Тетрадь закрылась, и когда Стелла собиралась выдать свою догадку о причинах расстроенного настроения сокурсницы, Маша произнесла:

– Мы поругались.

Ещё бы, хотелось ей сказать, но Стелла промолчала, только вопросительно склонив голову. Не надо было спрашивать, чтобы понять, о ком идёт речь и кто причина её ужасного поведения. Был один парень с режиссуры, старшекурсник, невероятно назойливый и упëртый, не так давно смогший добиться расположения ледяной королевы Марии. Стелла с поистине бурным интересом наблюдала за этой историей отношений, чувствуя себя зрителем фильма, на который никто не пришëл, а ей билет достался даром. Зритель в первом ряду, глохнущий от грохота звуков и слепнущий от яркости картинки.

– И что ты сделала в этот раз?

– Я?! – взвизгнула она, привлекая излишнее внимание к их задней парте. Несколько пар женских глаз удивлëнно обратились к ним, пока Маша не стрельнула в них одной из своих улыбочек, означающих «Идите к чëрту, пока сама не отправила». – Ты на чьей стороне? Кто твоя подружка – он или я?

– Если мы говорим в женском роде, то очевидно…

– Стелла!

Она замолкла, пожимая плечами. Её мало волновало истеричное поведение Маши, потому что она была такой всегда – все четыре курса: девочка с эпатажем, с вызовом во взгляде, в словах и поведении. Интересно, кто в её жизни так усердно игнорировал маленькую Машу, что теперь всë в ней кричит звонче громкоговорителя?

Стелла вздохнула и примирительно пробормотала:

– Ладно. Прости, я сегодня тоже не в духе, как ты успела заметить, поэтому буду очень благодарна, если, наконец, скажешь, что произошло, и прекратишь дëр-гаться.

Всего секунду Маша боролась со своим упрямством, но потом смахнула с лица чëрную прядь прямых гладких волос и придвинулась ближе.

– На прошлой неделе мы договорились провести эти выходные вместе и сходить куда-нибудь. Он всё жаждал посетить какую-то театральную пьесу, а я была не против посмотреть на мужчин в смокингах, – Маша легко и непринужденно пожала плечами, незаметно для самой себя начав накручивать кончик пряди на палец с аккуратным нюдовым маникюром. За исключением тëмных волос и глаз, вся она была пятнышком света в мрачном царстве Стеллы, в последний год одевающейся в тусклыецвета. – Я перенесла свою поездку к родителямна следующие выходные. Отец был очень недоволен, но ему ничего не оставалось, кроме как принять это.

– Жестокая ты дочь.

Она улыбнулась, и её щеки чуть порозовели, придав ей более реалистичный и человечный вид. У Маши был острый подбородок и аккуратный контур лица с тонким носом и ровными губами, красиво – именно красиво – изгибающимися в улыбках. Тех самых улыбках, которые нравились окружающим: мужчинам и женщинам вне возраста и социального статуса. Улыбках, которые не могла – не хотела – себе позволить Стелла.

– Итак, что дальше?

– Вот именно, что ничего! – Маша театрально откинулась на спинку стула, коснувшись ладонью лба и закрыв глаза. – Этот негодяй просто взял и отменил все. Конечно, я буду в ярости! Планы существуют для того, чтобы они сбывались.

– Думается мне, ты пропустила лекцию о правде жизни.

– Я тебя ударю!

– Тогда я тоже тебя ударю.

Их взгляды схлестнулись жëстче всяких мечей на поле брани. Одногруппница присвистнула и рассмеялась, проходя мимо их парты – точнее, обходя её. Время перевалило за восемь, пара уже должна была начаться, но преподаватель по обыкновению опаздывал, а потому никто не спешил занять своё место и сбавить голос. Правда, появление профессора не остановило бы Машу от повествования о своей трагедии в отношениях, пока Стелла в полной мере не прочувствует её страдания. Жаль, она не на ту напала. Хотя, наверное, поэтому они и дружили. Странно, но дружили.

– Почему отменил? Паша каждый раз выглядит так, словно у него челюсть отвалится при виде тебя. Не думаю, что дело в его чувствах, – Стелла переключилась на свои конспекты, бессмысленно листая тетрадь. – Наверное, у него были причины.

– Наверное, – и это была её последняя фраза перед тем, как дверь лекторной открылась и появился профессор по медицинским предметам.

Настроение окончательно испортилось. Стелла и Маша не ругались – они просто переставали говорить, когда кто-то кого-то обижал или если у кого-то из них случалось такое вот упадническое настроение. Это молчание ощущалось тяжëлым, немногим лучше обычных криков и споров, но почему-то так повелось с самого начала: они не кричат, не спорят, а просто замолкают. Наверное, девочки не хотели ругаться, портить отношения правдой о своих чувствах, но по итогу, вероятно, выходило только хуже.

Взгляд Стеллы пополз мимо лектора, кабинета ивсей этой ситуации к окну, к белому небу с бушующими в диком танце снежинками. Ветви гнулись от ветра, спешащие на учëбу и работу люди кутались в шарфы, прятались под капюшонами и ныряли в тепло машин – никому не хотелось ощутить жëсткое начало декабря.

Стелла закрыла глаза и открыла их будто бы только в следующей жизни: она стояла перед зеркалом в узкой каморке для персонала и вглядывалась в своё круглое лицо с мягкими щëчками, вздëрнутым носом, губами бантиком и ясными, холодными голубыми глазами – не за них, конечно, к ней некогда привязалось прозвище, а за блондинистые, длинные волосы, всегда немного завивающиеся на концах. Сейчас она беспощадно заплетала две косы, чтобы потом заколоть их в гульки и надеть темно-красную шапочку в цвет фирменного поло кафетерия, в котором она подрабатывала после пар. На ней униформа сидела не совсем так, как на других работниках, из-за её покатых плеч, среднего размера груди и округлых бёдер, которые некогда в детстве были объектом для насмешек. Размышляя об этом, Стелла пришла к выводу, что на самом деле детям неважно, за что ненавидеть, они просто выбирают то, что выбивается из «такого, как у всех», и начинают придираться. Дети вырастают, а травмы – они бледнеют, как шрамы, которые навсегда останутся на коже твоей души.

– Ты просто прелесть, Стелла! – В коридоре её встретила воркующая по телефону Олеся в чëрной униформе менеджера. Её строгие черты лица никогда не сочетались с тоном. Она была из тех людей, чей голос совсем не подходил внешности, вызывая диссонанс. – Рита приболела, а заменить её было некем. Я так рада, что у нас есть такой золотой человек, как ты!

И Олеся убежала по коридорам решать какие-то очень важные вопросы кафе. Стелле не нужно было ничего отвечать и даже прощаться, потому что Олеся – себе на уме: она, вероятно, уже все решила в голове, сделала выводы и потеряла интерес. Очень удобно.

Первое, что её встретило, когда Стелла вышла в главный зал, где и кипела вся жизнь, – так это богатый запах кофе. Само кафе было небольшим, интерьер выдержан в стиле гранж: стены с голым серым кирпичом, местами обклеенным трескающейся плиткой, голые чëрные трубы над головами, деревянный пол и разного рода завлекающие вывески на стенах. Самым завораживающим, наверное, был прозрачный бокс, в котором помещалась та часть кухни, на которой пекли выпечку. Посетителей так и завораживал процесс, как мужчины и женщины месят тесто, мнут его, растягивают и снова мнут. Стелла не могла не согласиться: когда она только устроилась, то зависала в созерцании этого чудного действа. Не зря же говорят, что вечно можно смотреть на то, как кто-то работает.

– Здоров!

У барной стойки околачивался её непутевый коллега с непривычным для него мученическим видом. Он поправил круглые очки. «Как у Гарри Поттера», – когда-то съязвила Стелла, на что тот вернул ей шутку про фею Винкс, и оба решили не распалять войну. Светло-карие глаза с деланым интересом окинули её, и Артëмбуркнул:

– Чего такая кислая?

– Декабрь не люблю, – когда он удивлëнно изогнул бровь, Стелла не стала пояснять. – Сам-то выглядишь так, будто одним махом целый шарик лимона заглотнул.

– Не провоцируй меня на неуместные комментарии.

Улыбка шла конопатому лицу больше, чем маска страдальца. Некоторым людям совсем не подходила грусть, наверное, потому что они не умели её искренне выражать, а больше играли социально заданный шаблон.

Несмотря на вечер понедельника, в кафетерии не было отбоя от народу: все столики заняты, официанты снуют туда-сюда, бариста постоянно мучают машинки и шумят кружками, а люди только прибавляются, звеня входным колокольчиком. По правилам, которые Стелла уже давно сдала своему менеджеру по персоналу, официанты были людьми подневольными: им нельзя бездельничать, прекращать улыбаться и выказывать всякий намëк на собственное мнение. В целом Стелла справлялась со всем безукоризненно, кроме пункта с улыбками. Пройдя огонь и медные трубы с негодующей на этот счëт начальницей, ей позволили быть такой, какая она есть, только из-за её «отменного таланта и ловких рук». Как же долго Артëм после этого ржал над ней.

Если считать столики от главного входа со стеклянной дверью и очаровательным панорамным окном, то первые шесть вдоль стены на небольшом возвышении были определены как область деятельности Стеллы: у каждого официанта был свой сектор работы, на который другие не посягали, даже если очень сильно хотелось отвоевать завсегдатая со стабильными чаевыми. Это была негласная этика обслуживающего персонала, которому приходилось выступать одной стеной против вечно недовольного начальства и всех шишек, которые всегда летели в первую очередь в лицо мило улыбающимся официантам. Плохо приготовлена еда – виноват официант, слишком горький кофе – виноват официант, клиент опаздывает, а еда не способна по щелчку пальца материализоваться на столе – виноват, конечно, официант. «Вы – лицо заведения, и вы же – его главный оплот», – воодушевлëнно звучала начальница на сборах персонала. «Груши для битья мы – вот кто», – смеялся всегда Артëм.

Ребятам почти не удавалось перекинуться и парочкой слов, кроме как передать кому-то просьбу клиента подойти, подать счëт или перебить заказ – только работа и ничего, кроме работы. Так прошли долгие три часа, и народ начал расходиться: все же завтра продолжится рабочая неделя, поэтому засиживаться в кафетерии до его закрытия не целесообразно.

– Это было ужасно, – упаднически озвучил общую мысль Артём, опираясь на барную стойку в углу зала, откуда официанты могли наблюдать за посетителями, но сами оставаться незамеченными. – Устал так, будто ящики разгружал все три часа!

– А ты их когда-нибудь разгружал? Откуда знаешь?

– Не придирайся к словам, – махнул он рукой, посмеявшись.

Несколько их коллег уже отправились домой, в зале ещë сновала парочка работников в такой же форме, как у них. Никто, даже бариста, не обращал внимание на двух утомлëнных официантов, наконец урвавших передышку. Словно пробудившись от этой мысли, желудок заворчал.

– Пора перекусить, – со знанием дела Артём кивнул и метнулся в зал к высокой девице со слишком броским макияжем. Она была новенькой, поэтому Стелла не помнила её имени.

– Всё решил. Нас прикроют, пойдём.

– Тебе лишь бы побездельничать.

– Мудр не тот, кто пашет как лошадь, а тот, кто умеет вовремя делегировать ответственность!

Бесшумно официанты нырнули в коридор за стойкой, мило попросили у поваров перекус и запрятались в подсобку подальше от зоркого взгляда второго менеджера Алексея, который, как гарпия, выслеживал разгильдяев. Вокруг были шкафчики, вешалки с верхней одеждой, и в углу – куча грязной обуви, из-за чего белый пол превратился во что-то невозможное.

– Наверное, благодаря всем этим фразочкам твоя подружка и выбрала тебя.

И снова Артём сник: уголки губ опустились, а энергичность, присущая его движениям, забилась куда-то в угол тела, превратив его в инертную оболочку. Стеллапрокляла этот день в тысячный раз, легко разгадав причину пасмурного настроения товарища: любовь приносит только неприятности, так почему все её так отчаянно ищут?