– В глубине наших подземелий есть ходы, которые ведут в никуда, – сообщила она, ее чистый юный голос звучал вполне серьезно. – В конце концов эти коридоры теряются в глубинах естественных пещер, и только там порой встречаются длинные тропы, усыпанные сосновыми иголками. Я шла по ним в темноте до тех пор, пока хвоя хрустела под ногами.

Карлман и Эппелин явно не поверили, что эта девушка столь отважна.

– Ты там ни с кем не столкнулась? – вырвалось у Карлмана, и он покраснел, когда Гризельда с любопытством посмотрела на него большими серыми глазами.

– Я бы так не сказала, – загадочно ответила она. – И все же в той тьме не чувствуешь, что ты один, примерно как описал мельник. Преследует ощущение, что есть там кто-то еще. – Девушка замолчала, и стало ясно, что ни ее отцу, ни братьям не нравятся темные тропы, по которым она гуляет.

– Лишь однажды я в самом деле что-то увидела. – Гризельда еще не закончила рассказ. – Представьте, какая там кромешная тьма. Я шла осторожно, шаг за шагом, практически вслепую, но навострив уши и босиком, потому что мне нужно было почувствовать иголки, чтобы знать, куда ставить ноги. Я как будто плыла в реке в безлунную ночь, плыла по течению, все глубже погружаясь в неизвестность. Я не обращала внимания ни на что, кроме тихого потрескивания на полу, и всматривалась в черноту. Как вдруг в конце коридора мелькнул отблеск: две точки на одной высоте, неподалеку друг от друга. Это были глаза. Глаза во тьме.

Бульрих вздрогнул, и Карлман вместе с ним, однако оба не могли понять, чем эти слова их так задели. Гортензия и старик Пфиффер тоже это отметили: Бульрих иногда бормотал в полусне. «Глаза во тьме», – говорил он тогда со страхом.

– Что там было? Вы убежали? Вас кто-то преследовал? – Гризельду засыпали вопросами.

– Ничего подобного, – ответила она. – Обитатели подземного мира живут в своем царстве, наши пути пересекаются крайне редко. Народ хульдов не желает квенделям зла. Светящиеся глаза растаяли во тьме, а я вернулась по лестнице наверх, в замок.

– А нам пора вернуться к тому, ради чего все затевалось. Пока мы не сбились с пути, – сказал Лоренц Парасоль. – Или, лучше сказать, не заблудились в безднах, клянусь черными гнилушками!

Его терпение иссякло, и он проголодался. Блюда с лакомыми закусками давно опустели, и не только в пределах его досягаемости. Не он один обратил внимание на соблазнительные ароматы, которые уже некоторое время доносились из кухни «Старой липы».

Лица хозяев трактира говорили сами за себя красноречивее слов. Было поздно, всем хотелось поскорее приступить к полуночной трапезе в надежде на мирное завершение странного вечера.

– Ты прав, Лоренц, – согласился старик Пфиффер, намеренно вкладывая в слова другой смысл. – Я тоже считаю, что нам стоит продолжить собрание, ведь еще не все сказано и обдумано.

В зале поднялся беспокойный ропот. Гости бросали на Одилия сердитые взгляды.

– Совсем наоборот! – твердо ответил Парасоль. – Мы ничего не узнали о чаще Сумрачного леса. Зато выяснили много нового о подземельях Холмогорья, куда и нырнули, налюбовавшись на волков в небе. Теперь мы знаем, что под нашими лугами есть широкие ходы, которые открываются под поваленными деревьями и ведут в разветвленный лабиринт под живой изгородью, где таится склеп с могилами. Наконец, мы узнали даже о мрачных туннелях Фишбурга. Квендели – мастера рассказывать истории, и это искусство достойно уважения, однако возникает ощущение, что мы попали на собрание кротов. Мне как председателю пришло время сказать, что все услышанное сегодня не имеет никакого отношения к нашему замечательному Празднику Масок, но, учитывая вечно плохую погоду и явно подпорченное настроение, я от имени нашего совета советую всем прислушаться к предложению Ады Изенбарт и надеть в этом году особенно яркие и выразительные маски. А теперь, дорогая Ламелла, дорогой Лорхель, ваш выход! Уже поздно, а светская часть вечера, несмотря на то что мы получили массу вдохновляющих впечатлений, кажется мне несколько скудной.

Лорхель с благодарностью отправил слугу на кухню, где тоже нетерпеливо ждали приказа. Вскоре двое поварят внесли огромный котел, полный ароматного грибного супа, и повесили его на большой крюк над одним из очагов. За ними последовали другие слуги, вынося подносы с суповыми мисками и корзины со свежим хлебом, а еще ветчину, копченную в можжевеловом дыму, жареные лисички, нежный сливочный сыр и десерт – запеченные лесные ягоды со свежими сливками. Кроме тех, кто подавал еду, пришли и другие служащие трактира. Повар с женой, которым не терпелось наконец выбраться из-под кастрюль и сковородок, садовник с огорода и несколько конюхов, среди которых был и молодой Энно.

За всеобщим оживлением печально наблюдали лишь квендели, сидевшие в самом конце длинного стола.

– Все бессмысленно, – вздохнул старик Пфиффер, давая знак остальным не шуметь, и они тихо сидели вместе и смотрели, как оживает зал «Старой липы» в предвкушении полуночной трапезы. К ним присоединился мельник, Валли Райцкер села рядом с мужем и Эппелином, а Себастьян Эйхен-Райцкер, нахмурившись, снова отступил к камину и в конце концов исчез через узкую дверь, не сказав ни слова.

– Клянусь лесными троллями, дай им только крошечный повод для праздника, и все будет забыто, даже если Дикий Охотник приземлится сию минуту посреди двора, – с горечью произнесла Гортензия.

– Да, они такие, но мы их любим, – сказала Валли. – Неужели вы ожидали чего-то другого?

Тем временем гости один за другим черпали ложками горячий суп.

– Мне казалось, что страшные события послужат для них предупреждением, – разочарованно хмыкнул Биттерлинг. – А их это, похоже, не очень-то волнует, хотя, как правило, квендели побаиваются куда более безобидных знамений.

– У них это в головах не умещается, – пожал плечами Уилфрид фон ден Штайнен. – В такие рассказы трудно поверить. Полагаю, так думает большинство, а тех, кто на самом деле испытал нечто устрашающее в Волчью ночь, слишком мало.

– И что же дальше? – спросил Звентибольд.

– Будем готовиться к маскараду в Баумельбурге. Каждый по-своему, – мрачно ответил старик Пфиффер.

– Первым делом надо уложить Бедду в постель, – озабоченно перебила его Хульда. – Чудо, что она продержалась так долго. Карлман, Гортензия, помогите мне поднять бедняжку с этого огромного кресла, а потом посмотрим, сможет ли она устоять на ногах.

Однако не успели они дойти до камина, как вдруг мирную домашнюю тишину, которую нарушало лишь позвякивание столовых приборов, прервал громкий стук. Должно быть, кто-то подошел к дверям «Старой липы» и, как ни странно, решил вот так объявить о себе.

– Сморчки и козьи поганки, кого это принесло?

Ремберт Риттерлинг с некоторым беспокойством оглянулся. Он единственный из всех сидящих за длинным столом посмотрел на дверь.

– Наверняка этот неудачливый тролль из Запрутья решил удостоить нас еще одной шутки, – предположила Резеда, не поднимая глаз от тарелки. – Куда он вдруг подевался?

Большинство гостей только сейчас поняли, что хранитель моста ушел из зала, но они не успели как следует над этим поразмыслить, потому что дверь резко распахнулась.

Раздался вопль, полный боли и отчаяния, почти как у животного, попавшего в беду. На пороге появилась ужасающая фигура. Спутанные волосы развевались, на бледном лице горели глубоко посаженные, налитые кровью глаза, и все, кто сидел неподалеку, в ужасе вскочили с мест.

Гостья зажимала под мышкой длинную палку, пытаясь обеими руками запахнуть на груди плащ, изо всех сил пряча под ним что-то. В конце концов складки ткани выскользнули из ее ослабевших пальцев, и те, кому открылось жуткое зрелище, снова вскрикнули.

Длинная белая ночная рубашка под ее плащом была покрыта коричневыми пятнами засохшей крови и светло-алыми – свежей. Вероятно, стонала гостья от боли, потому что была ранена.

Старик Пфиффер в другом конце зала медленно поднялся из-за стола, его примеру последовали Гортензия и Звентибольд, из последних сил привстала и Бедда, держась за спинку кресла, исполненная самых мрачных предчувствий.

– Святые трюфели, неужели никто из жителей Звездчатки даже не догадывается, что перед нами Фиделия Кремплинг? – в ужасе закричала Бедда на весь зал. – Так помогите же ей, наконец! Она, должно быть, ранена! Посмотрите на ее левую руку!

Однако когда ночной призрак, в котором некоторые уже узнали мать малыша Блоди, выпростал из-под плаща руку, оказалось, что в окровавленных пальцах зажато что-то вроде игрушки. Это был маленький уродливый человечек из корня, тоже мокрый и перемазанный красным, но аккуратно завернутый в тонкую ткань, словно любимый младенец.

– Ох, лесные колокольчики, она потеряла рассудок! – вскричала Гортензия. – Где Пирмин?

– Похоже, она пришла одна, – воскликнула Приска Эрдштерн, сидевшая у одного из окон. – Под липой ее серый пони. Я не раз видела его в Звездчатке.

– Не пускайте ее! – крикнул кто-то из толпы.

– Пусть троллья ведьма стоит за дверью, она опасна!

– Да ради волчьих боровиков, кто сказал, что это в самом деле Фиделия Кремплинг? Вон, гоните ее вон! – потребовал другой голос, и на этот раз он принадлежал Дрого Шнеклингу.

– Конечно же, это Фиделия, бедняжка! – ахнула Приска, все не решаясь подойти ближе. – И я знаю, что у нее в руке. Это мандрагора, которую Пирмин принес из Черных камышей. Фиделия уверена, что это подменыш, которого те, кого нельзя называть, дали ей взамен на сына. Если она станет заботиться о маленьком клубне и накормит его своей кровью, Блоди в потустороннем мире ни в чем не будет знать нужды.

– Дитя троллей, мандрагора! – выдохнула Фиделия, словно в подтверждение, и постучала палкой по земле. А потом замерла, прислушиваясь.

– Она вызывает подземный народ хульдов, – взволнованно сказала Ада Изенбарт. В ее голосе больше не было уверенности, она с тревогой указывала на улицу. – Я помню, как об этом говорится в старых легендах. Во имя святых пустотелых трюфелей, заберите у нее палку!

И тут в зал вернулся хранитель моста. Возможно, он всего лишь ходил проверить лошадь в конюшне. Подойдя к Фиделии, хранитель взял у нее из рук палку, которую та отдала не сопротивляясь, быть может, еще и потому, что он не тронул мандрагору и нежно провел пальцами по ее лбу. Фиделия, будто сомнамбула, пошла рядом с Себастьяном Эйхен-Райцкером, и никто не осмелился их остановить. Толпа даже расступилась, потому что все испугались страшного зрелища – Фиделия окровавленными руками прижимала к груди скрученный корень мандрагоры, словно ребенка. Спутанные волосы были усыпаны листьями и мелкими веточками, словно она сама явилась из Черных камышей, где утонул ее маленький сын. Она опустилась на табурет перед камином, тот, что под фреской с охотниками, и молча уставилась в угли. Никто не осмелился произнести ни слова, но спустя некоторое время ночная гостья неожиданно заговорила сама.

– Я их видела, – хрипло и настойчиво прошептала Фиделия. – Сначала на краю болота, потом на берегу реки. Они выходили из тумана, подбирались все ближе и ближе ко мне, но мы так и не встретились. Я видела, когда стояла на мосту и у землянки Фенделя. Они шли сквозь высокую траву. Или то был вереск?

– Кого ты видела? – затаив дыхание спросил старик Пфиффер, который уже давно вместе с Гортензией и Звентибольдом стоял возле Себастьяна.

– Моего Блоди, кого же еще? – ответила Фиделия таким недовольным тоном, как будто вопрос показался ей чрезвычайно глупым. – С ним шел другой мальчик, очень бледный, который никогда не отходит от моего малыша. Я давно вижу их обоих, но не могу дотянуться. Пока не могу. Поэтому делаю все, чтобы не стало хуже. Моя кровь капает. Палка при мне – она стучит. День и ночь я слежу за ними и питаю жизнь сына, пока мне не вернут его.

Среди тягостного молчания громко всхлипнула Приска Эрдштерн.

– О, какой ужас, как жаль! Несчастный Пирмин и бедные, бедные дети! Их мать потеряла рассудок!

– А я так вовсе не считаю, – раздался молодой голос возле входа, так отчетливо, что все навострили уши.

Хозяин трактира нахмурился. Этот новый конюх из Звездчатки, похоже, набивал себе цену.