– Ахереть, видели этих голубков? – от проходящего мимо Леши, только что зашедшего в кабинет, тоже не укрывается «нестандартный» подкат. – Игрушечками балуетесь?

– Отвянь, Марков, – отмахиваюсь, но знаю, что это бесполезно. Если прицепится, уже потом не отдерешь этот репейник.

– Чего отвянь? Саламандра, не знал, что ты настолько дешево продаешься. Впрочем, что взять с нищего? Ты, наверное, и на эти шоколадки неделю собирал, – ехидно косится он на напрягшегося Витю.

Вцепляюсь ему в одеревеневшую руку.

– Не надо. Только не заводись, – прошу негромко. – Он того не стоит.

– Послушай подружку, она плохого не посоветует, – продолжает глумиться Леша, не чувствуя безнаказанности. – Но подход одобряю, не пропадешь. Богатые неразборчивые невесты на дороге не валяются. Охомутаешь такую и из пешки сразу в короли прыгнешь.

– Ты заткнешься или нет?! – самой уже охота влепить оплеуху по мерзкой физиономии, однако приходится удерживать Сорокина, уже буквально повиснув у него на локте. – Витя, пожалуйста. На ограниченных не злятся. Их и так природа обидела.

– Слушайся хозяйку, верный песик. Гав-гав. – «Да когда ж ты язык-то откусишь, кусок дебила!» – Саламандрик, слушай, а ты ему татушку свою уже показывала, а? Или вы пока так далеко не заходили? И то верно, пускай помоется сначала. Ты знаешь, кто его родаки? Советую без справки из наркологички его к себе не подпускать…

Все. Перебор.

Витя без особого труда отрывает меня от себя и медленно поднимается с места. Спокойно так, без резких движений.

Сколько за ним наблюдаю, замечаю, что он по натуре несуетливый. Все делает неторопливо, взвешенно и молча. Без дешевых выкриков с галерки. Даже в мимике не меняется, обходясь без театральных гримас.

– Марков, ты идиот, – вздыхаю обреченно, уже догадываясь, что будет дальше.

Ну вот и зачем? Зачем целенаправленно доводить? Зачем подзуживать? Неужели это такое удовольствие по роже получать? Мало было одного раза, не терпится добавки выпросить? Или задетое самомнение покоя не дает?

Разок унизили его физически, причем за дело, так он теперь решил морально отыграться. Слово-то ранит не меньше физического удара.

– Ну давай. – Леша с издевкой смотрит на замершего напротив соперника. И хоть внешне Марков привычно расхлябан, вот только я прекрасно вижу его стиснутые кулаки, готовые в любой момент пойти в ход. – Только тронь. Свидетелей навалом, так что быстро поедешь в места не столь отдаленные. Хотя тебе там наверняка понравится. Будет как дом родной.

Свидетелей и правда навалом. И большая часть уже старательно снимает все на видео. Долбаные папарацци. Хоть бы кто вступился. Даже Потапова не чешется, сидит и меланхолично ноготки пилит.

– Не надо, – последний раз без особой надежды прошу я. – Будь умнее.

– Да не сцы, Саламандра. Он же не настолько туп… – Марков не договаривает, влетая лицом в парту. Как из рогатки стрельнули.

Упускаю момент, когда Витя хватает его за шею и хорошенько прикладывает. Но этот хруст носа, наверное, никогда не забуду. И сухарики есть больше не смогу, слишком уж звук схожий.

Брезгливо отодвигаюсь от крови, брызнувшей на стол. Несколько капель даже на учебник попали. Фу, гадость.

– Да ты покойник! – хватаясь за переносицу, истошно орет Леша, насилуя барабанные перепонки. Сквозь пальцы текут алые дорожки, сам краснее рака – противное зрелище.

Сорокин равнодушно оборачивается ко мне.

– Салфетки есть? – трясущимися руками лезу в рюкзак, доставая пачку. Тот спокойно вытаскивает парочку бумажных платочков и протягивает изрыгающему проклятия покалеченному. – Заткни шнобель, а то загадишь все, – криво усмехается он и переводит взгляд на замершую в дверном проеме Валентину Павловну. Осоловевшую и пытающуюся понять, что произошло. – Да знаю, знаю. К директору, – не тратя времени, отмахивается Витя и, минуя ее, выходит без разрешения.

Немая сцена.

Все в шоке. Англичанка в шоке. Я в шоке.

Один Марков клокочет от ярости и охает, задрав голову. Только он и вырывает нас из оцепенения.

– Алексей, ну и чего ты тут прыгаешь? – безучастно интересуется Валентина Павловна, проходя мимо со стопкой рабочих тетрадей. – Чеши в медпункт. Алиса, а ты куда? – тормозят меня озадаченным окриком.

– Простите, срочно надо, – хватая рюкзак, надутый от закинутых туда как попало вещей, и попутно подцепив оставленную сумку Вити, вылетаю из кабинета, нагоняя его лишь на лестнице.

Вот шустрый.

– А тебе чего? – удивленно оборачивается на стук каблуков.

– Ты куда?

– Сказал же вроде: к директору. Один фиг, явиться заставят, чтоб нотации читать, – безразлично замечает тот, забирая свое. – Так лучше сразу. Быстрее отделаюсь.

– Нотациями? Думаешь, только ими обойдется? За неполный месяц обучения это у тебя уже какая драка? Третья?

– А есть разница?

– Есть. За такое, вообще-то, исключают.

– Да похрен.

– А на что тебе, позвольте спросить, не похрен? – без предупреждения получаю по губам. Несильно, но обидно. – Ай! За что?

– Леди не сквернословят.

– Да я же тебя цитирую!

– Нашла кого цитировать.

Сворачиваем за угол, минуя учебку, где на кожаных диванчиках обычно заливаются корвалолом уставшие от нас преподы, и входим в двойные стеклянные двери. Они всегда открыты, как бы давая понять, что руководство готово выслушать и принять учеников в любое время, однако на деле гостеприимством здесь не пахнет. Все знают: сюда ходят не хвалебные оды школе петь, а выяснять отношения. Ученики, их родители, униженные учителя, спонсоры, налоговая.

Как результат – за длинным столом, почему-то всегда сильно заваленным, сидит замученная секретарша Катерина: тощая селедка с выпирающими ключицами, которая никогда никому не рада. И себе, наверное, тоже не рада.

– Что хотели, ребята? – ковыряясь в раздражающе пиликающем принтере, спрашивает она с нескрываемой досадой.

– Богданович на месте? – Сорокин кивает на табличку, висящую на второй, дальней двери, уже более приватной и закрытой. За которой притаился личный кабинет директора.

– Он занят. И я тоже.

– Дайте сюда. – Отодвинув Катерину, Витя что-то нажимает на сенсорном экране, где-то дергает и до хлопка закрывает крышку, заставляя принтер сначала замолчать, а после удовлетворенно загудеть, включаясь в работу.

– Как ты это сделал?! – облегченно выдыхает секретарша.

– Перезагрузил.

– Да я раз десять его перезагружала! Стой, ты куда? Нельзя! – Облегчение сменяется возмущением, когда, стащив еще не успевший затянуться валиком чистый лист, Сорокин бесцеремонно врывается к директору. Без стука, зато с чистосердечным:

– Я с повинной. Дайте угадаю, снова объяснительную писать?

Что остается делать? Прошмыгиваю следом со смущенным:

– А я свидетель, – виновато кивая Катерине.

Опуская недовольное ворчание о нашей невежливости и мои извинения сразу за двоих, директор благосклонно прерывает телефонный разговор, соглашаясь нас выслушать.

На самом деле по большей части меня. Витя ограничивается сухим: «Я втащил Маркову. Опять. Скоро придет к вам с распухшим хрюнделем жаловаться. Опять».

И все. Ни малейшей попытки себя оправдать.

Поэтому я и беру слово, разъясняя ситуацию. Мол, так и так, Алексей целенаправленно выводил его из себя, отпуская оскорбления в его и мой адрес. Не забываю добавить, что самолично прибила бы того, будь у меня поставлен удар.

Сорокин на это никак не реагирует. Молча строчит от руки объяснительную, но по поджатым губам заметно, что он не очень доволен тем, что я встреваю.

Да и пожалуйста. Зато мои аргументы звучат куда убедительнее, чем его «да потому что достал». И давайте не будем забывать: по статусу я имею некие привилегии, от которых нельзя так просто отмахнуться. Тем более что пользуюсь ими достаточно редко.

А в данном случае моему папе вряд ли понравится, если он узнает, что его любимую дочурку прилюдно травят в стенах заведения, которое за немаленькие деньги обязано учить и обучать, а не гнобить ребенка. О чем, как бы между прочим, тактично и напоминаю.

Культурно и вежливо, без повышенных тонов.

Наверное, поэтому, а может, потому, что прежде за мной почти не водилось грешков, директор идет нам навстречу. Выслушивает, забирает объяснительную, грозит Вите очередным последним-препоследним предупреждением и попросту отпускает, обещая поговорить с Марковым.

Как и о чем – это уже другой вопрос.

Но на повышенных тонах точно, потому что, когда мы выходим из кабинета, туда, игнорируя уставшую чувствовать себя невидимкой Катерину, как раз влетает Леша: умытый, но с посиневшей переносицей.

Злобно смотрит на меня, с еще большей ненавистью на Витю, однако ничего не говорит. Зато хлопает дверью кабинета так, что в ужасе дрожит матовое стекло в раме.

Ор и угрозы расправы слышны даже из общего коридора. Подслушиваем вынужденно, замирая в нерешительности, потому что… А куда идти-то? На английский вроде как уже бессмысленно.

Не придумав ничего лучше, тупо стоим возле подножия лестницы, размышляя. То ли наверх подняться, то ли в кафетерий сходить кофе попить.

Но это я.

У Сорокина в другом направлении мысль скользит.

– Могу я тебя попросить? – первым нарушает он молчание.

– О чем?

– Никогда больше не вмешивайся в то, что тебя не касается.

– В смысле не касается? Меня как раз таки это и касается.

– НИКОГДА больше не вмешивайся. Не надо меня ни выгораживать, ни защищать.

– Не ори.

– Ты пока еще не слышала, как я ору. И лучше тебе не слышать.

Резкий и холодный тон режет по ушам, заставляя вжимать голову в плечи. Не очень приятно, хоть и понимаю, чем это обосновано: гордость-то мужская задета.

Он же сам буквально недавно отчитывал Мишу, «прячущегося за женской юбкой», а тут получается, что невольно прикрылся моей.

– Я просто хотела помочь.

– А тебя просили о помощи? Что за маниакальная одержимость во все вмешиваться? Самоутверждаешься за счет ущемленных?

Не, ну это уже перебор!

– Да пошел ты, – вспылив, огрызаюсь. – В следующий раз слова не скажу, и пускай тебя отчисляют. Может, хоть тогда научишься себя контролировать. Псих! – перепрыгивая через ступеньки, уношусь вперед, пока на втором пролете меня нагоняет его окрик:

– Малая! По поводу свидания.

Блин. Нашел время!

– И что с ним? – перегибаюсь через перила, всем видом давая понять, что теперь ему точно ничего не светит. Пусть сначала помощь принимать научится.

– Ничего. Я передумал. Никакого свидания. Ни тебе, ни мне это не нужно, – бросает сухо, разворачивается и идет в противоположную от меня сторону – к выходу.

А я, обалдевшая, так и застываю в нелепой позе, рискуя свалиться.

Э-э-э…

* * *

Лайфхак для парней: как стать незабываемым? Просто бортани девушку со свиданием и наслаждайся результатом. Весь спектр негодования к своей персоне тебе обеспечен.

Потому что я негодую!

Не нужно ему. Не хочет он свидания. Передумал.

ПЕРЕДУМАЛ!!!

Не, ну нормально? Передумал, потому что ему не понравилось мое самоуправство! Да и пошел тогда он лесом, ишь какой горделивый баран выискался.

Мысленно ругаю Сорокина, применяя самые незавидные эпитеты, а вот на деле… Не обидно, нет. Скорее тоскливо. И почему мне вечно какие-то придурки попадаются? Это что, проклятье какое-то? Порча?

Сижу в лобби отеля на открытой веранде, вертя между пальцами маленькие фигурки фламинго и жирафа, попавшиеся в «Киндере».

Шоколадные половинки давно съедены, а вот фигурки остались. Сперва хотела выкинуть сгоряча, но передумала и полезла обратно в мусорку: они-то в чем виноваты?

А вообще, это было мило. Если опустить то, что случилось дальше. По крайней мере, так ко мне еще никто не подкатывал. Только вот подкат ли это был? Что двигало Витей?