы новую волну смеха.

Котя кое-как поднималась по лестнице, убор сдавил голову, цепочка душила, шелка одежды впились в тело так же, как костлявые пальцы Игора. В груди томились рыдания, ребра разрывал дикий вопль.

Горница наверху оказалась просторной и душной, в ней царил полумрак, на широкой лавке уже призывно расстелили медвежью шкуру. Игор зажег масляный светильник.

«Что делать? Что?!» – с содроганием подумала Котя, внезапно понимая, что за все это время у нее так и не создался план побега. Терем по-прежнему охраняло множество наемников, часть из них пировала и напивалась, но часть по-прежнему несла свой караул. Узкие слюдяные оконца с крепкими рамами не давали и шанса выбраться через них. А добротные бревенчатые стены, кое-где покрытые росписью и резьбой, хоть скреби, хоть кусай – не поддадутся. Вот разве только оставался масляный светильник. Но это не побег, а гибнуть в пожаре – страшно. Котя растерялась, тяжелейший выбор навалился на нее, не оставляя и шанса выжить. От нее все отвернулись, но она не собиралась сдаваться.

Только Игор затворил дверь, как она непроизвольно выдернула руку и метнулась в противоположный дальний угол, вжимая голову в плечи. Больше ей ничего не оставалось, она уже не вполне сознавала, что творит. Да и что толку стремиться к двери? За ней-то ждали наемники, а старая ведьма Ауда первая бы закинула обратно в страшную клетку.

– Что, женушка? Моя ты теперь, духи скрепили. И не стой там, в углу! – рассмеялся Игор, медленно приближаясь и развязывая пояс кафтана.

Вышитая шелковая рубаха висела на худом теле со впалой грудью, как половая тряпка.

– Эй, ну ты, строптивая! Подойди уже!

– С-сейчас, – пробормотала Котя, рассматривая исподлобья жениха.

Она чувствовала: если вжаться в угол, он подойдет и скрутит ее не лучше Вхаро, выламывая руки. Оставалось тянуть время, ждать чего-то… Но чего?

«Зов! Зов где-то рядом!» – вдруг поняла Котя, прислушиваясь к своему сердцу, которое едва не умерло во время проклятого пира. Во всем этом гомоне она не сразу поняла, что же дает ей призрачную надежду на спасение. Зов все еще переливался беззвучной музыкой. К тому же очень близко.

«Но что, если они изловили Вен Аура? Что, если он там, внизу? И они выставят против него медведя, заключая пари? – ужаснулась Котя, уже слишком хорошо представляя все вероломство худых людей, но одернула себя: – Нет! Я должна верить в него! Он здесь! Он не бросит!»

Тогда она медленно потянулась к золотым браслетам, чтобы снять их, но нарочно возилась долго с неподатливыми кольцами, да еще приговаривала:

– Ох, заморские…

– Помочь тебе, м-м-м, женушка? – приблизился к ней Игор.

И Котя поняла, что, наоборот, привлекла его внимание. Глупо! Как же глупо! Руки ее задрожали, а пальцы скрючились, когда проклятый жених жадно схватил за талию, обнимая со спины. Хотелось впиться ему в глаза, выцарапать их – посмотрели бы тогда его дружки, как бы он торговал дурман-травой. Но как будто предчувствуя такой исход, Игор схватил Котю за запястья, сдавил в одной руке сразу оба. Она, не скрываясь, поморщилась. Вновь обдало кислятиной от дыхания старика. В глазах защипало от ненависти и отвращения… Или… Или… От дыма!

– Пожар! Горим! – вдруг донеслись бешеные крики снизу. – Амбар! Конюшня! Товар!

– На нас напали!

Игор тут же потерял всякий интерес к Коте. Он подскочил на месте, схватил кафтан и вихрем вылетел из комнаты. Но выбраться ей все равно не удалось бы: с внешней стороны опустился тяжелый засов.

«Запер! Запер меня! Безумный!» – ужаснулась Котя, чувствуя, что едкий запах дыма усиливается с каждым мигом. Возможно, запер ее не Игор, возможно, он намеревался скоро вернуться. Но, заслышав о товаре, он позабыл обо всем на свете. Третью жену он бы и новую нашел, зато богатство растерял бы безвозвратно. А может, так пытался сохранить ее от врагов: внизу пир превращался в побоище, судя по звукам.

Половицы скрипели от топота множества ног, переворачивались столы, разбивалась посуда, вскоре донеслась ругань, с ними перемежались боевые кличи и крики боли. Коте никогда не доводилось наблюдать сражения или даже настоящую охоту. Она обмерла, вслушиваясь.

Наверняка враги проникли под видом гостей. Слишком широкую свадьбу закатил Игор, за всеми не получилось уследить, не каждого в лицо знали. Доносился лязг металла, топот сапог. И наползал дым, влетал в щель под тяжелой дверью, отчего Котя попыталась навалиться на нее, выбить плечом. Но лишь ушибла руку, глухо застонав от боли. В суматохе ее бы не хватились. Возможно, это Вен Аур ради нее устроил поджог, заодно уничтожая запасы дурман-травы. Хотя нет…

– Однорукий напал на нас! – пронеслось чье-то восклицание. О давнем враге Игора говорили разбойники Вхаро и наемники Аларгата, вспоминали и жены со слугами. И снова он напал, снова она рисковала стать безвинной жертвой давней чужой вражды.

Огонь стремительно пожирал терем. Котя тяжело закашлялась, дверь уже ощутимо раскалилась. Затем на потолке проступили многочисленные отметины: сначала дерево почернело, обуглилось, но потом сквозь прорехи пробились первые языки пламени. В панике Котя снова накинулась на дверь, уже колотила по ней руками и ногами, то пытаясь выбить, то просто зовя на помощь. Но о ней совсем позабыли. Снаружи по-прежнему ревел бой. Вот кто-то гулко ударился спиной о стену и, кажется, сполз по ней, чтобы уже никогда не подняться. Вот донесся лязг стали. Промелькнул рев испуганного медведя, потонувший в гуле голосов и вое пламени.

Но прислушиваться вскоре не осталось сил: дым терзал грудь, языки огня пожирали толстые бревна, плавя их не хуже весенних лучей, которые легко топили снежные сугробы. То, что мнилось незыблемым, утекало водой и рассыпалось пеплом.

«Сгорю все-таки… Сгорю, как и хотела. Не хочу! Нет! Не надо!» – бессильно утешала себя Котя, но все в ней противилось скорой гибели. Столько смертей уже на нее нападало, а она ото всех уходила. Неужели на этот раз не удалось бы обмануть еще одну?

Из горла вырвался истошный крик, когда потолочная балка прогорела и с грохотом рухнула на пол, окончательно отрезая от последнего пути к спасению. Котя кинулась к окну, но кованая рама не поддавалась, превращаясь в решетку. Проклятый Игор только спасал свое добро, даже не прислал никого за ней. Или этого кого-то убили по дороге. Котя надеялась, что Игора там кто-нибудь уже прирезал кривым ножом. Ведь всё из-за него.

«Мама! Мама! Куда ты меня отдала? На кого оставила?» – расплакалась покрытая сажей Котя, закрывая лицо руками. Дышать становилось все тяжелее, от дыма она почти лишилась сознания. От безысходности прижалась спиной к окну, подальше от горящей балки, превратившей в стену огня дверь и любой путь к побегу.

Жадные языки неукротимого пламени все быстрее ползли по полу и стенам, грозя подобраться к подолу сарафана. Котя отступила, но задела масляную лампу, лишь дополнительно подкормив своего врага. Огонь вздрогнул и радостно придвинулся, норовя опалить брови и лицо. Не верилось, что это конец. Лучше уж замерзнуть в лесу! От холода просто засыпают, а от дыма и огня мучаются, терзаются! Впрочем, Котя практически лишилась чувств, сжимаясь в дальнем углу. Сказывали, что от дыма задыхаются, но нет, она все еще оставалась в сознании.

Она не смирилась с тем, что умрет. Только жизнь порой не оставляет выбора, не приходят добрые духи, не находится великих чудес. И все-то кажется, что страшные вещи случаются с кем-то другим. Погибель простирала к Коте загребущие руки, выглядывая из хищных оранжевых соцветий. Огонь подступал все ближе, накатывал ураганной волной.

«Это конец? Конец? Мама! Мама, за что?» – только подумала Котя, запрокидывая голову в рыданиях. Она поняла, что не дождется помощи. Лишь бы это закончилось! Лишь бы все это скорее завершилось! Она хотела проснуться, хотела оказаться у проруби в холодный зимний день, пить воду, от которой стыли зубы, дышать морозным воздухом. Но ее сжигали заживо, как в тяжком бреду, точно напророчила себе такую смерть.

Внезапно раздался громкий треск, пламя метнулось в сторону, и в комнату ворвалась воплощенная живая тьма, подобная образу самой ночи. Раздался утробный рев. Окно вылетело вместе с рамой, неведомая сила выворотила его с корнем, но от притока воздуха пламя лишь больше взыграло, обрушиваясь на несчастную. Только между ним и Котей выросла непроницаемо черная стена без формы и названия. Лишь горели ярко-оранжевые глаза.

– Хватайся за шерсть! – прорычало создание, и Котя едва узнала в этом темном облаке Вен Аура. Ее Вен Аура.

Теперь-то он превратился в настоящего монстра из Хаоса. Он окутал темным облаком, спасая от пламени. Руки сами потянулись к нему и намертво вцепились в шерсть.

Котя не помнила, что совершалось дальше. Кажется, она летела верхом на самой тьме, выпрыгнувшей со второго этажа. Удалось вдохнуть полной грудью, ощутить холодящие прикосновения студеного воздуха, покидая объятый пламенем терем. Внизу все еще шел бой, истошно ржали кони, вопили люди, и все это смешивалось с диким ревом пламени. Кровля занялась факелом, дерево обугливалось, терем складывался внутрь себя, погребая под останками убитых и раненых. Но Котя уже вырвалась, освободилась. Ее вызволил Вен Аур, он не предал, он неведомым созданием пришел на зов. И даже если бы за ним прорвался сам воплощенный Хаос, Котя обрадовалась бы и ему. Лучше, это все равно лучше, чем сгореть заживо.

На дворе она увидела распластанное окровавленное тело Веи, на мгновение остолбенела, сделалось горько и тяжко. Но чья-то рука дернула ее в сторону. Рука? Почему рука? Она не поняла. Все творилось как во сне. Огонь прорезал сгустившиеся сумерки, бешеными псами плясали тени, кидались отблесками огня.

– Надо уходить! – прорычал Вен Аур над ухом.