«Вон хоть как мы на практике анализы крови у коров брали… – Таня прямо воочию увидела, как от меткого удара рогами вылетают две доски в расколе – деревянном коридорчике, куда загоняют коров для манипуляций, из пролома выныривает башка особо вредной бурёнки, которая ловко достаёт ничего не подозревающего Таниного сокурсника, и тот летит кубарём, врезаясь в противоположную стену и собирая на себя по дороге всю грязь в коровнике. А она сама? Стоило ей перегнуться через раскол, чтобы дотянуться до шеи очередной коровы, как та поддела её рогом и резко подняла голову, пришпилив к верхней доске. Хорошо ещё, что на крики примчались сокурсники и сумели отцепить от Тани вредную скотину. А ещё хорошо, что было холодно и плотная одежда не дала корове нанести более серьёзные повреждения. Обошлось синяком, который начинался от солнечного сплетения и расплывался до середины живота.

– И вообще-то корова может весить до шестисот килограммов, бык – до восьмисот! А мишка… ну, по-моему, раза в два меньше! Так что когда махине размером в ДВА МЕДВЕДЯ с преотвратительным характером надо сделать прививку, шкуру не проколоть, игла гнётся, все конструкции, к которым его фиксируют, скрипят на последнем издыхании и дают дуба, а ты сама судорожно думаешь, куда ж от этого паразита, если что, спасаться, то сразу понимаешь, что никакой гарантии безопасности в нашей работе нет и быть не может! Так то бык. А если ещё припомнить карликового кроличка, который когтями задних лапочек едва-едва не добрался до моей вены? А милейшую кисоньку, после которой нашему хирургу пришлось накладывать кучу швов на кисть и предплечье? И если бы это ещё было чем-то уникальным! Это так… навскидку.

Таня не собиралась устраивать показательные выступления перед Соколовским, чтобы усугубить его чувство вины. Ну, действительно, как он мог бы вычислить такое сочетание роковых факторов в абсолютно благонадёжном, положительном, до сих пор тишайшем и миролюбивом постояльце?»

Соколовский усмехнулся:

– Повезло мне с вами! Но, раз уж случилась такая ситуация, надо бы подумать, как предусмотреть противодействие подобным случаям… А ещё решить, что делать с Михаилом Михайловичем Бирюковым.

– А что с ним можно сделать? – Тане абсолютно не хотелось ещё раз как-то контактировать с этим типом.

– Для начала уточнить, что от него осталось, – хмыкнул Соколовский. – Шушаночка, как там гуси?

«Что показательно, "как там медведь" он не спросил,» – машинально подумала Татьяна.

Впрочем, когда норушь показала им нужный участок междустенья, стало очевидно, что этот вопрос был определённо лишним:

– Ой, мамочки… – Таня как-то видела фото лысого медведя, но тот был давно болен и совсем невелик по размеру, а тут-то… – Да как же они так ухитрились его ощипать? – выдохнула она.

– Они талантливые, – прокомментировал Соколовский, не обращая внимания на фырканье Крамеша, который силу гусиного воздействия испытал на себе. – Хотя они, конечно, перестарались. Он мало того, что без обоняния, так теперь ещё и без шерсти! И куда мне его такого «красивого» девать?

Когда стена открылась и Михаилу Бирюкову удалось оторваться от невозможных птиц, лишивших его шерсти, он головой вперёд ринулся в проход, даже не посмотрев, куда он ведёт. Да без разницы куда, главное, чтобы подальше от этого ужаса!

Он чётко помнил только то, как хотел выяснить у той девицы правду про его жену!

«Она мне врала! От неё пахло, точно пахло чем-то лесным… то есть чужим медведем, а значит, Мила тут с другим, значит, её прячет эта…» – сообразил он, попытался расспросить, осознал, что не успеет, а тут ещё где-то чужой медведь!

Эта мысль моментально привела его в боевое настроение. Да, он, конечно, неправильный, неполноценный, недостаточно медведь, как говорила Мила, но уж человеком перед противником и соперником точно не предстанет!

«Сначала надо догнать девицу и выяснить, где Мила и этот…» – металась в голове мысль, подстёгивая неуклюжее, непослушное, слишком громоздкое и непривычное тело.

Михаил не очень-то понял, откуда к нему под ноги метнулся тот бурый зверь, вывернулся человеком, и Михаил ударил его руками, отталкивая, откидывая прочь.

«Нет, не руками, лапами! Там же когти! – через миг догнало его осознание. – Я… я его что? Прикончил?»

Он никак не мог вернуться посмотреть, что именно случилось, потому что внезапно справа и слева от него возникли две птицы, которые схватили его за бока и, лихо изменив траекторию движения, ввалились с ним в какую-то странную дверь, возникшую прямо в стене.

Дальнейшее напоминало непрекращающийся ночной кошмар – он всё никак не мог убежать от проклятых птиц, похожих на странных и здоровенных гусей, а они бесконечно ощипывали с него шерсть!

– Да отвяжитесь! Пошли – от меня – вон! Да не дерите шерсть! Кто-нибудь! Помогите! – рычал Михаил, стараясь оторваться от погони или хотя бы оторвать от себя этих созданий.

Он уже и счёт времени утратил, сознавал только, что шерсти на нём становится всё меньше и меньше, а щипки гусей – всё чувствительнее и чувствительнее.

К моменту, когда в стене справа открылась дверь и он рванул в этот новый проход, шерстяной покров у него оставался разве что на макушке между ушей, ну и на самих ушах…

Он даже не сразу сообразил, где оказался, понял только, что уже находится не в том сумрачном коридоре, а в комнате, ринулся к дивану и сделал попытку загородиться им от гусей, но они и не нападали, а довольно перегагакивались рядом.

То, что в комнате есть ещё кто-то кроме него, он тоже осознал не сразу, а только когда услышал чужие голоса.

– И куда мне его такого красивого девать? – произнёс явно кто-то знакомый…

Бирюкову пришлось напрячься, чтобы вспомнить, кто это:

– Это ж вы… Соколовский? – рыкнул он, сфокусировавшись на светловолосом мужчине, восседающем за столом.

– Это ж я, – согласился тот. – А вот вас прямо не узнать! И, позвольте уточнить, что это вы тут мне натворили?

Память о последних «натворённых» событиях догнала Бирюкова, как кирпич, прилетевший на макушку.

– Аррр… – простонал он, хватаясь за голову страшенными лапищами.

– Вы мне сотрудницу-то дальше не пугайте! – строго приказал Соколовский. – Она и так едва-едва жива после встречи с вами! А вот второй сотрудник… – он выразительно посмотрел на медвежьи когти, перепачканные выразительными бурым пятнами.

– Что? Что с ним? Он жив? – Бирюков с возрастающим ужасом осознавал, что натворил. – Я не хотел! Я клянусь, что не хотел! Он появился так неожиданно, я его просто оттолкнул с дороги!

– Он умирал. К счастью, Таня его спасла, – холодно ответил Филипп. – Так что вашей заслуги в том, что никто не погиб, нет ни малейшей. И вообще, да КАК ТЫ ПОСМЕЛ?

Он встал и неожиданно стремительно оказался около опешившего медведя.

– Как ты посмел нападать на моих сотрудников в моём доме? – Соколовский говорил негромко, пристально глядя на медведя.

Таня только сейчас поняла, в какой ярости он пребывает. Казалось, что от этой ярости заискрился белыми вспышками, зазвенел воздух.

Медведь прикрыл морду лапами и заскулил:

– Не надо! Я не хотел! Я не собирался! Я не справился с телом.

– Зачем ты вообще влез в эту шкуру, если не умеешь с ней обращаться?

– Я… должен был! Тут где-то прячется другой! Другой медведь, который приехал с моей женой. Она… – кивок головы в сторону опешившей Татьяны, – она их прятала – я учуял!

– Ты же не различаешь запахи!

– Не все, но… я точно уловил такой непривычный, лесной запах! – Бирюков понимал, что находится на тонкой-тонкой грани и вот-вот рухнет вниз, в полнейшую безнадёжность. – Поверьте мне! Я не вру! Я чуял!

– Филипп Иванович, я не понимаю… не было никакого другого медведя, – развела руками Таня.

– Я знаю, просто интересно, что он принял за «непривычный лесной запах»? – Соколовский отошёл обратно к столу и озадаченно пожал плечами.

– Ээээ… разве что… сбор Тявина? – предположила Таня. – Я как раз перед этим чай заваривала…

Михаил решился открыть глаза, потом узрел свою тушу, потом стеснительно присел за диван и преданно уставился оттуда на Соколовского.

– Таня, принесите, пожалуйста, сбор, – попросил Филипп.

Когда она вернулась с бумажным коричневым пакетом, у Бирюкова встали дыбом все его шерстины на макушке – именно этот запах он принял за признак присутствия другого медведя – нормального, лесного. Не никчёмного, не искалеченного отсутствием одного из самых важных медвежьих качеств, а правильного. Такого, к которому точно убежит его жена!

– Нда, как всё запущено! – выразительно произнёс Соколовский. – Так ты взял и едва не сожрал мою помощницу и моего травника просто из-за того, что взревновал и тебе померещился какой-то не такой запах из-за сбора таёжных трав? Ты нормальный? Ты хоть понимаешь, что я могу за это потребовать твою жизнь и буду прав?

– Да… понимаю, – глухо отозвался медведь – абсолютно беспочвенное нападение на беззащитных, которое закончилось тяжёлыми ранениями, могло караться именно так!

– Но скажите только… жена… Мила? Она тут?

– Приехала после тебя, разумеется, без чужих медведей, – вздохнул Соколовский. – Можешь с ней поговорить… напоследок!

Он кивнул, и черноволосый тип, стоящий около стола, вышел из кабинета, а потом вернулся со смартфоном Бирюкова.

– Когти убери! – строго велел черноволосый.

– Они не втягиваются… – вконец растерялся Бирюков, понимая, что его жизнь заканчивается.

– Вернись в человеческий вид! – утомлённо посоветовал Соколовский. – Только из-за дивана не выходи… не думаю, что на тебе многое из одежды осталось, а тут девушка…

Медведь рухнул на пол, выглянул из-за диванной спинки уже в человеческом виде, неловко перегнулся, опасаясь показаться больше, чем это будет прилично, и нашаривая серьёзно ободранной гусями рукой брошенный на сиденье дивана смартфон, а потом торопливо набрал номер жены:

– Мила…

– Ты! Что ты натворил! Я же тебе сказала, что не буду больше с тобой жить! Не желаю рисковать медвежатами из-за твоих глупостей!

– Кккакими медвежатами?

– Моими, конечно! Ну и твоими… частично. Короче, не звони мне больше! Ты не человек, я – тоже! Жить как люди мы не могли и не можем, так что забудь про меня. Вообще забудь и не рассчитывай, что я как-то буду тебя вытаскивать из той заварухи, в которую ты вляпался по собственной дури! Всё, прощай!

Смартфон выпал из лапы… нет, то есть всё-таки из руки разом ослабевшего Бирюкова и мягко приземлился на сиденье дивана.

– Чем ты думал, когда пытался втиснуться в чужую, людскую жизнь, натянуть на себя красивую картинку? – сухо уточнил Соколовский.

– Я… чем я думал? – с горечью отозвался Михаил. – Что я хоть так смогу быть полноценным! Не получается быть таким медведем, так хоть как человек справлюсь. Хотя… какая уж разница. Делай что ты хочешь! Наверное, так действительно всем будет лучше!

– Что я хочу? Да нужен ты мне, – брезгливо фыркнул Соколовский, неприязненно разглядывая здоровенного типа в жалких лохмотьях, стеснительно прячущегося за диваном. – Но вот делать с тобой что-то придётся – ты можешь быть реально опасен.

Он покосился на своего ветеринара и насмешливо покачал головой.

– Таня… дайте угадаю, вы что, заступаться за него решили?

Глава 31. Есть только то, что уже случилось

Таня покосилась на Михаила.

– Ну… как бы да. Вы же сами понимаете, что это такое стечение обстоятельств. И несчастливое, и наоборот.

– Про несчастливое я понимаю, а наоборот – это вы про Уртяна? – уточнил Соколовский.

– Да, конечно.

– А если бы у вас не получилось или вы не успели бы? – Филиппу действительно было интересно услышать ответ.

– У меня нет в наличии «если бы», – отозвалась Таня. – Есть только то, что уже случилось.

Соколовский усмехнулся:

– Да… вы правы, конечно. Вообще-то у всех есть только то, что уже есть, только не все это понимают и принимают. И что вы бы посоветовали? Только учтите, на мой взгляд, жить среди людей так, как он это делал раньше, ему уже нельзя – может сорваться и будет трагедия.

Михаил судорожно вздохнул, опустив взгляд на свои руки, перепачканные в запекшейся бурой крови того типа, которого он так ужасно… оттолкнул.