Как-то утром Зика мыла тротуар перед ателье в своей обновке, по привычке мурлыча под нос легкомысленную песенку. В это время в святая святых высокой моды решил наведаться сам ведущий дизайнер Дома моды. Заметив уборщицу в одежде, более подходящей для эстрадной певицы, чем для работницы метлы и швабры, он решил, что девица нагло стащила «поносить» тунику из ателье. Слово за слово – разгорелся страшный скандал. Зика рыдала в голос и на ломаном французском лепетала, что она ничего не крала, это только подарок новенького русского. Рассматривая швы на модели и брызжа слюной, мастер кричал что-то на дикой франко-англо-итальянской смеси. Наконец призвали к ответу виновника скандала. Странный парень, чей словарный запас к тому времени пополнился в основном за счёт ругательств и профессиональных терминов, молча продемонстрировал свои эскизы.

Зика была реабилитирована, а поражённый мастер предложил Косте повышение – ему доверили подшивать подолы платьев на моделях. Он с радостью согласился. Ведь мастерская Великого Кудесника – лучшая рекомендация в мире моды и отличная школа для начинающего дизайнера. Морозов прошёл эту школу от первой до последней ступени…

В салон-ателье часто забредали представители высшего класса – бизнесмены, сенаторы, дети миллиардеров, капризные поп-звезды и знаменитые актрисы кино. Но их блестящий мир разочаровал Костю. «Звезды всегда полны спеси и шика перед недреманным оком телекамеры, в жизни же они оказывались вздорными, капризными, скандальными личностями, устраивавшими бесконечные истерики из-за малейших неудобств. К тому же звезды не горели желанием тратить свои денежки на произведения искусства Великого Мастера. Они предпочитали брать напрокат приглянувшиеся модели и возвращали их через несколько месяцев изрядно потрёпанными, порой даже рваными, со следами помады и сексуальных игр. Ателье существовало, в основном, за счет рекламы, которую и делали ей эти самые звезды. Иногда случались и редкие заказы от миллионеров. Богатые люди, или, точнее, люди, которые хотели казаться таковыми, порою позволяли себе «разориться» на какой-нибудь костюмчик от дизайнера лишь в расчете на сезонную скидку. В общем, мир моды оказался не столь уж привлекательным, каким виделся раньше.

Особенно сильно начинающий кутюрье ненавидел момент подгонки одежды под фигуру звездных моделей. Этот процесс, как правило, сопровождался истериками, криком и оскорблениями. Одна из американских кинозвезд, прибывшая в Париж прибарахлиться перед вручением премии «Оскар», Джинжер Голдин, допекла его так, что Морозов всеми фибрами своей души возненавидел актрису, американское кино, а заодно и атмосферу высокой моды. Джинжер Голдин была рослой, начинающей полнеть дамой, переживающей трагическое время последнего пика молодости. Недавно изгнавшая из собственного особняка в сорок комнат в Майами своего пятого мужа, она была необыкновенно раздражительной.

На примерке Джинжер измотала душу всему персоналу ателье, отвергла не менее десятка костюмов, пока из кучи разноцветных моделей не изволила выбрать платье, сконструированное лично Морозовым. Когда звезда, изрядно растолстевшая после стресса, вызванного пятым разводом, пыталась влезть в чересчур узкое платье, она укололась булавкой, по трагическому стечению обстоятельств забытой в складках одежды. Джинжер Голдин пронзительно взвизгнула. Испуганный Костя, бормоча извинения на дикой смеси русского и французского, бросился ей на помощь. Но кинозвезда первой добралась до коварной маленькой штучки, так бесцеремонно обошедшейся с ее царственным телом. Она вся пылала от гнева, и, едва только Костя протянул руки к платью, Джинжер со всего маху вонзила булавку ему в ладонь. Брызнула кровь. Платье было безнадежно испорчено. Звезда, настроение которой явно улучшилось, задорно кричала «fuck you!» и вся светилась от счастья – возможно, это и была ее месть, пусть и в лице безвестного портного, и своему пятому мужу, и мужской половине человечества в целом.

Это был последний день службы Морозова в престижном ателье. После инцидента с американкой он решил, что лучше погибнет от голода, но никогда не станет обслуживать капризных стервоз с туго набитыми кошельками. Тратить свою жизнь на то, чтобы вечно пресмыкаться перед звёздами в призрачной надежде, что когда-нибудь и он сам станет богатым и знаменитым, он не хотел. И Костя ушел из ателье Великого Мастера, хотя тот лично упрашивал его остаться и даже предлагал повышение. Но Морозова больше не привлекал душный, наполненный миазмами человеческих пороков мир «от кутюр». «Готовое платье» – «прет-а-порте», или пусть даже массовый пошив, – эта стезя казалась теперь более привлекательной. Ведь он всегда мечтал шить платья, в которых могла бы красоваться его мама, а не капризная актриска из Голливуда.

Работая в мастерской известного кутюрье, Костя твёрдо усвоил рецепт успеха: делать только то, что точно сможешь продать. Невостребованными вычурными моделями были завалены все склады ателье, а это, считай, прямой убыток для дела.

Итак, что именно нужно делать, он знал, дело оставалось за малым: сделать и продать. Во время работы в ателье Морозов завязал кое-какие деловые знакомства. Это были банкиры средней руки, предприниматели без гроша в кармане, обуреваемые жаждой обогащения на ниве женской одежды. Один из таких предпринимателей и отыскал умирающий завод по производству колготок где-то в Северной Италии, знакомый банкир финансировал переоборудование завода по последнему слову техники, а он, Морозов, принялся разрабатывать модели и внедрять их в производство.

После года ежедневной работы по двадцать часов в сутки переоборудованный завод выдал на-гора первую партию продукции. Вся партия бесплатно разошлась в Париже по салонам известных дизайнеров, а на глянцевых разворотах журналов «Офиссиэль», «Вог», «Харперс базар» красовались манекенщицы в тончайших чулках. Конечно, на стройных ножках девушек не было написано, что на них надеты чулки фирмы «Русский Мороз», но зато именно эта информация, набранная мелким шрифтом, занимала нижние части страниц.

Это был первый невод, закинутый в надежде вытянуть золотую рыбку, и золотая рыбка не заставила себя ждать. Через два года производство полностью окупило себя. Затем на севере Италии была открыта еще одна фабрика по производству недорогого и качественного нижнего белья. Набираясь опыта, Морозов потихоньку становился не только известным кутюрье, но еще и удачливым бизнесменом. Однако подлинный взлет его коммерческого таланта осуществился именно в России.

Константин никогда не забывал свою юношескую мечту одеть русских женщин, и прежде всего свою маму, в красивую одежду. Пришло время подумать о громадном рынке сбыта в Восточной Европе и о том, с каким пиететом в России относятся ко всему иностранному. Сумбурные планы бродили в голове молодого бизнесмена. Ему казалось, что родная страна, в которой он не был более семи лет и куда страстно хотел вернуться, – непаханое поле, ждущее своего трудолюбивого земледельца. Как на грех, Союз промышленников Милана направил ему приглашение на Неделю высокой моды в Москве. Морозов с радостью согласился. Ему не терпелось увидеть родную страну и свою маму, которая тихо старилась в родном городе, мечтая хотя бы перед смертью свидеться с сыном.

Неделя высокой моды на поверку оказалась вовсе не Неделей, вовсе не высокой и, в конце концов, не моды. Моды в бывшей стране Советов как не было десять лет назад, так не было и теперь. Народ предпочитал по-прежнему одеваться в иностранное, но, в основном, это был китайский ширпотреб и турецкая кожа. Люди на улицах были одеты слишком ярко, слишком вычурно и слишком безвкусно. Хорошие вещи в магазинах стоили так дорого, что по цене эти фабричные модели давно сблизились с авторскими. Знаменитые кутюрье местного разлива оказались на поверку беспринципными дельцами, торгующими собственной торговой маркой. В их производство, показы и коллекции были вложены деньги мафиозных сообществ. В кулуарах Недели высокой моды открыто обсуждалось, какая московская бандитская группировка поддерживает того или иного дизайнера. Состязание между кутюрье превращалось в опасное сражение между столичными бандитами – ввязываться в бои местного значения пришельцу из-за рубежа было опасно.

На одном из дефиле, где приглашённые из-за рубежа гости пробавлялись скулосводящими зевками, неожиданно внимание Морозова привлекла молодая женщина с яркими глазами, русыми волосами и соболиными бровями вразлёт, одета она была в изящный костюм. Кусая губы, она сидела в первом ряду и пожирала глазами прохаживавшихся по подиуму моделей, делая быстрые зарисовки в блокноте. Девушка показалась Морозову странно знакомой, но он никак не мог припомнить, где же они могли видеться.

В перерыве он пробрался поближе к интересной незнакомке. На бейджике, на лацкане костюма, значилось: «Наталья Гладышева, главный технолог швейной фабрики имени Октябрьской революции». Это была та самая Наташа Гладышева, которая когда-то подрабатывала в первом швейном кооперативе города Красноурюпинска! Она почти не изменилась: тот же прямой взгляд, та же гордая посадка головы… Наташа не узнала в лощёном господине с элегантными манерами и в дорогом костюме того длинноволосого Костю Морозова, с кем до хрипоты спорила о работе в условиях советского производства. Зато он узнал ее.

Наташа заметила, что господин, благоухавший дорогим парфюмом, как-то странно на нее смотрит, и сразу же досадливо отвернулась. Она лишь успела прочитать на его бейджике «Konstantin Morozov», но это имя она не вспомнила.

Затем они встретились на семинаре, организованном для производителей одежды администрацией Недели высокой моды. Заграничных буржуа с туго набитыми кошельками призывали делать инвестиции, а те, важно кивая в ответ, тем не менее от решительных шагов навстречу дикому Востоку почему-то воздерживались. На семинаре Наталья выступала с докладом, вызвавшим большой интерес собравшихся, но не столько своим содержанием, сколько тем, что докладчица – красивая бизнес-леди со стройными ногами. После семинара Морозов наконец решился подойти к ней.

Разгорячённая выступлением, Наталья была в запале.

– Понимаете, – говорила она лысоватому улыбчивому японцу, ростом ей по пояс, – в нашей товарной политике наблюдается дисбаланс между количеством товара и его доступностью широким слоям населения. У нас много дорогого и модного товара, который по карману лишь единицам, много дешёвого и некачественного товара, который по карману всем, но его не хотят брать из-за низкого качества. А вот чего у нас совсем нет, так это недорогих и качественных вещей.

В 1992 году такое высказывание прозвучало почти революционно. И это было именно то, о чем в последнее время думал Константин.

– А вы меня не узнаете? – спросил он, когда лысый японец, умильно улыбаясь, наконец убрался восвояси. – А ведь мы с вами земляки… А помнишь, то есть помните…

Вечер воспоминаний «земляки» продолжили на фуршете. На следующий день они встретились в ресторане на бизнес-ланче, а еще через день Наталья повела Морозова на фабрику, где работала технологом после окончания института.

На фабрике Морозов оглядел кипы ситцевых халатов в пошлый цветочек, которые каждые четыре минуты (время, предусмотренное технологическим процессом производства) рождались на свет божий, и призадумался. Оборудование на фабрике было никудышное, рабочие трудились ни шатко ни валко, администрация заботилась лишь о своей зарплате, но никак не о работе цехов. Здесь нужно было переделывать всё, в том числе и стены дореволюционной постройки…

Наташа показала Косте эскизы своих моделей, которые она мечтала запустить в производство. Модные удобные костюмы – вроде того, что в данный момент элегантно обтягивал ее фигуру. Она была оживлена и от этого казалась еще красивее.

– Надо подумать, – произнес Морозов, глядя ей в глаза. – Нужно подумать…