Если вы боитесь, что, приняв свои «темные» стороны (то есть не одобряемые общественной моралью), будете всегда лгать, проявлять жестокость, демонстративно вести себя наперекор всем, то это опасение, на мой взгляд, напрасно. Во-первых, ваши неприглядные черты так или иначе все равно иногда проявляются – зачастую в самых неожиданных ситуациях. А во-вторых… Наиболее жестокие агрессоры как раз не ощущают себя таковыми, у них всегда готово оправдание: «меня спровоцировали», «это была ложь во благо», «я хороший, это жизнь такая» и т. д. Принятие своих темных сторон означает, что мы можем быть внимательными к их проявлению и в случае, когда все-таки совершили что-то не очень достойное, учиться признавать свою ответственность. Ведь достоинство человека не в совершенстве и отсутствии недостатков, а в том, как он с ними обходится.

Принятие не означает оправдание, оно значит «я знаю, что такое во мне есть». Человек, считающий себя, например, очень скромным и непритязательным, может жаловаться на это, но в глубине души гордиться своей скромностью, упиваться ею, так как она дает ему превосходство над другими, «слишком высокомерными». Вытеснение «неправильной» гордыни не дает ему свободнее уходить от ложной скромности, разворачивать энергию, которая скована образом крайне непритязательного человека.

Давать ли волю внутренним драконам – это наш выбор, и лучше бы мы были с ними хорошо знакомы. Так их проще приручить, но уничтожить – нет, не получится.

И еще: речь идет не о том, что нужно постоянно метаться между различными полюсами. Жизнь находится между крайностями, лишь изредка сдвигаясь к полюсам. Но именно принятие этих полюсов и приводит нашу психику в подвижное состояние, а движение, как мы знаем, это жизнь (даже слова «эмоция» и «мотивация» имеют в основе своей латинское слово motus, означающее «движение»). Энергия, которая тратилась на избегание или самообман, высвобождается для движения.

Жизнь не должна и не может быть всегда легкой и счастливой, в ней есть весь спектр переживаний, она течет в моменты как величайшего счастья, так и страшных провалов и горя.

Одна из целей психотерапии как раз заключается в том, чтобы восстановить поток переживания жизни во всем его диапазоне, от гнева и горя до радости и любви. Даже если это означает, что иногда нам придется переживать боль – неотъемлемую часть жизни, будь то жизнь тела или души.

Итак, быть живым (в психологическом смысле) значит иметь возможность пропускать через себя все те переживания, которые рождаются у нас в ответ на происходящее во внешнем мире и внутри нас, и преобразовывать их в действия, если есть такая необходимость. Жизнь – это постоянный обмен с окружающим миром: ты мне – вызовы, впечатления, вещи, я тебе – ответы, эмоции, дела. Позволю себе процитировать фрагмент книги Джеймса Бьюдженталя с очень подходящим названием «Наука быть живым». Эти строчки уже много лет неизменно вызывают у меня сильный душевный отклик и как нельзя лучше иллюстрируют мои слова:

В каждом из нас тлеет пламя, которое может разгореться. Нас постоянно преследует жажда жизни. Сколько бы нас ни учили сокращать, коверкать и коренить наше бытие, что-то внутри нас стремится расширить горизонты, чтобы обеспечить себе пространство для роста и развития. Нас пугает цена этого роста, мы боимся тех открытых пространств, которые наш взор иногда обнаруживает вокруг; хотим закрыть глаза на собственные возможности.

Изменение, бесконечное изменение. Языки пламени пляшут, обретая причудливые формы, изменяются снова и снова. Мы боимся огня, но мы состоим из него. Мы не можем сопротивляться ему; мы можем лишь ему соответствовать. Когда мы, наконец, покоримся ему, то испытываем облегчение и блаженство. Быть по-настоящему живым значит быть приговоренным к постоянному развитию, бесконечному изменению. Быть по-настоящему живым значит найти свою идентичность в этом изменчивом процессе, зная, что огонь уничтожит любые стабильные структуры, которые мы будем пытаться построить.

Желания и потребности – горючее для пламени жизни. Мы можем существовать без желаний не больше, чем огонь может гореть без топлива. Если мы хотим жить как можно более полной жизнью, следует как можно более полно знать свои желания и потребности. Мы состоим из пламени, и его танец – танец нашей жизни^[6].

Мы – огонь, но, к сожалению, одна из самых распространенных и одновременно понятных реакций на столкновение с экзистенциальными вызовами жизни – притушить пламя, чтобы эти вызовы нас не заметили и не настигли.

Глава 3
Как встречаться с душевной болью

Хорошо, скажете вы, мы – огонь, чувства, переживания, и чтобы чувствовать себя живым, важно не гасить это пламя. А что же тогда делает эти чувства настолько тяжелыми, что мы все-таки стремимся их пригасить или вовсе потушить? Что превращает простое чувство в ужасную боль?

Как страдание становится невыносимым

Я много раз слышал восклицания вроде «Я этого не переживу!», «Я не могу этого терпеть!», «Сколько можно быть в одиночестве, я устала, я целый месяц (год, годы) остаюсь одна!» Люди говорят о непереносимости каких-то состояний и переживаний. Мне, например, хорошо знаком такой сильный стыд, когда после какой-то неудачи все пространство словно схлопывается в черную дыру и остается только ощущение собственного ничтожества, отчаяние от бессилия что-то сделать с ним, мучительно тянущая тоска в груди, чувство бесполезности и бессмысленности своего существования. После этого не хочется даже думать о действиях, которые вызвали этот провал.

Для других людей непереносимым может оказаться чувство вины. Сталкиваясь с этим чувством, они испытывают дикую тягу начать искупать свой грех, готовность чуть ли не в ногах валяться, лишь бы получить прощение-искупление и сбросить с груди, спины и головы этот неимоверно тяжелый камень, притягивающий тело к земле.

Есть люди, у которых неконтролируемый, беспредельный страх перед внезапной смертью разворачивается в паническую атаку, в которой даже вздохнуть тяжело, и не за кого ухватиться, не к кому обратиться за помощью.

А еще для кого-то самым страшным будет тягостное одиночество, которое перерастает в дикую тоску, когда кажется, что невозможно вернуться обратно в пустой дом, и ощущается желание во что бы ни стало кого-то найти, иначе будешь выть от отчаяния и тоски на луну: ты один или одна во всей Вселенной!

Все эти состояния становятся невыносимыми, если в них происходит полное слияние человека с его переживанием, погружение в него с головой – прямо как в младенчестве, когда у нас нет вообще никакого опыта, кроме непосредственного восприятия происходящего здесь и сейчас. Из-за этого человек утрачивает контакт с любыми опорами, используя которые он мог бы выдержать сильное горе, страх отвержения, нарциссический стыд, тягостную вину и многое другое. То есть если с головой погружаешься в чувство, происходит следующее.

Утрата контекста происходящего. Все наши чувства связаны с конкретными ситуациями, случившимися в прошлом или настоящем. Но аффект может оказаться настолько сильным, что мы утратим понимание того, что́ именно переживаем и по какому поводу: «Просто все очень плохо». В этом случае теряется как само чувство, так и понимание ситуации, которая его вызвала.

Если мы не можем точно назвать объект или ситуацию, вызывающие те или иные чувства, это не означает, что их нет, – просто их очень трудно разглядеть, выделить. Но пока объект наших переживаний не выделен из общего фона разномастных переживаний, чувств, событий, процессов, мы ничего не можем сделать с ним и, следовательно, с ситуацией. И тогда чувство нарастает, оно начинает существовать «само по себе», двигаться по кругу (кому из нас не знакома эта нисходящая спираль мыслей и чувств!). «Мое выступление сегодня провалилось… Что думали зрители? Это позор. Я никогда не смогу от него отмыться. Люди наконец-то поняли, что я собой представляю; ничто, ноль без палочки, пустышка, самозванец. Ужасно… Выходить на улицу невозможно. Такое ощущение, что все вокруг уже знают».

Когда мы перестаем понимать, что это за чувство и реакцией на какое событие или на какие мысли оно является, происходит следующий этап превращения этого состояния в невыносимое.

Утрата ресурсов совладания с ситуацией. Дело в том, что если теряешь из виду нечто конкретное, вызывающее чувство, то становится крайне проблематично хоть что-то с этим сделать. Словно очутился в густом тумане, где вообще ничего не видно и непонятно, куда идти или за что хвататься. Если оказался глубоко под водой, самое главное – определить, где поверхность, а человек, которого «накрыло», становится похож на водолаза на глубине в полной тьме, потерявшего ориентацию и не понимающего, где верх, а где низ, и неясно, куда плыть, чтобы выбраться. Представили его ощущения? А ко всему этому добавляется еще один момент.

Исчезновение временно́й перспективы («это состояние – навсегда»). Сильным негативным переживаниям нередко сопутствует ощущение того, что нынешнее состояние будет вечным и никогда не закончится. То есть это та же утрата берегов и ориентиров, только во времени, а не в пространстве. «Я одинок, и мне кажется, что это навечно», «он умер, и мое горе будет всегда таким же сильным», «я полное ничтожество, и мне уже не исправить эту ситуацию», «она никогда меня не простит, я всегда буду виноват», «эти переживания всегда будут такими же сильными и болезненными, как сейчас».

Часто мы боимся не одиночества, а того, что оно не закончится. Не неудачи как таковой, а того, что она окончательная, другого шанса не будет. Не размолвки с близкими, а того, что мы больше никогда не будем смеяться вместе. Наш ужас часто сконцентрирован на вечности. На слове «навсегда». Например, если, поссорившись с близким человеком, вы ощущаете, что это можно исправить, что вы помиритесь и будете вместе, это делает конфликт вполне переносимым. А если после каждого конфликта у вас возникает страх, что это окончательно, в последний раз, и дальше – только разрыв… Вот тогда становится очень тяжело.

Вот он, контекст непереносимых переживаний: «непонятно, что происходит», «с этим никак не справиться», «это навсегда». Человек зависает в полном «ничто», в пустоте, в непроглядном белесом тумане или под чернейшей водной толщей, и непонятно, что делать и куда бежать. Он вне времени и пространства. Его накрывает паника, и, как следствие, он совершает импульсивные действия по принципу «нужно сделать хоть что-нибудь». Эти действия напоминают скорее метание в панике по палубе тонущего корабля, чем что-то осмысленное.

Непереносимый страх одиночества толкает к импульсивным знакомствам, скольжению по людям и событиям. Стыд – на отчаянные попытки как-то восстановить самоуважение (в том числе и за чей-то счет) или даже на самоубийство, если первое недоступно. Вина – на автоматическое, импульсивное оправдание или самоуничижение. Горе и боль оттого, что нас бросили, толкает к бутылке или заставляет делать попытки «взять себя в руки» и т. д. Главное – хоть что-то сделать, чтобы не чувствовать, не «зависать» в этой абсолютной пустоте и мраке, безысходности и отчаянии. Отсюда и вопрос, который задает психологу на первой психотерапевтической сессии клиент, охваченный сильной тревогой:

ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? ПРОСТО СКАЖИТЕ, ЧТО ДЕЛАТЬ, ЧТОБЫ ЭТОТ УЖАС ПРЕКРАТИЛСЯ!

Вопрос хороший, но он опережает другой, который должен быть задан раньше:

А ЧТО, СОБСТВЕННО, СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?

Нередко бывает, что, когда разберешься, что́ с тобой творится, осознаешь, куда и зачем тебя несет «взбесившаяся» психика, ответ на вопрос «что делать» даже и не возникает – он очевиден, и следует решить вопрос «как это сделать». Вишенкой на торте становится превращение эмоциональной боли в страдание. И это не одно и то же.