– Раньше нас было много, а теперь мало, – с грустью вымолвил Серафим. – Мы бы в два счета собрали мальчику на квартиру. В Витебске, когда все были живы, – народу тьма! И только одному человеку готовили без чеснока по указанию тети Лены – ее мужу Эфраиму. Эфа уже тогда стал предпринимателем. Он выпускал станки по производству трикотажа, но делал их больше, чем надо, и куда-то налево продавал. Он жил по собственным законам, попирая закон. И у него было очень много денег. Причем Эфа щедро ссужал родственников Лены – беспрекословно ее слушался. Все у него с удовольствием брали, не всегда отдавали. Он ей жаловался: «Опять твои родственники просят. Я больше им не дам, они не отдают». А Лена: «Дай! Дай! Просят – дай!»… Некоторые свои сберкнижки он хранил у меня, – сказал Фима. – Они были «на предъявителя». Потом Эфа забывал, куда их дел. И робко спрашивал: «Фима, там у тебя есть сберкнижка?» «Две!» – я говорил. «Ах, две!..» Он продал кольцо с изумрудами и вложил в недвижимость. У них была хорошая квартира в Большом Комсомольском переулке – от НКВД. Мне все говорили: какой у тебя солидный дядька! Он был самый франтоватый и самый удачливый из нашей семьи.

Любопытно, что при удалой франтоватости Эфы и его легендарном пристрастии к первосортным и дорогим вещам на память о нем у нас остались его просторное габардиновое пальто, двубортное, с костяными пуговицами и очень старая фетровая шляпа цвета неотвратимо надвигающейся грозы – с высокой тульей, подхваченной черной корсажной лентой, и волнистыми полями. Пальто веками висело на вешалке – мы его специально берегли, ждали, когда оно опять войдет в моду, – а шляпа валялась на антресолях. Выбросить, памятуя, какая шальная голова ее носила, казалось преступлением.

А что делать, если у нас вся квартира доверху завалена подобными реликвиями? Прямо перед невестой неудобно, ей-богу. Хотя эта девочка такая деликатная – всячески приободряла меня, мол, есть и другие крайности. Некоторые люди до того терпеть не могут ничего лишнего в доме, что выбрасывают не глядя все подряд.

– У меня крестная такая, – сказала она. – Однажды мама с папой в молодости были у нее в гостях. И папа забыл там свою норковую ушанку. Так она ее выбросила. Вы представляете? Выбросить новую норковую шапку???

Вскоре мы обнаружили, что наша Тася – дельная и толковая девчонка. На вид ей было лет четырнадцать, говорил мальчик, когда она приехала из Анапы. Но беглого взгляда на ее красный диплом Кубанского университета по специальности «Государственное и муниципальное управление» – с пятерками по философии, культурологии, истории мировых цивилизаций, социологии, политологии, правоведению, психологии, педагогике, риторике, математике, информатике, естествознанию, логистике, мировой экономике, международным отношениям, теории права, геополитике, финансам, денежному обращению, статистике, бухгалтерскому учету, социальному прогнозированию, управлению персоналом, конфликтологии, этике, деловым переговорам, основам парламентской культуры, демографии, предпринимательству и медицине – оказалось достаточно, чтобы Тасю приняли на должность коммерческого директора боулинга возле Курского вокзала.

И эти люди не пожалели! Поскольку в считаные месяцы какой-то заштатный кегельбан Тася превратила в огромный развлекательный центр, самый крупный в Москве – с выставочными залами, кинотеатрами, фирменными магазинами, ресторанами и сказочной страной. Жемчужиной всего этого стала «Пещера Ужасов», которую по заказу Таси придумали мы с Кешей, а специально приглашенные из Бомбея индийские профессионалы по кошмарам наши грезы воплощали.

Главной фишкой был Сумасшедший Доктор, который отпиливал руки-ноги электрической пилой. Сначала он бегал за посетителями, предлагая у них что-нибудь отпилить, и они с визгом разбегались. В конце концов он ловил подставное лицо и якобы распиливал его на части. Еще там из темноты выскакивал неописуемых размеров паук – он так ловко сконструирован, что своими косматыми лапами и клешнями, если кто зазевался, заматывал человека в кокон. Разумеется, над головами со свистом проносились резиновые летучие мыши, порой задевая макушки зрителей упругим перепончатым крылом…

Но особенно гордились бомбейцы своим роскошным подводным чудищем. Эти ребята притаранили из Индии генератор, который, только тронь, устраивал нечто вроде извержения Авачинского вулкана. Вода дрожит, пол ходуном ходит, нарастающий гул несется из мглы вселенной. Вот тут-то с невообразимым бульканьем выныривает их детище – в броне из чешуи, пламенеющее в сполохах зарниц, и бьет, вздымая тучи брызг, хвостом по воде! А зубы, а присосочки на языке, а брыла, а гортань!.. А дым и смрад из ноздрей и зияющей глотки!.. Нет, это был шедевр.

Мы с Кешей и не мечтали, что наша сказка станет для развлекательного центра такой дорогостоящей былью. Еще мы только приближались к нему, сияющему огнями, со своей версией «Пещеры», а уже взволнованно обсуждали, сколько сотен долларов нам попробовать попросить.

Вдруг слышим, за спиной старческий голос:

– Куда путь держите, паломники? По спинам вижу, что божьи люди.

Я обернулась.

– Ой! – Нищий всплеснул руками. – Ну точно – сестра!.. А какую веру исповедуете? Я отец Иоанн – Внутреннее Прозрение Божьей Матери.

Мы сразу поняли, что денег нам сегодня не дадут.

Главное, договаривались на тридцать страниц, а получились – с эскизами – все шестьдесят.

– Персонажи зажили своей жизнью, ничего не поделаешь, – начал объяснять Кеша директору ЗАО «Волшебная страна» Вите Зимоглядову.

Это был молодой человек в шикарном костюме с полностью непроницаемым лицом. Не улыбнуться нам с Кешей значит забыть, что ты носишь почетное звание человека. Хотя наш мальчик объяснял, что люди богатые, красивые, благополучные, как правило, не имеют чувства юмора. Поскольку оно им без надобности. Но в первый момент мы прямо онемели. К тому же у него без конца звонил мобильный телефон. Витя отвечал ледяным голосом:

– Этот вопрос мы вполне можем решить по телефону, и нам не обязательно смотреть друг другу в глаза.

Или:

– В двенадцать – в клубе «Распутин».

Мы присели в арабском ресторанчике, Витя угостил нас чаем и попросил принести кальян. А мы с Кешей никогда не курили кальян. Кеша вообще не умеет курить, я-то хоть умею. В общем, мы накурились кальяна, Кеша закашлялся.

– Как у вас с деньгами? – спрашивает Витя. – Не горит?

– Да нет, – я ответила беззаботно.

– А у самой дымок уже вьется, – пошутил Кеша.

– Вот вам тысяча долларов, – строго сказал Витя. – Пишите расписку.

Ручки у него не оказалось, он оставил в офисе. У нас с Кешей тоже не было ручки.

– Минуточку, – сказал Кеша, убежал, и его долго-долго не было.

Мы сидели с Витей молча, прикрыв глаза, как два бедуина в пустыне, и курили кальян. Между нами лежала пачка денег, но мы понимали оба, что это пыль. Мысленным взором мы обозревали песчаные волны под синью небес. Вдали в знойной дымке угадывались Голубые горы, там медленно плыл караван на фоне закатного солнца за краем земли. Весь этот шум торговых рядов сияющего огнями базара был миражом, призрачной фата-морганой. Реальностью казались только Время, Песок и Ветер. И одинокий бархан, за которым Сумасшедший Доктор распиливал кого-то на части.

Витя стал посматривать на часы.

Тут примчался Кеша, весь взмыленный. Оказывается, он стремглав кинулся в магазин «Ручка. ru» напротив арабского ресторана – все ведь в одном здании. А там самая дешевая ручка – семьсот рублей. Только в страшном сне Кеше могло привидеться, что он покупает такую дорогую ручку. Но не возвращаться же с пустыми руками! Тогда он обежал всю «Волшебную страну» и нашел – толстый красный фломастер за двести рублей.

– Что ж, все правильно, – сказал Кеша, пересчитав гонорар. – Без обмана. Главное, своевременно. А то, знаете, некоторые: «Через неделю…», «Через месяц…» А там и через год!..

И он протянул Вите огненную расписку, начертанную краплаком, как Фауст – Мефистофелю.

– Хорошее начало! – радовался Кеша. – Так мы с тобой быстро накопим. И на квартиру, и на машину!.. Теперь нам главное – приумножить то, что у нас есть.

Из арабского ресторана мы перекочевали в блинную, взяли блинчиков с шоколадом, кофе с мороженым, снова заказали чаю.

– Вы сахар в чай не кладите! – командовал Кеша. – Положите рядом. Но не слишком далеко!

Наелись, напились, смотрим – кукуруза в початках. Взяли кукурузу попробовать. Довольные, пошли дальше мерить твидовые пиджаки, манто, меховые муфты…

– Сейчас тебе купим норковую шубу и бриллиантовое колье, – говорил Кеша, – мне шляпу, кожаное пальто, итальянские ботинки. Идем – вся тысяча на нас надета. А навстречу Зимоглядов. И мы ему едва кивнем!

– Или он приходит в «Распутин», – я говорю, – а мы уже там – деньгами сорим.

Нам встретилась Тася и предложила бесплатно прокатиться на аттракционе «Бешеный диван». Мы с Кешей сели, а диван как начал скакать вверх-вниз, вверх-вниз, мы стали кричать, болтать ногами, меня чуть не стошнило несколько раз.

Серафим был в восторге, когда мы рассказали о своих успехах. К тому же мы ему принесли в подарок вакуумный матрац. А то он со своим режимом экономии уже спал на газетах и газетами укрывался.

– Как бы он не превратился в газетную иллюстрацию, – забеспокоился Кеша.

– А нельзя и меня пристроить в Тасин развлекательный центр: на аккордеоне играть перед киносеансами? – радовался Фима. – А Маргариту – в ночное варьете?

– Ты мне прислала копченую сардельку, – кричит Рита из кухни. – Я положила ее у себя в комнате и нюхала как цветок.

– Я сегодня Рите цветы подарил, – с гордостью сообщил Фима. – Нашел на дороге и подарил.

А во время трапезы Рита вынесла торжественно и водрузила на обеденный стол рулон туалетной бумаги.

– Что вы этим хотите сказать, Маргарита Степановна? – тревожно спросил Кеша.

– Что туалетная бумага – вещь очень многогранная, ею и губы можно вытереть после обеда! – заявила Рита.

Мальчик тоже закатал рукава, но не сразу нашел себе дело по душе.

Я уже говорила, он с прохладцей учился в школе, поначалу в нашей, дворовой, 1597-й, со своим приятелем Багратиком. Оба звезд с неба не хватали, но и нареканий особых не было, когда отец Багратика, гордый Гурген, внезапно получил известие, что это самая замухрышистая школа во всей Москве. В смятении чувств мы перевели детей в другую школу, за несколько кварталов от нашей, собственно, в такую же обыкновенную, но там был танцевальный кружок.

– У меня у знакомых, – сказал Гурген, – сын в тюрьме сидит. Вот он среди заключенных организовал конкурс художественной самодеятельности. А у кого никаких способностей – перетягивали канат. За это ему основательно скостили срок! Всегда хорошо быть немного человеком искусства!.. – заключил он.

Забыв о том, что вселенная эфемерна и являет собой иллюзию, мы устремились к перемене мест.

Танцевать наши сыновья категорически отказались, да им и некогда было – когда им танцевать? Учились во вторую смену, в автобусе так бока намнут, что учеба на ум не идет, то они прозевают автобус, то проедут мимо своей остановки, мы их давай провожать, туда и обратно, чуть с ума не сошли.

Мальчик прекратил делать уроки, мотивируя тем, что в школе сильно чахнет здоровье. И все лежал на диване – сочинял стихотворение:

Я портфельчик свой сожгу,
Лягу и тихонечко посплю…

Учительница говорит: «А вы их поближе к дому переведите, они на автобусе ездить устают, очень плохо учатся».

Стали обратно переводить. В нашу 1597-ю. Директор, седой человечек с усталым лицом:

– А! Танцоры вернулись!

Теперь мы уже, попивая на кухне чаек, следили за их продвижением к школе. Как они выкатятся утром из подъезда, поминутно тормозят, прячутся за гаражами, разжигают костер, копаются в помойке, всеми возможными способами отклоняются от курса. А грозный Гурген из окошка десятого этажа рокочет в рупор:

– Баграт! Куда??? Что встал? Лево руля! Право руля! Вперед до полного!.. Полный!!!

– Еще не родился человек, который придумал бы, как повысить нашу с Багратом успеваемость, – качал головой наш мудрый мальчик.

Им пригрозили, что переведут в отстающий класс. Какое-то новое веяние: «А» – стал математический, «Б» – гуманитарный, «В» – коммерческий, а остальные – «трудовики».

– Пусть моего сына переведут в «трудовики», – сурово говорил Кеша. – И относятся к нему, как к умственно отсталому. Может быть, тогда вокруг него будет гуманнее атмосфера…