Один из отсеков наружного кольца – это резервный мостик. Чтобы попасть туда надо, выйдя из «лифта», нырнуть в шахту, пронизывающую кольцо насквозь и оказаться в трубе-коридоре. После чего, следуя указателям, нанесённым на стены флуоресцентной краской преодолеть, хватаясь за поручни, примерно четверть длины коридора – и вот вы уже возле овального люка, на котором красуется табличка: «СЮРПРИЗ». Табличку эту Середа выпросил на студии имени Горького, куда нас пригласили после возвращения из системы Сатурна по случаю очередной годовщины любимого фильма, и собственноручно прикрутил её к люку. Волынов, бессменный капитан «Зари», обнаружив во время очередного обхода новый элемент дизайна, иронически хмыкнул, но от комментариев воздержался. Что ж, молчание начальства следует истолковать, как одобрение – и теперь резервный мостик иначе никто не называет.

Перед этой табличкой и стоял теперь я – вернее? не стоял, а висел, держась за поручень. До этого полёта я бывал на «Заре» лишь от случая к случаю, во время строительства и при подготовке к первому рейсу. До резервного мостика я тогда не добрался; вот и на этот раз дела, дневник и газеты не позволили мне выкроить минутку, чтобы заглянуть на огонёк в «молодёжную» кают-компанию. Ребята не раз меня звали, но я всякий раз отговаривался занятостью. Нет, никаких потаённых мотивов и, тем более, комплексов у меня не было, за исключением одного – я подсознательно ожидал увидеть за люком с табличкой «СЮРПРИЗ» тот самый пульт с картинками квартир, земных пейзажей и всего прочего, что украшало его в фильме. И не торопился разочароваться, обнаружив вместо этого интерьер резервного ходового мостика, слегка дополненный кофейным автоматом.

Звукоизоляция на корабле превосходная и, даже прислушавшись, я не уловил ни звука, исходящего из «Секрета» Что ж, если никого нет – не беда, зайду попозже; я надавил красную клавишу в стене слева от люка, и створка с мелодичным звуком отъехала вправо.

– Ты когда последний раз говорил с Валерой? – спросила Юлька. Я сидел в пилотском кресле, пристёгнутый ремнями, и потягивал из пластикового пузыря кофе.

– Надо говорить «крайний» – наставительно заметил Кащей. – примета дурная: «последний» – значит, совсем последний, понимаешь? Типа больше и поговорить не придётся, кому-то из собеседников кирдык.

– Я этих ваших суеверий не понимаю. – отрезала она. – И вообще, не встревай, а? Я ведь не просто так спрашиваю, важно, значит!

Я посмотрел на запястье, где мигал циферками индивидуальный браслет.

– Да вот сегодня и говорил, через час после того, как вы закончили возиться с тахионным локатором. Валера ещё сетовал, что не всё там у вас получилось, Солнце мешает, что ли…

– Это он о пеленге на «обруч» в точке Лагранжа. – Юлька нетерпеливо махнула ладошкой. – Но я не о том: тебе в этом разговоре ничего не показалось странным?

– Ну… – я сделал попытку вспомнить весь диалог с Леднёвым. – Было впечатление, что-то скрывает, недоговаривает. Ну, я решил: вымотался человек, устал, не хочет отвечать на вопросы, бывает… Придёт время – сам расскажет, а сейчас к чему его дёргать?

– То-то что скрывает! – Юлька подняла указательный палец. – И от меня, между прочим, тоже, и от Коуэлла. Мы с американцем потом просмотрели регистрационные ленты – и оказалось, что Валера взял ещё один пеленг, но никому об этом не сказал! Даже координаты не занёс в журнал наблюдений!

Джон Коуэлл был включён в состав научной группы «Зари» в самым последний момент, заменив заболевшего помощника Леднёва. Валера относился к сорокалетнему астрофизику с некоторым подозрением – навязали, не пойми кого! – но позже признал, что Коуэлл отличный специалист, превосходно разбирающийся в динамике тахионных полей. К тому же он не был совсем уж чужим – мы с Юркой знали американца ещё по миссии на «Резолюшне», где он натаскивал Кащея в ремесле астронавигатора.

– Может, решил что ошибся, и не захотел разводить пачкотню в документе? – предположил Середа. Витька не участвовал в разговоре, был занят принесёнными из столовой бутербродами

– Может и так. Только я потом проверила настройки «батута» – они всё время пишутся на магнитную ленту, – и оказалось, что он делал не один замер, а целых пять, и каждый раз корректировал настройки «тахионного зеркала». То есть, он взял как минимум, четыре уточняющих пеленга – но ни по одному не сделал записи в журнале. И ещё: судя по настройкам, пеленги брались на некий объект в Поясе Астероидов, ни одной из планет в этом направлении не было. Что вы на это скажете?

– А самого Валеру вы спрашивала? – осведомился Кащей.

– Пыталась. – Юлька вздохнула. – И Джон пытался.

– И как?

– Взбеленился и хлопнул дверью. Знаете… – она обвела нас взглядом, – он такой бледный был, и руки дрожали, словно до смерти чего-то перепугался!

– Так, мне всё ясно. – я отстегнул пряжку ремня, оттолкнулся и всплыл над пультом. – Пошли!

– Куда? – удивился Середа.

– К Леднёву, в лабораторию. Сколько нас тут, пятеро? – я обвёл притихших собеседников взглядом. – Вот все вместе и пойдём, и пусть попробует не расколоться!

Юлька неуверенно кашлянула.

– Что, прямо сейчас?

– А чего ты хочешь ждать? Чтобы он пришёл в себя и придумал оговорку поубедительнее? За Валеркой не заржавеет, ты его знаешь…

Ребята переглянулись. Середа кивнул, Оля улыбнулась, Кащей с широкой ухмылкой оттопырил большой палец. Всё ясно: Лёшка Монахов включил «командирский» режим. Давненько этого не случалось, но ведь и мы давно не оказывались вот так, все вместе, в обстановке, требующей быстрых решений…

– Звучит разумно. – Середа хлопнул ладонью по колену в знак того, что дискуссия закончена. – Тогда чего тянуть, двинули!

И, оттолкнувшись от стены, поплыл к люку.

VI

…В общем, взяли мы Леднёва в оборот по полной программе, с разделением ролей, всё как в книжках. Может, я и переборщил слегка с давлением – всё же «клиент» не уголовник какой-нибудь, учёный, интеллектуал с тонкой душевной организацией, надежда Проекта! – но ведь и тема касается каждого из нас напрямую, тут уж не до церемоний. Валера пытался хорохорится, орал, плевался, под конец заявил даже, что не будет обсуждать сугубо научные вопросы с неучами. Но поймал Юлькин взгляд, понимающий, с кротким, незлобивым таким вопросом: это кого ты, дорогой товарищ, неучем обозвал?.

Ну, я-то может и, правда, неуч, в этой их физике тахионных полей уж точно, – но с памятью у меня всё в порядке, несмотря на солидный, тщательно скрываемый от окружающих возраст. Она, моя память, до сих пор исправно хранит множество вещей – и среди них разговор, состоявшийся на моём крайнем (вот же прилипло дурацкое словечко, спасибо Кащею!) дне рождения, на нашей кухне. И когда я напомнил Леднёву о его многозначительных намёках насчёт пятой от солнца планеты – это стало для него последним, добивающим ударом. Скис наш Валера, попускал ещё пузыри, сугубо для самоутверждения – и начал колоться, как карманник Кирпич на допросе у Глеба Жеглова. Вот, кстати, ещё один источник цитат, из которого я могу при случае невозбранно черпать – сериал уже прошёл по телеэкранам и успел приобрести заслуженную всенародную популярность. Что характерно, вышел он в памятном мне виде – новой космической эры Человечества никак не сказалось на творении братьев Вайнеров…

Но – к делу. Я ещё тогда заподозрил, что Леднёв собирается искать новый «обруч» в Поясе Астероидов. Почему именно там? Всё просто: если принять теорию о существовании в далёком прошлом ещё одной планеты, мифического Фаэтона, которая по каким-то неведомым земной науке причинам разрушилась, а из её обломков этот самый Пояс и образовался – то пазл, как говорили в «те, другие» времена, складывается. Правда, тут же возникает новый вопрос: если планета была уничтожена, то как уцелел «звёздный обруч»? Очень просто, отвечал Валера: он изначально находился на не планете, а висел в Пространстве рядом. Фрагмент символьного узора с гобийского «обруча», натолкнувшего его на эту мысль, был более, чем туманен, лингвисты вообще сомневались в адекватности перевода – но Леднёв углядел в нём указания на то, что «обруч» Фаэтона действительно существовал, имел колоссальные размеры даже по сравнению с гигантом с Энцелада, и предназначен был, в том числе, и для межзвёздных прыжков.

Чего-чего, а энергии и упрямства Валерке не занимать. Когда он не смог пробить на Научном совете Проекта включение этой темы в программу экспедиции, то решил добиваться своего обходными путями – убедил Волынова рассчитать второй прыжок так, чтобы «Заря» вывалилась из подпространства в строго определённом районе Пояса. А потом – постарался замаскировать поиски нового «обруча» под испытание методов тахионной локации, разработанных специально для экспедиции в Ливерморской лаборатории. Первое особого труда не составило – во время прошлого рейса «Заря» двигалась примерно тем же маршрутом, и такой выбор существенно упрощал работу Юльки, программировавшей тахионные торпеды. Что до второго, то скрыть свои нелегальные эксперименты Валера в итоге не смог и теперь вынужден оправдывался перед судом присяжных, состоящих из нас пятерых – четверых, если считать Юльку за свидетеля и привлечённого эксперта…

Почему я сказал, что Валеркины поиски напрямую касаются каждого из нас? Дело в том, что получив устойчивый пеленг на гипотетический «обруч», он собирался убедить Волынова сделать ещё один незапланированный прыжок – желательно, к точке над плоскостью эклиптики, после чего, взяв ещё один пеленг, поставить всех перед фактом. Расчёт верный: никто на борту «Зари» не станет возражать, когда узнает, что один из кусочков мозаики, скрывающей тайны «звёздных обручей» где-то рядом, и стоит только руку протянуть, чтобы добраться до него. И наоборот – если пренебречь полученными данными, утешив себя тем, что всегда можно вернуться и повторить наблюдения, можно навсегда упустить этот шанс. То, что удалось с первого раза взять нужный пеленг, объяснял Валера, иначе как чудом не назовёшь: шанс даже не «один на миллион» – один на миллиард, как в сказочке про одноногого пришельца из «Стажёров», и без привязки к надёжным ориентирам вроде крупных астероидов или радиомаяков на повторную удачу рассчитывать не стоит…

Я слушал его сбивчивую речь и с ужасом вспоминал эпизод, когда Юрковский, увидав в глубине Колец Сатурна серебристого паука, несомненное творение пришельцев, кричит на безответного Крутикова требуя, чтобы тот бросил космоскаф в мешанину каменных обломков, навстречу верной гибели.

«…Миша, – хрипло зашептал Юрковский. – Я тебе не прощу никогда в жизни, Миша… Я забуду, что ты был моим другом, Миша… Я забуду, что мы были вместе на Голконде… Миша, это же смысл моей жизни, пойми… Я ждал этого всю жизнь… Я верил в это… Это Пришельцы, Миша…»

Почему, спросите с ужасом? Да потому, что я ему поверил. Безоговорочно, сразу, настолько, что готов был требовать, уговаривать, связываться с Землёй, несмотря на значительную задержку по времени, даже угнать прицепленный к «Заре» грузовик – лишь бы Валера смог довести задуманное до конца…

Стоп, это уже ни в какие ворота… Я помотал головой, отгоняя наваждение прочь. Помогло.

– Наверное, надо что-то делать? идти к Волынову? – неуверенно предложил Середа. – Нельзя же, в самом деле, упускать такой шанс! А вдруг там действительно…

Я едва не выругался. Ни тени сомнения в Валеркиных словах – и это у Витьки-то, с его устоявшейся репутацией скептика! Да, похоже, энтузиазм Леднёва заразен по- настоящему. Нет, судари мои, так дело не пойдёт – энтузиазм энтузиазмом, но надо ведь и голову иметь на плечах!

Я шумно втянул ноздрями воздух, задержал дыхание – и не дышал, пока все, даже Валерка, умолкли, уставившись на мою побагровевшую от прилива крови физиономию с выпученными, словно у глубоководной рыбы, глазами.

– Лёш, что с тобой? – осторожно спросила Юлька. – Ты плохо себя чувствуешь?

Я шумно выдохнул.

– Ничего, Юль, всё в порядке. Икота одолела, уже прошло…