Зорге продолжал преподавать в высшей школе Ахена, одновременно издавая местную коммунистическую газету “Глас народа”. Курт Герлах согласился на мирный развод, и Зорге с Кристианой переехали в соседний Золинген – “город клинков”. Вскоре стало известно, что полиция не спускает глаз с Зорге и ищет предлог, чтобы выслать его из города как опасного радикала. Живущая “во грехе” пара обеспечила властям необходимый повод. Во избежание неприятностей бродяге Зорге пришлось задуматься об узах, как сам он говорил, “буржуазного проклятия” брака. “Полиция, разумеется, хочет выкинуть меня из Золингена, не имея на то никаких оснований, и потому попытается прибегнуть к предлогу, будто [наше сожительство] служит оскорблением общественной морали, – писал Зорге Корренсу в письме от 19 апреля 1921 года. – С точки зрения буржуа, совместное проживание представляет собой возмутительное явление. Мы оба досадуем, но нам придется пережить эту неприятность”[25]. Ранее в письме Корренсу Зорге клялся, что “даже в глубине души я не испытываю потребности в другом человеке, чтобы жить, и именно жить, а не просто существовать как овощ”[26]. Тем не менее в мае 1921-го они с Кристианой официально зарегистрировали свой брак.

Как раз в этот семейный период Зорге впервые вступил в марксистскую полемику, написав памфлет “Накопление капитала и Роза Люксембург” – критическое исследование теории погибшей предводительницы “Союза Спартака”. Работа была невероятно скучна. Даже сам Зорге впоследствии признавал, что его “ методы обращения с трудными вопросами были слишком грубыми и незрелыми”, и надеялся, что нацисты сожгли все имевшиеся экземпляры[27] – хотя более вероятно, что он в этой работе неполиткорректно похвалил уважение, которое Люксембург питала к парламентской демократии, и впоследствии это бросило бы тень на его приверженность ортодоксальному коммунизму. Однако даже если Зорге вынашивал планы о карьере ученого-марксиста, они рухнули в конце 1922 года, когда его исключили из Высшей школы Ахена, поскольку он был “втянут в ожесточенные политические дискуссии”[28]. Но, как бы то ни было, у партии были на него свои планы. Преимущественно пролетарский Рурский регион созрел для революции, но рабочим движением руководили умеренные католические профсоюзы, подлежавшие, по мнению партии, срочному обращению в коммунистическую веру. В местном отделении Коммунистической партии в Зорге верно разглядели человека действия, а не мыслителя, предложив ему стать шахтером и – буквально – подпольным агитатором.

Неопытный, но физически развитый Зорге устроился на работу в угольную шахту недалеко от Ахена и, организовав там социалистическую ячейку, перешел с той же целью на другую шахту. “Работа была тяжелой и опасной, – рассказывал он потом японским следователям, особенно тяжелой из-за полученных на войне ранений, которые до сих пор напоминали о себе приступами боли. – Однако я не отступил от своего решения. Опыт работы шахтером был очень ценен для меня, ничуть не уступая опыту, полученному мною на фронте. К тому же моя новая работа отвечала интересам партии”[29].

Попытка вести аналогичную работу в интересах партии в угольных провинциях Голландии провалилась. Зорге немедленно разоблачили как возмутителя спокойствия, выгнали с шахты и депортировали из страны. Владельцы шахт в Ахене также были настороже по части угрозы коммунистических волнений, и, вернувшись в Рур, Зорге не смог найти работу.

У него оставался лишь самый очевидный карьерный выбор – работать в партии, хотя он не оставлял надежд стать серьезным ученым, вероятно, в качестве запасного варианта в это неудачное для коммунистов время. От научных амбиций он не откажется до конца своих дней. Он всегда настаивал, чтобы к нему обращались “господин (или товарищ) доктор Зорге”, и продолжал публиковаться в научных изданиях. После ареста в Японии тайная полиция обнаружила на тумбочке у его кровати незавершенную научную монографию о Японии.

Зорге предложили оплачиваемое место в партийном руководстве. Он отказался, приняв предложение Курта Герлаха – очевидно не державшего зла на нового мужа бывшей жены – работать во вновь учрежденном франкфуртском Институте социальных исследований, директором которого не так давно был назначен последний[30]. Кристиана со вкусом обустроила их новый дом, вскоре ставший оживленным салоном для сторонников левых взглядов. В числе приглашенных бывала и Гедвиг Туне, стройная привлекательная актриса австрийско-еврейского происхождения, жена Герхарда Айслера, издателя коммунистической газеты Die Rote Fahne. По-юношески увлекающаяся людьми и идеями, Гедвиг, которая впоследствии прославится под именем Геде Массинг (по фамилии своего второго мужа), безмерно восхищалась Зорге[31].

“Он не вписывался в шаблон немецкого коммуниста, как и Кристиана. В коммунистических кругах они выделялись хорошим вкусом и утонченностью, – писала она о чете Зорге. – Их дом стал центром светской жизни этой группы. Помню, выглядел он весьма необычно: из прошлого Кристианы, которая до этого была замужем за богатым профессором, сюда перекочевала антикварная обстановка; у них была отличная коллекция современной живописи и редких старинных гравюр. Меня поразила царившая в доме атмосфера легкости и изящества. Мне нравилось, что бок о бок здесь сосуществовали серьезные беседы и страсть к жизни”[32]. Массинг с энтузиазмом отмечала, что она вращалась “исключительно в высших коммунистических кругах”, описывала “довольно высокомерное отношение” этой среды к менее выдающимся людям[33]. Тем не менее самой Геде вскоре предстояло стать легендарной советской шпионкой[34].

Зорге совмещал преподавание с партийной и издательской работой, чтением лекций, как и в Ахене. Однако вскоре он уже участвовал в подпольной деятельности. Поскольку полиция не спускала глаз с самых известных руководителей франкфуртского отделения партии, Зорге доверяли обеспечение “тайной связи между ЦК в Берлине и организацией во Франкфурте”. Он прятал партийные средства и пропагандистские материалы в своем кабинете в университете, а “крупные посылки скрывал в учебных аудиториях в ящиках для угля” или прятал в своем кабинете и библиотеке социологического факультета университета. К октябрю 1923 года в результате скачка инфляции стоимость рейхсмарки составила 60 миллионов к 1 доллару. В Саксонии партия воспользовалась массовыми протестами, чтобы начать новое вооруженное восстание и провозгласить пролетарскую республику. В ходе кратковременного восстания Зорге должен был поддерживать “постоянную тайную связь” с руководством повстанцев, “часто выполняя специальные задания и доставляя важные указания и распоряжения по политическим и организационным вопросам” из Франкфурта и Берлина[35].

Восстание в Саксонии было подавлено, как и аналогичный коммунистический мятеж в Гамбурге. Вскоре после этого в Мюнхене произошел закончившийся провалом путч правых, организованный молодым деятелем Адольфом Гитлером. Тем не менее Зорге доказал свою ценность как тайный агент. Когда в апреле 1924 года проходил нелегальный 9-й съезд КПГ, отвечать за безопасность советских гостей было поручено именно ему. Это была делегация Коммунистического интернационала (Коминтерна), членом которого вскоре станет и сам Зорге.

Карл Маркс в Манифесте коммунистической партии провозгласил, что “у рабочих нет отечества”, и призвал пролетариев всех стран соединяться[36]. В своей работе 1902 года “Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения” Ленин выдвинул идею, что коммунистические партии следует учредить по всему миру в помощь борьбе международного пролетариата, и основал Коминтерн как “генеральный штаб мировой революции”[37]. На деле, захватив власть в России, Ленин считал себя бесспорным лидером этого штаба. Он настаивал, что русские большевики как единственная группировка в мире, фактически осуществившая революцию, должны взять на себя руководство мировой революцией[38]. Коминтерн во многом был наиболее совершенной ленинской организацией; в его основе лежали две неразрывно связанных страсти Ленина: одержимость секретностью и стремление к абсолютной власти. Коминтерн создавался отнюдь не в демократических целях[39]. Так, с самого своего формирования в 1919 году, он строился на обмане. Предполагалось, что его роль заключалась в продвижении коммунизма по всему миру. Однако подлинная его цель состояла в том, чтобы собрать всех иностранных радикалов в одну большую сеть под контролем Москвы и служить прикрытием для советской пропаганды и сбора разведданных[40].

Первый конгресс Коминтерна, проводившийся в Кремле, в переполненном Митрофаньевском зале в здании Судебных установлений (Сенате) в марте 1919-го, задал тон ложного “экуменизма”. Якобы в нем принимали участие 52 делегата из 37 коммунистических организаций разных стран мира. На самом же деле английский “делегат” родился в Российской империи и эмигрировал в Англию, где работал портным, а затем стал секретарем Максима Литвинова, заместителя наркома по иностранным делам^[2]. Японцев намеревался представлять голландский социал-демократ товарищ Рутгерс, лишь однажды бывавший в Стране восходящего солнца. В “Правде”, главной газете партии, Ленин самонадеянно заявлял, что “Советы завоевали весь мир”. По словам одного английского очевидца, “во всей этой истории был элемент неправдоподобия”[41].

С самого начала Германия была главным призом мировой революции. Так часто говорил Ленин о назревании революционной ситуации в Германии. Поэтому он предложил взорвать эту бочку при помощи искры, запущенной по незримой подрывной сети Коминтерна, чей фитиль тянулся из кабинета Ленина в Кремле до самой несработавшей бомбы революционного сознания германского пролетариата[42].

К моменту встречи Рихарда Зорге с делегацией Коминтерна во Франкфурте в 1924 году организация обросла значительным аппаратом, которым руководил верный соратник Ленина Григорий Зиновьев. Коминтерн успел поддержать ряд вполне реальных и жестоких революционных выступлений. Одно из них – закончившееся провалом провозглашение Венгерской советской республики в 1919 году, попытка была оплачена советским золотом при участии нескольких сотен русских бойцов, называвших себя “террористической группой Революционного правящего совета”. Коминтерн также сыграл ключевую роль в неудавшемся перевороте в Эстонии, организованном местной коммунистической партией. В 1921 году в Германию была отправлена советская диверсионная группа, целью которой было разжигание революционного насилия. Группа русских диверсантов и их немецких сообщников попыталась взорвать экспресс, следовавший из Галле в Лейпциг, что было частью масштабной “мартовской акции”, задуманной как серия локальных мятежей, которые должны были подстегнуть новое общенациональное восстание[43]. Советская армия была приведена в готовность на новой российско-польской границе для участия в последней попытке революции в Германии. Но, как и восстание спартакистов, и неудавшийся коммунистический мятеж в Руре на следующий год, Мартовское восстание 1921 года потерпело фиаско.

Даже если идеология Коминтерна являлась безусловно марксистской по своей сути, изначально она отталкивалась от тактического положения, что коммунистические партии по всему миру никогда не должны признавать законности буржуазного государства и должны воздерживаться от участия в буржуазной демократии. Это было одно из “21 условий”, сформулированных Лениным в августе 1920 года.^[3] На деле это привело к принципиальному конфликту с Коммунистической партией Германии, чей умеренный руководитель Пауль Леви был исключен из нее в результате давления со стороны Москвы за то, что осудил Мартовское восстание, а также за недостаточно решительное противодействие участию в выборах[44]. Одним словом, члены советской делегации, участвовавшей в Съезде компартии в 1924 году во Франкфурте, были не столько посланниками, сколько неофициальными кукловодами германской партии.