Истерик Катя не устраивала, у нее была вся зима впереди, чтобы лить слезы. Она просто хотела побыть со своей собакой. Еще один вечер. Они сидели на своей поляне, прижавшись друг к другу, такие притихшие и умиротворенные в лучах заходящего солнца.

Было холодно, Катя грела руки в густой рыжей шерсти и шептала Джеку на ухо:

– Надо подождать, надо потерпеть, мой хороший! А потом мы снова встретимся, обязательно… Весной ты будешь ждать меня на этой поляне, я приеду, и мы опять будем вместе. Обещаю!

Джек внимательно слушал свою хозяйку. Он чувствовал – что-то не так. Они прощались каждый вечер, иногда до завтра, иногда на долгих пять дней, но никогда еще это не было так… тревожно.

Смеркалось, Катя слышала, как сигналит отец, уже сидя в заведенной машине. Она встала, поцеловала Джека в нос и, как всегда, запретила бежать за ней.

Она уходила, собака сидела не шелохнувшись, не сводя глаз с удаляющейся фигурки. И только сердце ухало в груди, с каждым ударом то подпрыгивая к горлу, то проваливаясь в омут какой-то неизбывной тоски.

Машина выехала из дачного поселка, и Митрофаныч, закрывая ворота, вдруг замер – в холодной звенящей тишине раздался вой, в котором слышались боль, плач и трагедия оставленной собаки…

Часть 3

Когда все стихло, Митрофаныч позвал собаку. Через некоторое время Джек прибежал, но от еды отказался.

– Переживаешь, бедолага… Оно и понятно. – Старик пристегнул пса на поводок и потянул в сторожку: – Пошли, со мной переночуешь, а утром в деревню пойдем.

Утром Джек, конечно, хотел умчаться на поляну, но Митрофаныч с поводка не спустил, строго скомандовал «Рядом!», и они пошли.

Сторожа уважали все дачные собаки, и Джек не был исключением, к тому же в деревню с Митрофанычем они уже ходили, а потом вернулись. Джек послушно пошел.

На новом месте его ждала теплая конура, личная миска и… цепь!

– Ты не серчай, рыжий, – приговаривал Митрофаныч, пристегивая пса, – это на первое время, пока привыкаешь. А то ведь знаю тебя – удерешь!

Первые несколько дней Джек скулил, причем по утрам, когда его непреодолимо тянуло бежать со всех ног на знакомую поляну. И ждать, ждать, ждать.

Но он был щенком-подростком и быстро привык к конуре, ограниченному пространству и теплой похлебке два раза в день. Он отлично охранял двор, не заливаясь, однако, пустым лаем, как деревенские собаки. Только глухо рычал, если кто чужой приближался к воротам.

Митрофаныч частенько возился во дворе. Проходя мимо пса, останавливался, ласково трепал загривок и чесал за ушами. Джек замирал и щурился от удовольствия, а после принимался бегать и прыгать, насколько позволяла цепь.

Через месяц Митрофаныч решил, что Джек уже привык к новому дому и можно дать псу побегать. Но как только щелкнул карабин цепи и Джек понял, что свободен, он тут же вскарабкался на поленницу, а с нее легко перемахнул через забор и был таков!

Поздно вечером он вернулся, был накормлен и пристегнут на цепь.

– Ну что, сбегал, проверил? – ворчал Митрофаныч. – Нет ее там, я знаю… Ну а ты подежурил на поляне-то, так полегчало тебе? Э-эх, это надо же… Она тоже про тебя помнит, не сомневайся!

До дачного поселка было пять километров, и раз в неделю Митрофаныч отпускал Джека сбегать подежурить на поляне, к вечеру пес возвращался. Но потом ударили морозы, навалили сугробы, и «увольнительные» прекратились.

Вечерами старик заводил Джека в избу, и тот дремал возле печки, слушая монотонные рассказы о былых временах…

Так почти прошла зима. И в один из февральских вечеров, когда от вьюги дрожали стекла и страшно выло в трубе, очередной рассказ старика вдруг прервался на полуслове, а чашка с чаем упала на пол.

Джек встревоженно подскочил к Митрофанычу и ткнулся носом в его ладонь, тот застонал.

Дальше Джек действовал по непонятному ему инстинкту, но четко и уверенно. Он с разбегу бросился на дверь, ударив передними лапами рядом с ручкой – она закрывалась плотно, но благо старик еще не задвинул щеколду!

Несколько таких толчков, и дверь распахнулась, впустив в натопленную избу холодный свежий воздух. А Джек, взобравшись на поленницу во дворе, поднял такой лай, что переполошил соседей. Услышав его, они заподозрили неладное, ведь пес практически не лаял, а тут…

Успели вовремя. Пока сосед подгонял уазик, сунули нитроглицерин под язык, да и повезли деда в райцентр.

Во всей этой суете про собаку, ясное дело, никто не вспомнил. Джек провел эту холодную и тревожную ночь в своей будке, а утром, не дождавшись теплой похлебки, перемахнул через забор и помчался по глубоким сугробам туда, куда стремилось его верное сердце…

Джек провел там весь день. Сперва сидел дежурил, внимательно всматриваясь вдаль, потом спал, спрятавшись в сугробе от пронизывающего ветра. Вечером отправился домой, в деревню. Но там его никто не ждал. Соседи зашли днем, увидели, что пес сбежал, ну, что поделать, ладно…

Покрутившись и поскулив возле ворот, Джек улегся прямо тут, прижавшись к забору. А рано утром, продрогший и заметенный снегом, встал, разминая онемевшие лапы, потоптался еще немного у калитки и понял: Митрофаныча там нет.

У Джека было только одно место, где он ЖДАЛ, а потому пес снова направился к дачному поселку.

Сегодня этот путь дался ему нелегко, голод и холод подточили силы собаки, а требовалось их немало, чтобы прыгать по глубокому снегу. Но он дошел, рухнул от усталости и проспал полдня.

Проснулся Джек на закате. Небо расчистилось, ветер стих, нетронутая снежная целина ослепительно сверкала, мороз крепчал. Джек, щурясь, смотрел на заходящее солнце. Возвращаться в деревню он не собирался…

Он уже не чувствовал голодных спазмов в желудке, да и вообще почти не чувствовал свое тело. Он смотрел на солнце, и ему чудилось, что вокруг сухая трава, а рядом ОНА, сидит, обняв его за шею, и шепчет на ухо:

– Надо подождать, надо потерпеть, мой хороший! А потом мы снова встретимся, обязательно… Весной ты будешь ждать меня на этой поляне, я приеду, и мы опять будем вместе. Обещаю!

Конечно, он будет ждать, сколько нужно, хоть целую вечность! Как сладко было погружаться в этот сон, прижимаясь боком к хозяйке. Впервые за последние месяцы его верное чистое сердце никуда не рвалось, оно билось ровно, все медленнее и медленнее…

Ночью Джек ушел на Радугу. И там, устроившись поудобнее, стал с высоты наблюдать за поляной, готовый ждать свою хозяйку хоть целую вечность!

Митрофаныч пролежал в больнице около месяца, а потом еще врачи прописали уход, лекарства, уколы, так что жил у сына в городе. В деревню вернулся только в апреле, когда снег уже растаял.

Постоял во дворе, глядя на собачью конуру и миску, и пошел к соседу, тому, что на уазике его в больницу отвозил.

– Здорово, Леха! Слышь, а пса моего не видали, не прибегал?

– Не, Митрофаныч, как тебя увезли, заходили потом пару раз – ни слуху ни духу!

– Э-эх… Леха, будь добр, подкинь к дачам… Дело у меня там… Срочное.

Они поехали. Леха хотел спросить, чего старику на дачах понадобилось, когда еще нет там никого, но он промолчал, когда увидел, что Митрофаныч взял с собой лопату. И выражение лица у деда всю дорогу было мрачное и скорбное, будто ехал друга хоронить…

А так и было. И хотя Митрофаныч думал про себя и надеялся, что ошибается, но сердцем чуял – ТАМ ОН!

Нашел… Похоронил… Спасибо, Леха помог копать еще мерзлую землю, а потом привалить большим камнем.

Катя с отцом приехали одни из первых, Митрофаныч вышел навстречу. Катя, выскочив из машины, хотела уже бежать на поляну, но, увидев старика, побледнела и медленно пошла к нему.

Подойдя вплотную, остановилась, старик взял ее руку и вложил в нее металлический брелок с гравировкой «ДЖЕК».

– Ты прости меня, дочка, не сберег! А вот он мне жизнь спас… – голос старика предательски дрогнул. – Там он, на поляне, и схоронен. Под большим камнем.

Отец подбежал к Кате, боясь даже представить, что творится в ее душе.

– Доченька, ты только не переживай, ты только успокойся! Ну, так случилось… Ты прости нас… Хочешь, сейчас же поедем… любого щенка… какого хочешь… купим…

– Папа! Мне не надо любого! Оставьте меня в покое, я хочу побыть… с моим Джеком.

Она ушла на ИХ поляну и долго сидела возле большого камня, сжимая в ладошке брелок с гравировкой «ДЖЕК».

– Мой хороший, мы снова встретимся, обязательно… И опять будем вместе, ведь я обещала…

Он смотрел на нее сверху, его чистое и верное сердце ликовало и рвалось поскорее родиться маленьким рыжим щенком, чтобы слизнуть слезы с горячих щек и утонуть в родном и любимом запахе ее волос…

11. Ветеран

История эта произошла в середине восьмидесятых и получила довольно широкую огласку в нашем городе. Но мало кто знал, чего стоило пережить эти события самим участникам и как это отразилось на их дальнейшей судьбе…

Федор Ильич всю жизнь проработал на одном крупном предприятии, вплоть до пенсии. Уходить с привычной работы было трудно, так что устроился он туда же сторожем на полставки.

Старый работник был на хорошем счету, взяли его с удовольствием. И Федор Ильич был доволен, «при деле», как он сам выражался. Но была еще причина, по которой пенсионер не хотел покидать место работы. И сейчас она вышла для него на первый план…

Территория завода охранялась собаками. Крупные псы разных мастей бегали ночью по периметру, а днем сидели в тесных вольерах. Федор Ильич частенько приносил им угощения.

Во время перерыва его не было ни в столовой, ни в курилке. Мужики уж знали:

– Дядя Федор? Так с собаками он, опять обед им понес…

Ему нравилась компания этих угрюмых, суровых псов. Иногда он разговаривал с ними, они внимательно слушали, и в глазах каждой собаки светилась своя, по-видимому, непростая судьба.

А порой ели молча. Дядя Федор раздавал угощение сквозь решетку, сам же довольствовался бутылкой кефира и булочкой из столовой.

Особое внимание Федор Ильич уделял одному псу породы кавказская овчарка. Он дольше всех не подпускал мужчину к вольеру и не брал еду. Звали его когда-то то ли Дик, то ли Рик, но здесь, на заводе, пса прозвали Ветераном.

Он был списан из армии по ранению, полученному, вероятно, в какой-то горячей точке (подробностей, ясное дело, никто не докладывал). Пса подлечили, и попал он сторожем на предприятие, где исправно служил уже четвертый год.

И столько же времени продолжалась странная дружба Ветерана с человеком, каждый день навещавшим собак.

Федор Ильич своим спокойствием и терпением сломил оборону пса. Произошло это не сразу, лишь через месяц Ветеран взял предложенное угощение, еще через месяц впервые вильнул хвостом, а к концу четвертого месяца знакомства пес подставил свою косматую голову под руку дяди Федора.

И вот, выходя на пенсию, Федор Ильич уже не мог представить, как расстанется с другом. Как сможет он сидеть дома, зная, что пес будет ждать его день за днем?! Потому, собственно, и стал дядя Федор сторожем.

Теперь он проводил с собакой больше времени, они вместе обходили территорию, пес прекрасно знал команды, но Федор Ильич их практически не использовал. Умудренный опытом пес понимал все с полуслова.

– Двум старикам всегда найдется о чем поговорить, верно? – Дядя Федор вел задушевные беседы, Ветеран внимательно слушал.

Потом человек умолкал, и они сидели рядом, глядя на звездное небо. Их удивительная дружба вся дышала достоинством и взаимоуважением.

Так прошел год. И однажды почтенный возраст Ветерана дал о себе знать – пес приболел. Заниматься его лечением особо было некому, и Федор Ильич отправился к начальнику:

– Анатолий Палыч, оформи списание, а? Ну куда тебе тут восьмилетний кобель, ему уход нужен. Я бы забрал его…

Начальник согласился. Федор Ильич уволился с завода. Так двое друзей, пенсионер дядя Федор и пес Ветеран, отправились на заслуженный отдых.