Прямо перед аптекой тормозит черный Aston Martin. Прищурившись, я вижу, что за рулем сидит мой репетитор по истории. Замираю с помидором в руке. Он тоже видит меня. Сузив глаза, бросает взгляд, расшифровать который мне не под силу. Луна, не попрощавшись, спешно запрыгивает в машину, а я тем временем помогаю пожилой мадам дойти до аптеки. Она продолжает причитать об отсутствии воспитания у молодого поколения, но я слушаю ее вполуха. Когда вновь выхожу на улицу, спортивной машины уже и след простыл.

Но я понимаю другое. Луна и Уильям, оказывается, близко знакомы…

* * *

Чтобы ужинать в академии Делла Росса, необходимо соблюдать строгий дресс-код. Я надеваю форму, затягиваю на шее галстук серо-изумрудного цвета и собираю волосы в косу. Надеюсь, что сегодня удастся с кем-нибудь завязать диалог, хотя надежда невелика. Ужины проходят в помещении, которое называют Залом вековых сводов. Это комната с высокими готическими потолками, витражными окнами, отражающими закатный свет, и старинными дубовыми столами, окруженными резными стульями.

Когда я вхожу в зал, меня окутывает смесь ароматов: жареного мяса, свежего хлеба и пряных свечей. Тени от их пламени играют на старинных гобеленах, изображающих сцены рыцарских турниров и охотничьих пиров. В центре зала стоит массивный камин, в котором мерцает и потрескивает пламя.

Оглядев пространство, я замечаю уничтожающие взгляды девушек – Софи, Тиффани и Стефани. Шнайдер сидит с ними за одним столом вместе с парнем по имени Ник. Я, кажется, видела его на латыни, и он громче всех смеется, когда я прохожу мимо. А Стефани бросает мне под ноги хлебные крошки:

– Ешь!

Она отвратительна. Я ловлю ехидные взгляды некоторых студентов, другие же опускают глаза в тарелки, делая вид, что не замечают меня. Наконец я вижу знакомое лицо – девочка в толстых очках и с тугим пучком на голове. Ребекка… Подхожу к свободному стулу напротив нее и, неловко улыбнувшись, уточняю:

– Я могу присесть?

– Этот стул всегда пустует, – равнодушно отвечает она.

Кивнув, я сажусь и чувствую, как от волнения потеют ладони. Оглядываю зал в поисках Уильяма и Луны. Но их нет. На столах стоит множество блюд: золотисто-коричневые жареные куриные ножки, ароматные овощные запеканки, свежий хлеб и разнообразные сыры. Студенты трапезничают кто с жадностью, а кто с изысканностью. Я осторожно накладываю себе порцию и начинаю есть, надеясь, что еда поможет справиться с тревогой. Какое-то время молча жую. Наконец любопытство побеждает.

– Ты не видела мою соседку? – спрашиваю я у Ребекки, которая держит перед носом книгу и весь ужин делает вид, что не замечает меня.

– Я должна угадать, как зовут твою соседку?

Я чувствую себя идиоткой:

– Луна.

При упоминании этого имени выражение ее лица меняется. Щеки краснеют, брови сходятся на переносице.

– Она крайне редко ужинает, – произносит девушка и отпивает воды из стакана. Ее сердитый взгляд пронизывает меня насквозь. – Ты кажешься умной, – констатирует она, – а такими тут пользуются.

Я замираю с вилкой во рту. Это было предупреждение? Видно, что она хочет сказать больше, но замолкает, явно мне не доверяя.

– А почему она редко ужинает? – интересуюсь я.

Быть может, причина в ее здоровье, проносится в голове. Но Ребекка, махнув рукой с обгрызенными ногтями, поясняет:

– Она ужинает в другой компании.

Я недоуменно моргаю, и девушка, поправив очки, наклоняется ко мне через весь стол.

– Чаще всего она проводит вечера с Этьеном Гойаром… или Уильямом Маунтбеттеном. Не знаю, спит ли она с двумя сразу, но сама понимаешь… – заговорщически шепчет Бекки, яд так и сочится в ее голосе. – Держись от них всех подальше, – предостерегает она меня. – Они ненормальные… – Затем вновь берет в руки книгу и, гадко усмехнувшись, добавляет: – Хотя как можно быть нормальным, если твой родной отец убил твою мать? – Она поднимает глаза и смотрит на меня поверх своих толстых очков. – Это я об Уильяме Маунтбеттене… Как подумаю об истории его семьи, у меня мурашки по коже.

Аналогично. Только у меня мурашки по коже от Ребекки, которая не смогла сдержать свой ядовитый порыв. За что она так сильно их ненавидит?

В зале, привлекая всеобщее внимание, раздается оглушительный смех Шнайдера, за ним – наигранный и неестественный, принадлежащий Софи. Повернув голову, я вижу, как Ник смотрит на нее и как она смотрит на Бена…

– Софи никогда его не добьется, – сообщает мне Бекки. – Он был влюблен лишь в одну девушку. – Она театрально замолкает и, словно для пущего эффекта стрельнув в меня взглядом из-под толстой оправы очков, провозглашает: – Люси.

Глава 10

– ЛАМБОТТ, ПОСТОЙТЕ!

Я оборачиваюсь и вижу месье Роша, который мчится ко мне через всю аудиторию.

– Да? – спешно иду ему навстречу. – Я оставила работу на столе.

Имею в виду сделанное домашнее задание.

– Я насчет другого. – Профессор поправляет темные густые волосы. – Хочу пригласить вас в поездку.

Повисает пауза, и Рош, почувствовав мое недопонимание, неловко посмеивается:

– У меня есть традиция: каждый год я собираю некоторых своих студентов и везу их в Гштад. Пойдемте, я провожу вас до следующей аудитории и расскажу подробнее.

Мы выходим в коридор, и Рош продолжает:

– Это очень маленький городок в горах. Сейчас там нет снега и он практически пуст, но природа в тех местах прекрасная. – Профессор одаривает меня улыбкой. – Я же вижу, что вам сложно дается… – замолкает Рош, пытаясь подобрать правильные слова, – коммуникация со сверстниками. – Он прячет взгляд. – Мне кажется, это стало бы неплохим новым стартом. Подумайте, Селин. Я знаю, что поздно о вас подумал, но буду рад, если вы поедете.

– А сколько это стоит?

Профессор спешно качает головой:

– Дорогая, это абсолютно бесплатно. – На его губах вновь появляется ободряющая улыбка. – Это специальная программа при академии, она создана, чтобы объединить единомышленников, разрядить обстановку, так сказать, и ближе познакомиться со студентами.

– А, хорошо, – тяну я. – Тогда могу узнать расписание и все прочие детали?

Рош стучит себя по лбу:

– Самое главное вам не показал! Конечно! – Он достает из кармана телефон. – Отправил всю информацию на почту.

Мы доходим до аудитории по экономике, и профессор произносит:

– Больше не смею отнимать у вас время. – Он чуть ли не кланяется. – Изучите мое письмо. А в ответном, очень надеюсь, я увижу подтверждение вашего участия, Селин.

Он оставляет меня перед дверью, около которой толпятся люди, и я ловлю любопытный взгляд Ребекки. Рош спешно сливается с потоком студентов, словно боится моих вопросов.

– Тебя Рош позвал в Гштад? – спрашивает Бекки.

– Ну да…

Она поправляет на носу очки в коричневой оправе и кривится. Ее темные волосы аккуратно уложены в пучок на затылке. На лице застыло выражение недовольства, как будто она сердита на весь мир. Ребекка мельком смотрит на меня, скрывая взгляд за стеклами, в которых отражается тусклый свет коридора.

– Вот гаденыш! Я уже два года помогаю ему вести корреспонденцию, а он так меня и не пригласил.

– Хочешь, езжай вместо меня, – предлагаю я.

С Ребеккой у меня несколько общих предметов. Она та, кого называют ботаншей и кто носит этот титул, гордо задрав подбородок. После того ужина я избегала ее. Но раз профессор Рош заметил мои трудности в общении, то, может быть, стоит хотя бы создать видимость? В школе я находила общий язык с такими людьми чаще, чем с другой категорией – полной их противоположностью. Не то чтобы мы были не разлей вода, но хотя бы обсуждали вместе уроки. Возможно, Бекки не так плоха, как я думала. Очень хочется в это верить.

– Щедрое предложение. – Ребекка поджимает губы.

У нее единственной все пуговицы на рубашке застегнуты до последней и галстук затянут так, что я невольно задаюсь вопросом, хватает ли ей кислорода.

– Даже любопытно, с чем оно может быть связано, – язвительно шипит она. – Списывать я тебе все равно не дам, стипендиатка.

– Нет-нет, я не для этого…

Она грубо перебивает меня:

– В любом случае приглашения именные и не могут быть переданы другим людям. А ты вместо того, чтобы заискивать передо мной, пойми, что тебе выпал шанс, который не все получают в этих стенах! Рош ежегодно выбирает всего тридцать человек.

Ребекка стремительным шагом проходит мимо и хлопает дверью аудитории прямо перед моим носом. Кажется, впечатление, сложившееся у меня после ужина с ней, не было обманчивым.

– У кого-то неконтролируемые вспышки гнева, – слышу я за спиной ехидный голос Этьена. – Ты получила больше баллов, чем она?

Я оборачиваюсь и с недоверием поглядываю на него. Этьен сегодня опрятен, в выглаженной темно-серой рубашке, которая идеально подходит к полоскам на галстуке. Его темные глаза излучают доброту и спокойствие. Он никогда не кричал мне вслед ничего плохого. В отличие от придурка Шнайдера он всегда держался в стороне от всеобщего веселья, словно это его вовсе не интересует. В те редкие мгновения, когда я видела его, Гойар всегда был учтив и воспитан. Они с Уильямом такие разные, что невольно задаешься вопросом: Этьен Гойар действительно такой хороший, каким кажется, или притворяется? Так и хочется спросить: в чем подвох?

– Или тебя выбрали старостой потока? – предпринимает еще одну попытку Гойар.

– Нет, меня пригласил Рош в поездку в…

– Гштад, – заканчивает Этьен вместо меня. – Тогда Ребекка еще хорошо выдержала эту новость, – усмехается он. Темные глаза переливаются в свете коридорных ламп.

– Я еще не согласилась, – зачем-то озвучиваю я.

– Рошу никто не отказывает, – как-то отстраненно произносит парень. – Все знают, что его список составляет Мак-Тоули.

Мои глаза округляются в удивлении.

– Мак-Тоули? Но почему?

– Она очень многим заправляет в академии, при этом оставаясь в тени.

– Так она тоже там будет?

– Будет. Она главный зачинщик.

– А каким образом она составляет список?

– Ты либо ей нравишься, либо хорошего происхождения. Она довольно тщеславная и составляет список из учеников, опираясь на их фамилии. – Он проверяет время. – Пять минут до начала лекции, и я еще не дошел до своей аудитории, а опаздывать мне нельзя, у меня история и три пропуска.

Этьен проходит мимо меня.

– А как протекает поездка? – на лету спрашиваю я.

Он оборачивается и отвечает:

– Мы пьем много чая, гуляем на природе и делаем вид, что старушечий вид отдыха приносит нам удовольствие.

– Но это ведь правда звучит здорово. – Я пожимаю плечами.

Гойар оглядывает меня сверху вниз и, словно не веря в услышанное, спрашивает:

– Откуда ты такая?..

– Из Марселя. – От его ироничного взгляда мне становится неуютно.

– Это был риторический вопрос. – Он широко улыбается и возобновляет шаг.

Я тянусь за телефоном, но не успеваю достать его из сумки. Что-то с хлестким ударом прилетает мне по лицу. Я хвастаюсь за губу. Больно. Очень больно. Слезы из глаз. Что это было? Боже, как больно… Под ногами что-то валяется. Это был камень? Облизываю губы, на кончике языка железный привкус крови. Я смотрю по сторонам. Вокруг стоят люди, но неясно, кто виновник. Присаживаюсь на корточки и подбираю камень, к которому канцелярской резинкой прикреплена бумага. Распрямляю помятый, вырванный наспех из тетради листок. Послание состоит из неряшливых печатных букв: «Маленькая стипендиатка». Перед глазами все сливается… слезы. Жгучая обида застревает комом в горле.

– Ламботт? – Передо мной появляются черные идеально начищенные туфли.

Только его сейчас не хватало… Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как вспухла нижняя губа.

– Хорошо, что не по зубам, – бормочу я; голова идет кругом.

Сталкиваюсь с угрюмым взглядом Маунтбеттена. Он изучает меня, глаза холодные и проницательные. Тонкие губы сжаты в прямую линию, в острых чертах лица скрывается раздражение или даже презрение.

– Кто это сделал?

Несколько раз моргаю:

– Что?

– Кто кинул в тебя камень? – Он делает шаг вперед и аккуратно берет меня рукой за подбородок. – Надо приложить лед.