Также было отдельно сказано, что в крови старшеклассницы Кэйко Хасимото обнаружилось высокое содержание триазолама – транквилизатора бензодиазепинового ряда, входившего в состав некогда популярного в Японии снотворного препарата под названием «Хальцион»^[18]. Раньше он использовался для лечения тяжелой бессонницы и тревожных расстройств, а также для подавления агрессии, суицидального поведения, в лечении шизофрении и психозов. «Долгие годы “Хальционˮ оставался большим хитом среди работников компаний и домохозяек, – замечал автор статьи. – Его называли “таблеткой, которая вырубает на раз-дваˮ. В последние годы выяснилось, что некоторые данные о его безопасности были сфальсифицированы – к тому же он запятнал себя как опасный психотропный препарат, в преступном мире использовавшийся в сочетании с алкоголем для совершения ограблений и изнасилований. Было доказано, что “Хальционˮ может вызывать зависимость. Тем не менее благодаря высокой эффективности его все еще прописывают, и он не полностью исчез с аптечных полок, а число людей, использующих “Хальционˮ, довольно велико». Далее журналист выдвигал сомнительное предположение, что в случае Кэйко Хасимото убийца-демон проявил своеобразное милосердие, позволив ей умереть наименее мучительной смертью.

Забыв об инвестиционном портфеле, который он планировал подготовить для одного из VIP-клиентов, Александр погрузился в чтение статей, недоумевая, кто мог их ему прислать. Кто-то из бывших коллег из Банка Нагоя? Может быть, для них бы и не составило труда выяснить адрес его нынешней работы, но зачем бы им вообще понадобилось это делать? И какое он, обыкновенный банковский служащий из России, мог иметь отношение к токийской криминальной хронике?..

Среди крупных газет и таблоидов ему неожиданно попалась университетская газета Тодая. Сначала Александр хотел отложить ее в сторону, но с обложки на него смотрело уже знакомое непривлекательное лицо.

«Мэйко Маэда, студентка кафедры механоинформатики факультета инженерно-технических наук нашего университета, удостоена стипендии Google PhD. Поздравляем!»

Даже на фото, сделанном по такому радостному поводу, Маэда не улыбалась, а ее брови были нахмурены, как если бы она продолжала обдумывать свои исследования. Александр рассеянно перевернул страницу. «Студентка последнего года обучения бакалавриата, основываясь на когда-то произведших фурор в научном мире работах профессора механоинформатики Хирокуми Миуры^[19], собрала действующую модель сумеречной цикады хигураси. Хитиновые пластины и крылья изготовлены из тончайших кремниевых листков. Крошечное насекомое может ползать по земле и забираться по стволам деревьев, перебирая лапками, а также летать благодаря энергии, вырабатываемой химическим двигателем, где происходит экзотермическая реакция, – «искусственной мышцей», расположенной в основании крылышек. Также цикада, изготовленная Маэдой-сан, способна издавать мелодичное стрекотание и пение, неотличимое от пения настоящего самца цикады, что было показано в изящном эксперименте, в котором самки цикад предпочли искусственного самца настоящим. Мы от всего сердца поздравляем Маэду-сан с этим достижением и получением престижной стипендии и желаем ей дальнейших успехов…»

«Такая талантливая молодая девушка…» Александр вздохнул. Его рабочий день подходил к концу. Кроме газет, в пакете ничего не было – никакой поясняющей записки, ни единой карандашной пометки на полях: он специально просмотрел каждую страницу в поисках хоть какой-нибудь дополнительной подсказки, но газеты выглядели так, словно их даже ни разу не разворачивали, просто купили в комбини или в киоске перед станцией и сложили в почтовый пакет. Он мог поспорить, что на них не нашлось бы ни единого отпечатка пальцев отправителя.

Бармен. Тот человек, которого Александр встретил в своей последней (тогда он не сомневался, что больше туда не вернется) рабочей поездке в Японию, любил рассказывать тоси дэнсэцу, в которых на поверку оказывалось больше правды, чем думалось сначала.

«Он знал, что в реке под мостом Адзумабаси были спрятаны два трупа. Откуда-то он это знал и отправил туда этого дурачка Аодзаки, или как там его на самом деле звали».

От этой мысли у Александра похолодели ладони.

– Кисё Камата^[20], – едва слышно проговорил он.

Вокруг станции Икэбукуро, согласно Google-картам и различным сайтам для туристов, нашлось несколько десятков различных идзакая^[21] и баров, из которых Александр отметил двенадцать наиболее, по его мнению, подходящих для ночного свидания – не слишком дешевых и на первый взгляд с достаточно уютной обстановкой, работавших всю ночь до самого утра. Учитывая, что район Икэбукуро считался вторым после Кабуки-тё^[22] кварталом красных фонарей в Токио, он опасался, что их окажется больше, хотя и не был вполне уверен, что ночной бар, где работал бармен с необычной фамилией Óни (ну да, конечно, регион Тохоку…), попал в его список. Взглянув на усеянную красными значками карту, он подумал, что при желании их можно было бы обойти за несколько вечеров – если учитывать, впрочем, что бармены работают посменно, на это могло бы потребоваться больше времени. Пожав плечами, он щелкнул значок «Завершение работы». В конце концов, это было делом японской полиции.

Александр

В лесу было темно. Под ногами похрустывали опавшие веточки. Стояла тишина, которую можно услышать только в роще криптомерий: бамбук постукивает даже при слабом ветре, а кроны сосен всегда издают приглушенный шум – лишь криптомерии величественно молчат. Александр вдохнул полной грудью прохладный, пахнущий хвоей воздух и запрокинул голову. В недосягаемой вышине на фоне темного неба покачивались верхушки исполинских деревьев. Он зашагал вперед, не вполне уверенный, правильной ли идет дорогой, чтобы выйти из леса. Земля под ногами то поднималась вверх, то полого спускалась. Где-то запела цикада: сначала тихо зажужжала, затем издала несколько робких пощелкиваний, спустя несколько мгновений ей ответила вторая, и первая, осмелев, застрекотала громче. К ним присоединились другие, невидимые в темноте, скрытые в безмолвных зарослях – их хор то затихал, становясь похожим на напряженное гудение электричества в больших городах, то внезапно нарастал, как шум морского прибоя, перемежался все усиливающимися пощелкиваниями и короткими музыкальными трелями, вздымался, подобно громадной волне, и, достигнув пика, обрушивался, стихал, как та же волна, шурша, отползает обратно в море, перекатывая мелкие камешки на берегу.

Александр ускорил шаг и снова посмотрел вверх: ветви деревьев проплывали в безоблачном зимнем небе – тускло светящемся, словно источавшем холод. Хор насекомых, проснувшихся в конце зимы, окутывал лес защитным коконом, упрямо отталкивая опускавшееся на землю ледяное дыхание. В вышине промелькнул силуэт ночной птицы. Она появилась и исчезла столь стремительно, что трудно было сказать, действительно ли это была птица, или ему так только показалось, – может быть, это была всего лишь тень бесшумно упавшей ветки. Цикады смолкли. Александр остановился, прислушиваясь, пытаясь уловить тихий стрекот хотя бы одного насекомого. Его охватило чувство безотчетного одиночества и потерянности.

В глубине леса послышался плач. Александр повертел головой, пытаясь определить направление, откуда исходил звук. Повсюду высились одинаковые ровные стволы. Плач повторился. Это была женщина – она произносила какие-то слова, но он не мог разобрать, что именно она говорила. Испугавшись, что она замолчит и он никогда не сможет отыскать ее, он бросился бежать – на этот раз точно зная, что выход из рощи и городские улицы остались за его спиной, а он со всех ног мчится в самую чащу. Опавшие ветви криптомерий шуршали и хрустели – пару раз он на них едва не поскользнулся, но удержал равновесие и продолжил свой путь. В это мгновение – когда он задержался, взмахнув руками, и даже схватился за шершавый древесный ствол – ему показалось, что вдалеке между деревьями стоит человек. Силуэт был женским, но лицо незнакомки скрывалось в темноте.

– Эй! – попытался крикнуть Александр, но у него перехватило дыхание, и он закашлялся. – Эй, постойте! Маттэ-курэ ё!

– Таскэтэ-курэ! – ответил ему слабый голос из глубины чащи. – Спасите меня, пожалуйста, спасите!

Он побежал дальше, думая только о том, чтобы не влететь с размаху в какое-нибудь дерево. Стволы мелькали перед ним, едва различимые во мраке, и несколько раз он почувствовал, как на лицо ему налипла прошлогодняя паутина громадных пауков-кругопрядов, дзёрогумо, но не стал задерживаться даже для того, чтобы снять ее.

Наконец деревья поредели, и он оказался на открытом пространстве. Перед ним предстала отдельно стоящая криптомерия: ее чудовищный ствол у самого основания разделялся на несколько стволов поменьше, каждый из которых был в обхвате примерно как какое-нибудь обыкновенное старое дерево. Это была фукудзёдай-суги – «криптомерия, стелющаяся по земле», или дай-суги – «великая криптомерия». Однажды он видел такую в Киото, и проходивший мимо пожилой японец, заметив застывшего в удивлении иностранца, любезно сообщил ему, что этой криптомерии не менее четырехсот лет. «Дети часто играют здесь без присмотра взрослых, под защитой ками^[23]-сама, живущих в стволе дерева. Днем им ничто не угрожает, но, когда тень великого дерева удлиняется, это означает, что пора отправляться домой. Говорят, что с наступлением ночи его тень поглощает весь город, так что не задерживайтесь здесь слишком надолго, господин американец».

Александр медленно перевел дыхание. Это дерево было ёрисиро – местом обитания божеств ками-сама, и его ствол окружала толстая веревка симэнава из рисовой соломы^[24] с подвешенными к ней бумажными лентами сидэ, которые имитировали молнии, – они слегка колыхались, издавая сухой бумажный шорох, хотя ветра не было, и оттого казалось, что ленты шевелятся сами по себе. Где-то неподалеку должен был находиться храм. Почему-то Александру казалось, будто бы он знает, что это за храм, но, сколько ни напрягал он свою память, ему не удавалось вспомнить, какому божеству он был посвящен.

– Таскэтэ-курэ! Кто-нибудь, пожалуйста…

Он не сразу заметил женщину, ничком лежавшую на переплетенных корнях криптомерий. Одежда на ней по цвету почти сливалась с землей, ее темные волосы, казавшиеся мокрыми, как будто она только что вышла из душа, растрепались, и хорошо были видны только узкие белые ладони выброшенных вперед рук. Ее пальцы ожесточенно скребли землю, и было слышно, как под ними ломаются хрупкие сухие веточки криптомерий.

Александр осторожно приблизился, стараясь двигаться как можно тише, и присел на корточки рядом с распростертым на земле телом. Сощурился, силясь разглядеть, что с ней случилось. Теперь он видел, что женщина была одета в темно-синюю рубашку, черную шерстяную жилетку и юбку-карандаш ниже колен. Обычная униформа банковской служащей. Она с трудом повернула голову – движения у нее были дерганые, как у механической куклы, – и приоткрыла рот, силясь что-то произнести, но вместо слов издала только хриплый свистящий звук. Она дышала часто, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба; глаз, обращенный к Александру и окруженный размазанной тушью, закатился, так что не было видно зрачка, к щеке прилипло несколько хвоинок. Он положил ладонь ей на спину и тотчас почувствовал под пальцами липкую влагу и слабое, словно бы электрическое покалывание. Тусклое голубоватое свечение, подобно сигаретному дыму, струилось между его пальцами, мягко обтекая их тонкими взвихряющимися нитями.

– Я… – пробормотал Александр. – Пожалуйста, потерпите немного, я приведу помощь. Все будет хорошо.

– А-а-а… – глухо прохрипела в ответ женщина, попытавшись повернуть к нему лицо. – Таскэтэ-курэ… онэгай…^[25]