– Ерунда. Это был бой, я помог отбиться соратнику. Грудью никого не закрывал!

– Полно тебе. Стал бы он тебя сейчас подзывать… Не о погоде же вы говорили.

Я вынужденно и чуть шутливо поклонился, прекращая неуместный спор:

– Подчиняюсь вашему решению, господа.

После чего шагнул вперед и зычно произнес, глядя прямо на рыжего:

– Генерал! Рейтары к вашим услугам.

Якоб согласно кивнул, а рыжий здоровяк впервые искренне улыбнулся сильно щербатым ртом.

Так вот почему он так невнятно говорит…

Генерал подытожил собрание:

– Штурм назначаю на завтра. Сегодня готовьтесь и отдыхайте. Я в вас верю, солдаты, и также верю, что нет такой крепости, которую мы не возьмем!

…Уже когда все офицеры тронулись к выходу из шатра, ко мне подошел доппельзольднер:

– А ты мне понравился, рейтар. Видел, как ты бился впереди нашей шеренги… Герой! Да и мало кто осмеливается мне перечить. Я Рамон Леви, – рыжий хлопнул меня по плечу.

Я ответил вполне себе искренней похвалой:

– Не видел тебя в бою, но, учитывая, что ты был в первой шеренге, выжил и не дал противнику вас сломить, герои здесь ты и твои люди.

Рамон довольно хохотнул:

– Увидимся в бою на грешной земле!

– Непременно увидимся!

Доппельзольднер быстро пошел вперед, и мой ответ догнал его уже на выходе из шатра…

Лермонт, также пребывавший на совете (все-таки первое после меня лицо в эскадроне!), перебросил соломинку из одного угла рта в другой.

– А ты умеешь находить друзей, Себастьян.

Резким движением я вырвал палочку изо рта шотландца, шутливо подразнив друга, а после уже неестественно суровым командирским голосом приказал:

– Иди готовься, горец! Завтра сложный день.

– Обижаешь, друг мой. Я готов каждый день своей жизни.

– Скажешь мне это завтра, когда мы вместе с мушкетерами будем месить грязь!

Несмотря на то, что командовал другом я сейчас больше шуточно, все же на деле я настроен вполне себе серьезно. Нужно хорошенько подготовиться к штурму и как следует выспаться накануне боя…

Мое главное оружие в грядущей битве (если не начнется очередной ливень) – пистоли. И сейчас они лежат в сумке, завернутые в холщовую тряпку, дабы своим видом не вводить в искус солдат, прекрасно знакомых с реальной стоимостью каждого из них… Пожалуй, что два огнестрела займут место на поясе, а вот третий, самый любимый, я попробую спрятать за голенище сапога. Дуло его украшает узор с плющом, а на рукояти красуется родовой герб семьи фон Ронин – ворон со сложенными крыльями…

Папа с детства называл меня Вороненком, но эти подробности не известны никому в эскадроне.

Все мои пистолеты однозарядные. Хотя я вот лично видел у командира финского эскадрона пистолет с ручным барабаном – видимо, вышедший из-под руки Ганса Стоплера, оружейника из Нюрнберга. Задумка очень перспективная, но исполнение… Пистолет вышел крайне ненадежным, но кто я такой, чтобы давать советы, о которых меня не просили?! Зато финну «Степану» я все высказал за его безрассудную привычку забивать в свой пистоль-эспиньоль несколько пуль. Система эспиньоля такова: в один и тот же ствол заряжается несколько зарядов пуль и пороха. Все это разделяется пыжами, а к каждому заряду пороха с пулей идет отдельный колесцовый замок. В результате рейтару приходится быть крайне внимательным при зарядке, тщательно отмеряя порох и надежно забивая пыжи. К тому же при стрельбе приходится вручную приводить в действие колесцовые замки в единственно верной последовательности – от дула к казеннику, так как ошибка может обернуться разрывом ствола или повреждением казенника. Для меня система очень неудобная, но финн небезосновательно убежден, что его трехзарядник заменяет аж три наших пистоля.

А у него целых два эспиньоля. И слушать о риске он категорически не желает!

…Я заботливо протер каждый колесцовый замок, ведь этот надежный механизм, созданный гением Леонардо да Винчи, крайне дорог! Но свою цену он оправдывает невероятной надежностью и позволяет стрелять даже во время дождя! Зато категорически не выносит грязи… К слову, в отличие от многих других изобретений великого итальянца, колесцовый замок получил самое массовое применение и добрался даже до дремучих лесов Московии…

Хотя на самом деле не так уж и далека от нас эта северная страна!

Интересно, как бы поступил гениальный Леонардо, если бы знал, сколько жизней заберет его изобретение? Оставил бы он его нам?

Или сжег бы все чертежи?! Кто знает…

Я поймал себя на мысли, что приближение битвы все-таки наталкивает меня на философские размышления. Обучение в Эрфуртском университете не прошло даром… Да, все верно. Магистр свободных искусств воюет в коннице вдали от дома.

Пропади они пропадом, эти дуэли…

Голову заполнили пространные мысли, пока руки выполняли привычное дело протирания замков, не оставили они меня и при всех последующих приготовлениях. Как кажется, я просто выпал из реальности, погруженный в заботы, и не сразу обратил внимание, что уже начало смеркаться и мои рейтары развели костры, от которых послышались тихие разговоры и смех. Одновременно с тем затрещали цикады, распелись лягушки… Если бы не осознание того, что завтра это спокойствие изменится коренным образом, можно было бы просто созерцать!

– Готов, командир? – Белоглазый Тапани улыбчив: финн, как всегда в прекрасном расположении духа перед очередным боем, словно заговорен от пристального внимания старухи с косой.

– Главное, чтобы ты был готов, солдат!

Я добавил строгости в голос, будто общаюсь с новичком эскадрона, но после не выдержал и засмеялся. «Степан» ответил коротким смешком, а затем добавил уже более серьезно:

– Завтра мы не подведем, Себастьян.

Эти вроде бы простые слова неожиданно затронули какие-то потаенные струны души, так что я ответил необычно сердечно для самого себя:

– Как и всегда, друг мой, как и всегда… Я вообще в вас уже очень давно не сомневаюсь, не собираюсь делать этого и впредь! Я рад что вы со мной, по-настоящему рад.

– Ты, главное, не расплачься, фон Ронин!

Джок неожиданно (особенно для его габаритов) выскочил из темноты и тут же подколол:

– А то плачущий немец – это как дракон на городской площади: шансы встретить одинаковые! Станешь легендой!

– Р-р-равняйсь! – рыкнул я.

Лермонт замер как соляной столб.

– Вот так лучше, командир, – хохотнул финн. – Когда горец молчит, его не так сильно хочется застрелить!

Мы все трое дружно закатились смехом, и вроде как даже полегче стало.

Между тем по-прежнему трещат ветки в костре и надрываются цикады. Где-то ухает филин, а в ночном небе носятся летучие мыши…

Завтра штурм.

Глава 3

В ком горячее сердце бьется,
Тот не боится увечий.
В огне эта храбрость куется,
И меч знаком чести отмечен.

Утро пришло со звуком барабанов. Сигнальщики собирали войско Делагаради.

Я встал намного раньше, еще до того, как огромный диск желтого русского солнца показался на востоке.

На всякий случай еще раз все проверил и лично отвел Хунда в обоз. Конь мой полностью черный, с серебристой звездочкой на лбу – четвероногий товарищ хорош собой и очень умен. Многие всерьез удивляются, почему с таким конем я пошел в рейтары! Но зачем объяснять, что в рейтарах я оказался задолго до того, как приобрел Хунда в боевые товарищи?

Его подарил мне наш наниматель из Савой. Так получилось, что в перерыве между службой на войне, которая в нашем грешном мире не прекращалась ни на минуту, я нанялся в личную охрану одного сеньора. Работа была относительно непыльная: сон в кровати, хорошая одежда, возможность хорошо отдохнуть между сменами… От воспоминаний защемило сердце – едва ли не лучшее место службы! Но так было ровно до того момента, пока одна из гильдий (а точнее, не одна, а сразу несколько) объявила за голову моего нанимателя кругленькую сумму. Пришлось и пострелять, и скрестить клинки не один раз… А после – закрыть собственной грудью высокородного савойца.

Стрелял из небольшого пистолета его же охранник из Турина.

Деньги затмевают разум даже самых верных людей. Пуля вошла в плечо, но до кости не добралась. Будь пуля больше, и руку бы не удалось спасти, а так мэтр Каллинник сделал все на редкость красиво. Остался едва заметный круглый шрам на правом плече. И он прекрасно гармонирует с другими шрамами на теле… Этот случай обогатил меня на месячное жалованье без работы и прекрасного скакуна. И его большие медовые глаза всегда смотрят на меня с любовью и преданностью… Как мне сейчас кажется, мы просто созданы друг для друга! Конь по-собачьи предан мне, с чем связан и выбор его имени.

Ах, прекрасная и щедрая Савойя!

Я протянул своему другу кусок подсоленной хлебной корки. Жеребцам рейтаров полагается полная мера овса, но я всегда приберегаю для своего что-нибудь вкусное – он этого достоин.

Я еще находился в обозе, когда сержанты начали бесцеремонно расталкивать своих подчиненных, громко, но не злобно ругаясь:

– Вставайте, герои и болваны! Вставайте, лежебоки! Проспите свой хлеб и свои деньги!

От таких слов сонные солдаты мгновенно оказываются на ногах. Те, кто не любит деньги, в наемники не идут… Воины собираются на завтрак, который весьма скуден, чтобы во время штурма никто не решил начать изрыгать из себя пищу, ломая строй. Так что весь утренний рацион состоит из черствого хлеба и кружки воды.

К моменту моего возвращения эскадрон уже закончил прием пищи.

– Себастьян, как думаешь, к кому нас определят? – Лермонт задал дежурный вопрос, рассовывая при этом длинные пистоли по поясным чехлам.

– Надеюсь, останемся с мушкетерами, точнее, станем чуть впереди их. Это самый удачный расклад. Все же вряд ли нас поставят на лестницы. Да и подкопы мы не сильно умеем копать…

– Как скажет наш Якоб, так и будет, друзья мои. И на лестницы пойдем, и подкопы копать научимся.

Лапландец Тапани всегда появляется бесшумно, словно лесной хищник – рысь или росомаха. Саамов на севере искренне считают народом колдунов… Шведы забирают их в свои войска с удовольствием, считая, что эти белоглазые и светлобровые люди приносят удачу не только себе, но и соратникам.

За всех саамов я не могу ручаться, но мой точно заговорен и от пуль, и от вражеского клинка! Бьется всегда в первых рядах, и ведь ни разу даже ранен не был – ни одной царапины за весь поход!

А вот про удачу, распространяющуюся и на сослуживцев, я бы поспорил. Скольких рейтаров мы уже успели похоронить…

Я горестно вздохнул.

Финн прав. Все будет зависеть от приказа Делагарди, но совсем не хочется возиться в грязи. Да и высота заставляет сердце невольно трепетать, вот только совсем не от радости. Даже такая небольшая, как на тверских стенах…

– Себастьян! – шотландец окликнул меня, когда я уже собирался идти в офицерский шатер.

– Да? – я рассеянно обернулся.

– Думаю, это твое. – Джок протянул мне красный кружевной платок. Видимо, выпал из-за пояса.

– Спасибо!

Я горячо поблагодарил друга, забрав символ очень важных для меня воспоминаний, и прежде, чем убрать платок за пояс, поднес его к губам… Вряд ли он действительно сохранил запах духов возлюбленной. Но каждый раз, поднося его к лицу, я все же слышу легкий отдаленный шлейф, когда-то сопровождавший Викторию…

Со стороны ближней к нам батареи неожиданно грохнул пушечный выстрел, напрочь отбив все романтические воспоминания. Я поспешил в офицерский шатер.

Пришел я не последним; народ собирается в возбуждении. Наконец, когда просторный шатер заполнился командирами всех подразделений, наш молодой генерал, уже облаченный в натертую до зеркального блеска кирасу, торжественно объявил:

– Господа! День штурма настал!

Со всех сторон раздались одобрительные возгласы, а Якоб продолжил: