– Что? – спрашивает Марион, уперев руки в бока.

– Разве что? – спрашивает Расти.

– Разве что мы оба останемся? Поделим коттедж на двоих? – предлагаю я, осознавая, что вообще не продумал этот план. – Так можно? Конечно, придется сообразить, как друг другу не мешать…

– Поделите? – переспрашивает Марион, вежливо посмеиваясь над моим предложением. – Поделите? Чарли, дорогой, я тебе даже не успела тут все показать!

– Да, но…

– Нет-нет. Тут всего одна спальня, вы оба никак не сможете разместиться, – теперь ее лицо выглядит строгим. – И самое главное – вы друг друга не знаете. Вряд ли ты так себе представлял этот отпуск. Приехал ради тишины и уединения, а приходится ютиться с незнакомкой!

Мы с Роуз встречаемся взглядами не дольше, чем на секунду, но я успеваю разглядеть, что та уверенная, независимая женщина, которую я повстречал на обочине, – всего лишь фасад, за которым она прячется, пытаясь стойко смириться с тем, что ее отправляют обратно в Дублин.

– Спасибо, но Марион права, – говорит она громко и твердо, и только искрящиеся зеленые глаза выдают ее истинные чувства. – Вам хорошо провести время, Чарли. Это особенное место, и очень мило с вашей стороны было предложить нам остаться в коттедже вдвоем. Но вам повезло отыскать его первым. Так что наслаждайтесь.

Я бросаю взгляд на Расти. Он пялится на свои развязавшиеся шнурки.

– Пока, Роуз, – говорит он, медленно завязывая их, но она уже ушла.

Через пару минут я слышу, как с третьей попытки заводится двигатель. Она уезжает благородно, не выказав ни грамма недовольства или злобы. Не уверен, что я смог бы поступить так же.

– Нам надо поговорить, – одновременно говорят Марион и Расти.

Расти выглядит так, словно будто вот-вот разразится проклятиями, а Марион меряет шагами комнату, сложив на груди руки.

– Пойду пока принесу свои сумки.

Я выхожу на улицу, чувствуя себя немного виноватым, и вскоре за мной вылетает Расти, запрыгивает в свой пикап и поспешно уезжает, оставляя позади следы от шин и выхлопные газы. Я заглядываю в окно коттеджа и вижу Марион, промакивающую глаза перед зеркалом на камине.

– Так, молодой человек, бегите к огню, просохните, погрейтесь, – говорю я Максу, который очень терпеливо ждал, пока мы закроем все вопросы по заселению. – Мы ни в чем не виноваты. Так что самое время насладиться отпуском, раз уж мы сюда приехали.

Макс спрыгивает с сидения машины и бежит к открытой двери в дом, давая мне возможность впервые за последний час остановиться и побыть наедине со своими мыслями.

Я смотрю, как на соломенную крышу падают снежинки, и вдруг понимаю, что это место и впрямь может быть особенным, как и сказала Роуз.

Закрывая глаза, я слышу звук необузданного прибоя, и, если верить описанию коттеджа на сайте, море тут в двух шагах. Но думаю, что пройтись все-таки придется. И сколько бы я ни пытался насладиться местной красотой и уединением, мыслями я возвращаюсь к Роуз, представляя, как она едет обратно, в Дублин, оставляя это волшебное местечко позади.

Я по себе знаю, какого рода грусть побуждает человека провести Рождество в одиночку. Интересно, какая у нее история. Чем больше я об этом думаю, тем сильней мне хочется догнать ее. Я представляю, как останавливаю ее и убеждаю остаться, как бы это ни шло вразрез с нашими планами.

Но потом телефон вибрирует, и иллюзия разбивается на кусочки. Конечно же, это Хелена.

Ты уже добрался? Как оно там? Жду фотографий! Присылай поскорее, пожалуйста. Тебе правда понравился мой наряд? А то я еще успею переодеться.

Черт побери.

Мне жаль, что ты проиграла, Роуз, но мне очень нужен этот отпуск. Кому-то достается все, а кому-то – ничего.

Что ж. Самое время попробовать те свежеиспеченные домашние булочки.

Глава третья
Роуз

Я умудряюсь доехать до заборчика в конце ухабистой дороги, оставляя все свои надежды и мечты о Рождестве в коттедже, прежде чем разрыдаться в голос. Я чувствовала, как внутри нарастало торнадо чувств, и вот – все вырвалось наружу.

Так и знала, что нельзя было надеяться. Может, коттедж «У моря» и расположился посреди глуши, но в моем сердце он занимает особое место.

Не злись, Джон, говорила моя мать отцу столько лет назад. Я соглашалась с мамой, но после сегодняшнего встала бы скорей на папину сторону.

Остается в семье. Ага, как же. Увидишь. Время покажет. Наступит день, когда нас даже на порог этого коттеджа не пустят. Прошли времена.

Мой папа человек немногословный, но чем старше я становлюсь, тем больше осознаю: он подбирает слова с умом и говорит от сердца.

Я совсем недалеко от дома своего детства, где родители и сестра планируют провести идеальное Рождество без меня, и на мгновение я думаю о том, чтобы забыть о гордости и присоединиться к ним.

Неужели я хочу третий год подряд проводить праздники одна?

Да, хочу.

Я не заслуживаю того, чтобы быть счастливой в это время года. Мне нельзя предаваться праздничным увеселениям как прежде, нельзя даже и думать о таком.

Если Майкл не будет веселиться, то и я не буду. Его нет, и Рождество уже никогда не будет прежним. Это не наказание, простой факт. Если бы не я, он бы все еще был здесь, и с этой мыслью мне придется провести остаток жизни.

Я больше не праздную Рождество.

Но когда я заезжаю в деревеньку, куда нас раньше возила бабушка Молли, я представляю, как моя семья обсуждает планы на ужин, школьные представления, «тайного Санту» на ферме, и сердце падает.

Думаю, в этом году украсим стол золотом и серебром. Я сделала новые полена для свечей, старые что-то поизносились.

Мама почти слово в слово повторяет это каждый год и слушает на повторе «О Святая ночь». Неважно, где я и с кем, стоит мне услышать эту песню, как я сразу же переношусь на кухню, к маме.

Мать Джуда пришлет свою знаменитую «Павлову». И даже сделает баноффи для вашего папы. Ну разве она не прелесть?

Семья моей сестры словно сошла с телевизионной рекламы, даже родители ее мужа невероятно милы. Хоть вслух она не сравнивает свою жизнь с моей, я знаю: она смотрит на меня и видит катастрофу. Не может не видеть.

Это всего лишь переоцененный воскресный ужин, бога ради. Напиши мне список, что купить в магазине, и я куплю. Но брюссельской капусты много покупать не буду, все равно ее никто не ест и она оказывается в помойке.

Моему отцу семьдесят пять, и предсказать его слова и действия так же легко, как дождливый день в Ирландии. Он очень мил и в то же время остроумен, остер на язык и втайне любит ходить по магазинам, покупать продукты.

Глаза Роуз всегда зажигаются, когда она слышит, как колядуют дети. Ей самой нравится петь, но голос у нее похож на завывания кошки.

И снова мама… Моя любовь и в то же время неспособность к пению всегда была неиссякаемой темой для шуток, но это не останавливало меня, я все равно нет-нет, да и напевала что-нибудь.

Глаза обжигает слезами.

Я проезжаю по главной улице этой украшенной к празднику маленькой деревушки; мимо пробегают дети, восхищаясь снегопадом: наверное, это последний день перед каникулами, и они идут из школы домой. Один мальчик высовывает язык, чтобы ловить снежинки, и вскоре уже все следуют его примеру.

– О, Джордж.

Я тянусь за утешением, но Джордж уныло сидит в соседнем кресле и смотрит грустными-грустными глазами.

– Прости, – вслух говорю я. – Сколько раз мне еще надо извиниться? Прости, ладно?

Я извиняюсь, понятия не имею, перед кем. Своей собакой? Майклом? Семьей? Или перед самой собой, за то, что моя жизнь совсем не складывается?

Мы с Майклом часто шутили, что наша жизнь похожа на сон, но он оборвался, а я проснулась. Больше нам не встретить Новый год на маяке Фанад, где нам казалось, что мы на вершине мира. Больше не планировать совместные путешествия. Не будет ни свадьбы, ни семьи, ничего.

Но для всего мира дела у меня в порядке.

В Дублине я создала целую жизнь. Старалась изо всех сил, чтобы начать все сначала. Я не пыталась смириться с его смертью, пережить ее, двинуться дальше – я в такое не верю. Но хотела хотя бы попытаться жить и быть счастливой. Я знаю, он бы этого хотел.

Да, я могу читать речи, заслуживающие награды.

Да, я могу выцепить горячий маркетинговый контракт прямо из-под носа конкурента. Но на деле я просто одеваюсь в кого-то, кто не я, притворяюсь храбрее, чем есть на самом деле. Я просто помада, пудра, краска и изломанная душа, задрапированные веселыми улыбками и винтажной одеждой.

А за маской – только я и моя собака, одни в мире, в котором я не могу отыскать свое место. Я изнываю по… взаимопониманию, дружбе, компании, по той любви, которую мы разделяли с Майклом, мне хочется снова ощутить это все, хотя бы на мгновение.

У меня звонит телефон, и я съезжаю вбок, к кафе с запотевшими окнами и сияющими гирляндами. Вот бы это был Расти или Марион, которые вдруг придумали, где мне провести Рождество.

Но нет, это Карлос.

Я стряхиваю с себя уныние, выпрямляюсь, отбрасываю назад волосы и вхожу в роль.

– Привет, дорогой, – пропеваю я и, заметив себя в зеркале заднего вида, понимаю, что даже улыбаюсь. Глаза покраснели от слез, внутренности свело от страха, но я улыбаюсь. Когда я стала такой прекрасной актрисой?

– Роуз, милая моя Роуз, – поет он в ответ. – На работе все отлично, так что не паникуй. Я просто хотел узнать, как у тебя дела, – говорит он, и в его голосе чувствуется бурлящая, неиссякаемая энергия. – Я тут в офисе, по уши в проекте для Рэйни, с ума схожу. Расскажи, он такой же, как ты помнишь? Что-то изменилось? Гони подробности!

– О чем? О проекте для Рэйни?

– Нет, о домике твоей бабушки Молли, – восклицает он. – О Донеголе! Фанаде! О том райском местечке, куда ты умотала!

Ах, ну точно.

– Понимаешь, этот коттедж больше не принадлежит моей бабушке, – медленно говорю я, пытаясь выиграть время. – Это эйрбиэнби, который называется коттедж «У моря». И… да… в общем, он…

– Роуз?

– Да?

– Ты в порядке? Ты как будто все еще в машине. Ты же не заблудилась? Я думал, ты хорошо там ориентируешься.

Я быстро глушу двигатель, чтобы скрыть правду. Боюсь, если он узнает, то снова начнет уговаривать меня провести Рождество с ним и его отцом. Они, конечно, милейшие, но я не могу представить ничего ужасней, чем пытаться веселиться и праздновать.

– О, нет, я на месте… Да, в машине. Просто в магазин приехала за продуктами, – бормочу я и прикрываю глаза, ругая себя за ложь. – Сам понимаешь, пироги, печенье, чипсы и соусы, все по классике. Дорога до деревни симпатичная, прогуляться приятно, но начался снегопад, поэтому я решила проехаться. Хоть и красиво, не хочется поскользнуться и сломать лодыжку в первый же день.

Я выдавливаю смешок и слышу, как на заднем фоне на другом конце провода болтают мои коллеги – отчетливый заразительный смех нашего дизайнера Мии, хриплый голос копирайтера Рори, распевающего колядки на ее потеху. Они тайком встречаются, я точно знаю, хоть и отрицают это годами.

По крайней мере не только я живу во лжи.

– Ох, Роуз, я весь зеленый от зависти и этому рад, – говорит Карлос. – Verde de envidia. В Дублине льет, как из ведра. Тут серо, хмуро, ужасно, слякотно и мокро. Даже дельфин впал бы в депрессию, увидев эту картину. Ну же, расскажи что-нибудь еще. Мне нужно вдохновение для этого проекта. Давай, опиши, что ты видишь прямо сейчас.

Я прикрываю глаза и хихикаю. Дельфин в депрессии? Это что-то новенькое, даже из уст Карлоса.

Я пытаюсь выглянуть в ветровое стекло, но понимаю, что даже если бы хотела рассказать правду, не могла бы – тонкий слой снега покрывает его, как одеялом. Так что я пользуюсь своим, всегда ярким, воображением.