Однако уснуть мне удалось только после просмотра рассказа. Ветерану Кожину около семидесяти лет. Бодрый дед в сером костюме с орденами и медалями. Рассказал он следующее: Накануне, то есть второго сентября Кожин с группой других бойцов перешел линию фронта, притащив языка – немецкого фельдфебеля связи. Взяли они его по тихому «в ножи», в этот момент другая группа пошумела в полукилометре и Кожин с друзьями и «языком» сумели перебраться на нашу сторону. Фельдфебеля того отдали в штаб полка, а сами отписавшись, пошли отдыхать. Примерно в два часа ночи, Кожин проснулся от звука боя, но вышел из землянки «на двор», по малой нужде и увидал, что над лесом идет воздушный бой, освещаемый с нашей стороны зенитными прожекторами. Примерно на высоте километра два или повыше, шло звено немецких бомбардировщиков и транспортников со стороны Старой Руссы. Сперва Кожин решил, что дерутся наши истребители с немецкими, которые прикрывают немецкий конвой, и отчасти так и было. Однако из леса, поднялся вагон – прямоугольник, на высоту около километра, и из него навстречу самолетам немцев ударили трассы. Сразу три тяжелых самолета пошли к земле и взорвались, еще три буквально через пару минут. Ящик этот странно маневрировал, совершая какие-то чудные движения вверх, вниз, в стороны, разворачивался, и во все стороны из него били, судя по звуку крупнокалиберные пулеметы или зенитные пушки, не тата… как обычно, а дут-дут-дут… и почти сразу тот или другой самолет валился на бок и шел к земле. Мессеры его обстреливали, и они тоже попадали – потому что в луче прожектора было видно, как куски обшивки состригались очередями. Но это никак не влияло на летающий вагон. Он сбил шесть или семь самолетов, остальные шесть или семь развернулись и ушли обратно, а ящик опустился в лес и исчез. Кожин уверен был, что этот бой видел не он один, и потому уже хотел утром обсудить увиденное с друзьями,но вдруг услышал, что всех свидетелей того боя вызвали в особый отдел дивизии. Он решил помолчать, пока не спросили. Позже выяснилось, что все вызванные, сначала ни за что не хотели обсуждать виденное, а потом их всех отправили куда-то, в другие части. Так разведчик Кожин решил, что ему оно, конечно, не привиделось, но лучше держать язык за зубами. И держал его до недавнего времени, когда рассказал о том бое внуку, который увлекся поиском НЛО, вот он и притащил деда на заседание. Внук деду читал доклады Феликса Зигеля и Ажажи… а дед возьми и спроси, а что – НЛО всегда в форме тазика? Внук ответил – бывают и сигары и треугольники. Но вот вагонами пока их не описывали.

Прения и вопросы членов того клуба я уже смотреть не стал. Значит что: особисты собрали показания очевидцев, взяли с них подписки о неразглашении… а, о том, что еще кто-то мог видеть необычный бой, не предположили. Ну, правильно, будь такой очевидец пораздолбаистей он непременно бы проболтался. А Кожин – разведчик, мужик себе на уме. Побоялся показаться дураком.

Смотреть еще раз особо нечего, старый дядька рассказывает, сбивается, иногда подыскивает слова, волнуется. Рядом сидит его внук, поддерживает его морально. Я больше слушал и представлял. Грузовой квадракоптер, вроде того, что возил меня год назад к отцу. Мой был в четверть тонны грузоподъемностью, а если, как утверждает ветеран Кожин, из такого били минимум четыре автоматические пушки… значит этот аппарат большегруз. Тоны две мог поднять или все пять. То, что людей в нем не было – ясно, эфпиви⁵… им управлял оператор с земли или несколько операторов, один полетом, и еще четверо пушками. Или там был установлен компьютер с программой сбивать все воздушные цели с крестами на крыльях и оперении. Такая феноменальная точность – цифровой прицел, возможно с лазерной подсветкой. Система с автоматикой упреждения. Это мне сейчас понятно, а в сорок втором году, кто мог это понять? Первые ЦЭВМ⁶ появились в 1946 году, машина «Бомба» – Тюринга, расшифровавшая коды «Энигмы» – не в счет, она электромеханическая.

Я проснулся.

– Зуд, включи там прения по докладу Кожина? Только звукоряд, будем собираться в архив.

Голоса, галдеж, хлопки ладонью по столу:

– Тишина! Вопросы к докладчику есть?

– Вы утверждаете, что кроме вас этот бой видели еще люди? А где их свидетельства?

– Так я же сказал: всех взяли в особый отдел и заставили подписать… А я не стал говорить, что тоже видел.

Галдеж… – да ладно, кто-нибудь, когда-нибудь наверняка проговорился…

Кожин:

– Я за других отвечать не могу. Вагон тот воевал за нас, это ясно было…

Голос: – Почему ясно?

Кожин: – Так на нем было написано «СССР».

– А чего вы сразу не сказали?

Кожин: – Забыл. Я эти буквы мелком увидал, когда он бортом повернулся и висел метрах в пятистах от земли. Черные, неровные, как от руки намалеваны.

– И вы так все рассмотрели?

Кожин: – Я был в таком … как это сказать… будорага… волнение… сердце колотилось очень сильно. Когда он первые три самолета подбил, один прямо в воздухе взорвался. Я голоса слышал, народу на станции было… кричали «Ура!».

– Сколько людей?

Кожин: – Точно не скажу, но все часовые на станции видели, может быть еще кто-то был в наряде. Зенитчики, опять же, эти, как их… операторы ПУАЗО⁷, которые с прожекторами человек сто точно видели. А может и больше.

– И чтобы никто никогда не проговорился? Это невозможно.

Я согласен с сомневающимся. С сентября сорок второго до начала двухтысячных… хотя бы после распада СССР, когда секретность можно было забыть. Те, кто дал подписку о неразглашении, могли разгласить. Надо поискать в литературе.

– Зуд!

– Э…

– Поищи в российской документалистике, в разных публикациях информацию о странном воздушном бое над станцией Лычково в сорок втором.

Я поручил еще киберкостюму вызвать такси до здания архива. Впрочем, до Адмирала Макарова я мог бы и добежать, но мне хотелось поважничать. Пока мы ждали машину, связался с Валентиной, отозвалась Диана:

– Алексей, она сейчас на совещании у руководства, говорить не может. Перезвоните позже.

– Я хотел узнать, аспирант Петров там?

– Да, он подходил к Валентине, она ему подписала пропуск в зал спецдокументов, но я не видела, чтобы он уходил, для этого отмечаться у куратора не нужно, читателя проверят на выходе без нее.

Ну, ясно. Никаких копий, фото, это ж секретные документы.

– Я понял Диана, передайте, что я звонил и сейчас еду к вам.

Диана отключилась.

Как интересно, наши костюмы наделенные имитацией искусственного интеллекта, сами перенимают наши с Валей характеры. В отличие от хамоватого и юморного Зуда, Диана – правильная девочка-отличница. Как моя Валя. Они подружки. А с Зудом у Дианы – роман, така любовь!..

– Зуд, скажи Диане, чтобы со мной была поласковее.

– Она на работе, Алексей, и сам понимаешь… офицеру охраны положено соблюдать строгость и субординацию. Кстати, я нашел кое-что. Ты просил.

– Давай.

– Публицистическая книга Артема Петрушина «Секретное оружие Сталина», две тысячи третий год, Астрель, тираж три тысячи экземпляров. Среди массы разных прототипов экспериментальных самолетов, пушек и танков, описан вагон-вертолет СССР-1, конструкции неизвестного КБ. Автор пишет, что никаких данных о таких разработках не нашел, но есть только свидетельские показания бойцов 34 армии, что летающий вагон участвовал в ночном воздушном бою в районе Старой Руссы и был сбит. Чтобы не достался врагам, его подорвали на месте падения. Обломки утопили в болоте.

– Он цитирует документы, есть фотокопии рапортов?

– Есть, но исходящие данные от кого, кто визировал от особого отдела – все вымарано.

– Это понятно. А там прямо указано, что под Старой Руссой?

– Это догадка автора, раз указана армия, он предположил, что бой был где-то там. Места болотистые.

– Это я знаю, ты тоже… мы там с тобой перли по болоту по пояс. – я вспомнил, что тот Зуд в котором я пер, погиб в Блазново, а этот не может помнить тех событий.

Значит, кто-то или рассекретил те свидетельства или этот Петрушин получил допуск, почитал эти фантастические истории и решил заретушировать, но информация интересная. Не побоялся себя выставить трепачом и фантазером.

Аспирант

Аспирант Петров оказался здоровенным двухметровым мулатом, но черты лица его лишены вывернутых негроидных губ и носа-плюшки, а как раз наоборот, лицо овальное, тонкий правильный прямой нос и средней пухлости губы. Кожа – кофе с молоком, где много молока, серые или мультихромные глаза.

Пожимая руку Петрову, я понял, что правая его ладонь – протез. Открутил время назад, если ему тридцать, значит, он родился примерно в двадцатом. Активные боевые действия закончились к двадцать пятому, если парень потерял руку не в армии, значит в детстве. Расспрашивать его я не стал. Сам расскажет, когда захочет.

Петров захотел сразу, видимо уже привык, потому, представившись, объяснил:

– Я из Горловки под Донецком, в пять лет нашел ПФМ⁸, вот результат. Этот «лепесток» оказался без самоликвидатора, – он улыбнулся, – зато теперь я «двусмысленный», пишу и стреляю с обеих рук, – и чтобы избавить меня от вопросов по поводу цвета кожи, сам и пояснил: – Папка, кубинец, доброволец, приехал еще в девятнадцатом, женился, но погиб в двадцать пятом вместе с мамой, а меня в семь отдали в Суворовское училище. Фамилию я взял мамину, чтобы не было вопросов насчет национальности. Я – русский.

Аспирант очень эффектно смотрелся в серебристо-сером киберкостюме, подчеркивающем его атлетическую фигуру. На историка, книжного червя, он совсем не был похож.

А можно подумать, что я в такой же шкуре и с аналогичной формой – врач скорой? Наступило время разрушения стереотипов.

Я оценил его «шкуру», по сути, она, как и у меня – «нейромионикс», полагаю, что и начинка тоже от них. Значит, в компьютерной системе загружен обычный стандартный секретарь-помощник, полагаю еще и тренер, управляющий нейроинтерфейсом.

Петров показал на стол с двумя коробками.

– Мне сказали, что вы – волонтер, любитель истории? Будете мне помогать разбирать этот исторический завал?

Я улыбнулся в ответ. Мне нравятся не унывающие люди, этакие оптимисты-экстраверты, кажется аспирант как раз из этой категории.

– Меня зовут Алексей Зорин, я врач, да, любитель-историк, если точнее – я давно уже интересуюсь «Демянским котлом» и «Рамушевским коридором». И еще, – я взял одну из коробок и перенес на отдельный стол, – Василий, давай без церемоний? Мы – ровесники, так к чему эти политесы разводить?

– Вас… пардон, тебя предупредили, что никаких фотокопий?

– Конечно, – развел я руками, – умолчав, что в вороте моего Зуда полторы сотни видеокамер с разными объективами, включая инфракрасный и рентгеновский. Есть даже в ладонях, в перчатках на кончиках пальцев. Это уже мое личное изобретение в последней модели оболочки.

Зуд загрузил себе транслятор с немецкого, а вот Петров, как я понял, языком владеет в совершенстве.

– Вас что интересует в котле?

– Меня, – я не стал поправлять аспиранта, – интересует история с летающим вагоном от третьего сентября над лесом у станции Лычково. Если его видели наши солдаты, то в немецких документах история со сбитыми самолетами не может быть не отражена.

– Это верно. Значит, вы видели выступление ветерана Кожина?

Я кивнул.

– Сегодня утром. А ты когда о нем узнал? – я намеренно подчеркнул обращение на ты. Он, конечно, воспитанный, интеллигентный человек, но мне будет комфортнее, с ним себя чувствовать на равных. Я ему не начальник, вообще – никто, так добровольный помощник, или как он сказал – волонтер.

– Да, ты… – он смущенно потер подбородок, – я привыкну. Просто на кафедре ко всем на «вы», даже к студентам. Я об этом рассказе давно слышал, еще студентом. Вообще его давно уже отнесли к сочинениям солдат. Этаким теркинским байкам. А то, что этот дед говорил насчет особистов, подписок о неразглашении. Мне кажется, он себе цену набивал.

– А мне так не показалось, ведь недавно документы рассекретили, есть реальные свидетельства тех самых часовых и их командира, которые видели этот бой.

У Петрова раскрылись глаза. Он почесал макушку.

– То есть, ты их видел?

– Ну да, – я решил не скрывать своей связи с Самсоновым, – немножко допущен к тайнам, вот мне выслали сканы этих показаний. Как я понял, этот ящик поднялся из леса где-то над деревней Починок.

На слово «Починок» аспирант сделал стойку, в глазах огонь.

Да, он точно ищет любые сведения об отряде Бати. Аспирант быстро и решительно перевернул свою коробку на стол, так что папки и отдельные листочки, мягкой кучей выпали на стол. Он ее сдвинул к краю, пустую коробку поставил на пол. Матерчатую перчатку он надел только на левую живую руку. Я наблюдал за его действиями.

Петров, чуть обернувшись в мою сторону, сказал коротко: