Предполагалось, что христианский мир защищают от ислама рыцари святого Иоанна, или госпитальеры. Но их уже давно вытеснили со Святой Земли на укрепленный Родос, остров у побережья Малой Азии. А в 1522 году, после эпической осады, османы изгнали рыцарей и с Родоса, и те поневоле перенесли штаб далеко на запад, на бесплодную, но столь же выгодную в стратегическом плане Мальту, которую им, в сущности, подарил император Карл V. В конечном итоге этот дар оказался прозорливой инвестицией в выживание христианского мира (см. гл. 7, с. 389). Но Западу предстояло пережить еще более страшную трагедию: османы, завоевав православные земли, пришли и к латинянам – и сокрушили Венгерское королевство, которое долгое время гордилось своей ролью европейского Antemurale, первого бастиона, воздвигнутого против наступающих мусульман. Сперва, в 1512 году, султан Селим I захватил ряд крепостей, удерживаемых венграми в Боснии, а в 1521 году его сын Сулейман отвоевал у королевства Белград. Окончательная катастрофа произошла в августе 1526 года в битве при Мохаче, когда двадцатилетний зять императора Священной Римской империи, Людвик Ягеллонский, он же Людовик II, король Венгрии и Богемии, был убит; вместе с ним погибло множество аристократов, пять епископов, два архиепископа и 16 000 солдат. Турки заняли и разрушили Буду, королевскую столицу, чей дворец-замок был витриной искусства эпохи Возрождения, столь же впечатляющего, как итальянские шедевры, и содержал одну из самых прославленных и современных библиотек Европы. Это была первая потеря в «сердце» латинского христианского мира. Могли ли турки захватить его полностью? К 1529 году они уже прошли далеко на запад, осадили Вену и были отбиты только после героического сопротивления и немалых разрушений.

И эти катастрофы, и сам путь, по которому шли османские армии, знаменовали провал крестовых походов на южной и восточной окраинах Европы, – иными словами, там, где некогда эти же походы позволили одержать столь много побед в боях с исламом и присоединить обширные территории. Отчасти причина неудач заключалась в той извечной надменности, с которой западный христианский мир относился не только к мусульманам, но и к восточным христианам; мы уже видели это на Кипре. Восток не забыл, как в 1204 году Четвертый крестовый поход превратился в позорную экспедицию венецианцев, нацеленную только на то, чтобы разрушить и разграбить Константинополь, – и от этого страшного удара Византийская империя так и не оправилась. Последующие попытки воссоединить христианство были напрасны; причиной тому стали как непримиримость Западной Церкви в вопросах доктрин, так и тот гнев и те подозрения, которыми, что вполне понятно, преисполнялись православные христиане каждый раз, когда восточным дипломатам удавалось заключить с Западом какую-нибудь не особо выгодную сделку – как, скажем, на Флорентийском Соборе в 1439 году. А турки были на удивление терпимы к немусульманским религиозным общинам. Захватив Константинополь и превратив его величайшую церковь Святой Софии в великолепную мечеть, они многое сделали для укрепления позиций патриарха Константинопольского по сравнению с его соперниками в восточных Церквях: османы считали, что это хороший способ держать под контролем своих христианских подданных. Когда Константинополь пал и ученые с Востока устремились на Запад, латиняне не проявили никакого интереса ни к православному богословию, ни к православной литургии; они ценили только ранее неизвестные классические манускрипты, которые беженцы могли принести с собой. Неудивительно, что многие восточные христиане охотнее соглашались перейти под владычество османов и сохранить свою веру, чем принять помощь от западных европейцев на совершенно неравных условиях.

Жители Запада все еще были одержимы крестовыми походами, хотя их достижения не впечатляли и даже были довольно странными. На северо-восточной границе Европы оставался воинственный Тевтонский орден; с XIII века его рыцари отказались от неизменно неудачных попыток спасти Святую Землю и вместо этого повели войну против Великого княжества Литовского, последней крупной языческой державы в Европе. В 1386 году, когда литовцы обратились в латинскую веру и перешли под суверенитет польских королей, Орден пришел в замешательство, утратив цель своего существования, но продолжал бороться и с поляками, и с литовцами во имя своих экономических и политических интересов – стоит сказать, довольно значительных – и непрестанно расширял немецкоязычные территории в Восточной Европе. Эти усилия обернулись сокрушительным поражением, которое Орден потерпел в 1410 году, сойдясь с польско-литовскими армиями в Грюнвальдской битве (ее иное название – Битва при Танненберге). Неудивительно, что в 1415 году Констанцский Собор принял решение, по которому ответственность за обращение Литвы в католичество возлагалась уже не на рыцарей, а на Королевство Польское. И точно так же нет ничего странного в том, что польско-литовские церковные иерархи ненавидели тевтонских рыцарей даже больше, чем православных христиан. Политика, проводимая с позиции силы, не позволила итальянцам объединиться в борьбе с турецкой угрозой. Из всех итальянских держав наиболее уязвимой перед турками была Венеция – из-за обширных средиземноморских владений – и поэтому именно она всегда призывала к возобновлению крестовых походов, но при этом решительно настаивала на своем праве держать походы под своим контролем. А другие итальянские правители в XV веке прежде всего боялись саму Венецию, и потому их «крестоносный» пыл моментально охладевал.

В Юго-Восточной Европе, где турецкая угроза была реальной, а сами турки приводили в ужас всех, независимо от сословия, крестовые походы превратились в идеал и волновали уже не только рыцарей и предводителей Содружества, но и обычный народ, что привело к проблемам. Мы уже упоминали харизматичного францисканца Иоанна Капистранского (гл. 1, с. 81); в 1456 году, когда турки впервые попытались захватить Белград, он своей проповедью вдохновил тысячи скромных крестоносцев из Центральной Европы выступить против врагов – и турок отбили. Мадьярский воевода Янош Хуньяди, чья личная армия также сыграла важную роль в оказании помощи Белграду, был встревожен этими «крестоносными» ордами и распустил их сразу после победы, тем самым не позволив довести разгром турок до конца. А в народе все сильнее подозревали, что аристократы не горят желанием защищать Европу, особенно по мере того, как османы продолжали укрепляться на Балканах.

Примерно то же самое повторилось в Венгрии в 1510-х годах, только там все было намного страшнее, поскольку попытки монархии защитить королевство с помощью постоянной армии привели к пагубному росту налогов и социальной напряженности. В 1514 году папу Льва X уговорили объявить крестовый поход – и новое поколение францисканцев воспламенило волнения в королевстве. Вскоре венгерские аристократы запаниковали, увидев, сколь массовым становится народное движение, и в отчаянии попытались остановить крестовый поход, после чего предводитель, мелкий дворянин Дьёрдь Дожа, он же Дьёрдь Секей, развернул свои разъяренные крестьянские силы уже не против турок, а против местной знати. Крестьяне потерпели поражение, Дьёрдь Дожа и его войска были наказаны с садистской жестокостью, и через двенадцать лет расколотое царство, в котором воцарился хаос, было уничтожено турками в Мохачской битве [2].

После падения Венгрии император Карл V всеми силами пытался повлиять на правителей Западной Европы, чтобы заставить их раскошелиться на более привычные крестовые походы. Даже Генрих VIII, король далекой Англии, в 1543 году был готов поддержать кампанию по сбору средств для собрата-монарха (пусть они и оказались по разные стороны церковного раскола), но воля политиков оказалась бессильна перед горечью и злобой [3]. Мартин Лютер зашел так далеко, что счел усилия Карла тщетными: он видел в турках исполнителей Божьего гнева, обрушенного на грешный христианский мир, а никто не мог противиться Богу. И более того, турецкие вторжения, как это ни парадоксально, были для Лютера благой вестью. Если бы Карл V не тратил столько внимания и сил, спасая юго-восточную границу Европы, у монарха, возможно, появились бы и воля, и ресурсы, чтобы подавить протестантское восстание в зародыше еще в 1520–1530-х годах. А когда Карл нанес свой удар, было уже поздно.

Ислам грозил востоку и югу Европы до конца XVII века. Даже после того, как османский флот был в 1571 году искалечен в битве при Лепанто (гл. 7, с. 390), североафриканские корсары постоянно совершали набеги на средиземноморское побережье Европы в поисках рабов; они доходили до Ирландии и даже до Исландии, похищая мужчин, женщин и детей. В наши дни историки, исследующие документы того времени, дают надежные оценки: с 1530 по 1640 год исламские налетчики поработили около миллиона европейцев-христиан. На фоне этого число рабов-мусульман, захваченных христианами, кажется ничтожным; впрочем, примерно столько же рабов европейцы-христиане в те дни перевезли с запада Африки через Атлантику. Именно ради выкупа христианских рабов были основаны религиозные ордена тринитариев и мерседариев, которые на протяжении долгих веков совершенствовались в искусстве дипломатии и стремились узнать как можно больше о самых разных местах, чтобы максимально повысить шансы на успех в своем особом деле. Люди покидали средиземноморское побережье, уходя в более безопасные внутренние области – или жили в постоянном страхе, не сводя глаз с горизонта; к слову, это прекрасно объясняет, почему интерес итальянцев к авантюрной заморской торговле, столь явный в Средневековье, со временем совершенно угас [4]. И то, что Реформация свершалась на фоне страха, охватившего Европу из-за исламской агрессии, было важно. Этот страх убедил многих – как сторонников Реформации, так и ее противников – в том, что гнев Божий готов поразить христианский мир и что именно сейчас жизненно важно угодить Богу, утвердив верную форму христианской веры в борьбе с другими христианами. И если мы не учтем глубинную тревогу, вызванную Османской империей, то нам никогда не понять, какие настроения в XVI столетии царили в Европе (более подробное обсуждение последствий см. в гл. 13, с. 614–619).

Иберийское исключение

Только в одной области Европы идеал крестовых походов обернулся поразительным успехом: на юго-западной границе континента, в Иберии (Испания и Португалия). И этот исход имел огромное значение не только для будущего западного христианства, но и для будущего всего мира. С VIII века арабы в ходе исламских завоеваний создавали на Иберийском полуострове мавританские княжества и королевства. Развиваясь на протяжении столетий, арабские владения стали центрами исламской культуры, а проявленная арабами терпимость (которой подражали османы, но не христиане) стала благодатной почвой для культуры и мысли евреев. Однако в XV веке христиане вернули себе все земли, на которых господствовали мавры: возвращение тоже шло постепенно, в течение многих веков, и завершилось в 1492 году, когда был захвачен исламский Гранадский эмират на южной окраине полуострова. Вся христианская Европа, услышав об этом, торжествовала: мусульман редко заставляли уйти с завоеванных земель. Генрих VII, король Англии, даже велел совершить в лондонском соборе Святого Павла благодарственное богослужение.

Победоносными войсками повелевал союз монархов: Фердинанд II, под властью которого находились восточные испанские королевства – Арагон, Валенсия и княжество Каталония – и Изабелла, владычица Кастилии, гораздо более крупного, хотя и не столь густонаселенного королевства, которое охватывало почти весь полуостров, простираясь с севера на юг. Арагон и Кастилия объединились в 1474 году, когда Фердинанд и Изабелла вступили в брак, но альянс королевств был довольно непрочен. Они оставались отдельными политическими образованиями, и после смерти Изабеллы у них не было причин оставаться союзниками. Однако всего через два года умер преемник Изабеллы, Филипп I Австрийский, герцог Бургундии, и его смерть привела к тому, что королевства объединились снова, уже при Фердинанде. С тех пор они никогда больше не разделялись, и если смотреть извне, то Арагон и Кастилия вполне могли восприниматься как единая испанская монархия. Еще западнее, на атлантическом побережье, бывшем окраиной Европы, располагалось королевство Португалия, которое уже давно одолело мусульман, а также добилось независимости от Кастилии и сохраняло ее до 1580 года (гл. 9, с. 479).