– Прежде чем уходить, поставь на плиту скофейник!

Булле, как всегда, дожидался Лисе у ворот ее дома. Она вышла с рюкзаком за спиной. И как всегда, без единого слова они зашагали по Пушечной улице. Так у них было заведено.

– Все нормально, – сказала Лисе, когда они подошли к дому Трульса и Трюма. – И все-таки что-то не так, как будто… как будто…

– Как будто что-то совершенно ненормально? – предположил Булле. – Ты тоже заметила?

– Мама и папа не производят впечатления нормальных.

– У нас то же самое, – сказал Булле. – Если не считать того, что моя сестра и мама по жизни ненормальные.

– И почти все музыканты уходят из оркестра. Как ты считаешь, это нормально?

– Нет, это абсолютно и совершенно ненормально. Жутко ненормально, попросту говоря.

– Но в семействе Тране, во всяком случае, все нормально. – Лисе кивнула в сторону изгороди, окружавшей виллу. – В смысле, как всегда.

Так оно и было. Трульс и Трюм Тране стояли у сугроба за оградой и смотрели на них, злобно ухмыляясь, выжидая и держа наготове снежки. Обычно Лисе и Булле, пробегая мимо, получали вслед пару снарядов, но успевали увернуться, потому что Трульс и Трюм за последний год так растолстели, что руки плохо их слушались.

Однако Лисе чувствовала, что сегодня им так легко не отделаться.

Двойняшки перепрыгнули через изгородь и преградили дорогу Булле и Лисе. У каждого в руке был огромный снежный шар. И по тому, как на поверхности шаров заиграли первые солнечные лучи, Лисе поняла, что Трульс и Трюм полили их водой. Снежки были ледяными.

Булле тихо сказал:

– Лисе, спокойно. Предоставь это мне.

Лисе посмотрела на своего крохотного друга. Да, он часто раздражал ее, порой бывал невыносим и вдобавок был неряхой. Но она не знала более мужественного человека, чем он. Хотя иногда его мужество граничило с тем, что принято называть глупостью.

– Доброе утро, капитан Тране и капитан Тране! – торжественно возвестил Булле, сверкая улыбкой. – Ведь на головах у вас капитанские фуражки, не правда ли?

– Фуражки хористов, – хором сказали двойняшки с гордым видом.

Фуражки были белые с черным блестящим козырьком и кистями на шнурах.

– Хористов? – переспросил Булле. – Значит, вы не только играете на барабанах, но еще и поете? Кто бы мог подумать, что в этих крохотных телах прячется столько талантов!

– Талантов? – Трульс подозрительно прищурил один глаз. – Разве не ты заявил перед Рождеством, что чувство ритма у нас, как у двух печек? И за это мы тебя как следует вздули! – засмеялся Трульс. – Ха-ха!

– Надо добавить! – сказал Трюм и поднял руку с ледяным снежком.

– Но ведь я говорил не просто про печи, – сказал Булле, – а про печи Йотуль. Все знают, что нет печей с более развитым чувством ритма, чем печи Йотуль. Может быть, вы слышали о других печах, которые так хорошо пыхтят в ритме две четверти?

Трульс и Трюм смотрели на Булле, широко раскрыв рты. Пар вырывался оттуда, словно дым из печных труб.

– Он нам лапшу вешает, – прошептал брату Трюм.

– Но… – прошептал Трульс, – я верю ему, когда он говорит, что я хороший барабанщик.

– Это потому, что тебя легко обмануть, – прошептал Трюм.

– Да, меня легко обмануть, – кивнул Трульс.

– Будем бросать, – прошептал Трюм. – В голову.

– Да-да, разобьем его мерзкую башку, – подхватил Трульс и поднял руку с ледяным снежком.

– Позвольте, я немного облегчу вам кидание снежков в мою голову, дорогие братья Тране, – сказал Булле и снял с головы оранжевую шапку.

– Ха-ха! – засмеялись близнецы и отвели назад руки как можно дальше.

– А что это у него на голове? – спросил Трюм.

– Животное, – сказал Трульс.

– Я вижу, что животное, но какое?

– Маленькое животное.

– Может быть, это вошь?

– Да, – засмеялся Трульс. – У гномика водятся вши! Кидай!

– Приступайте. – Булле стоял совершенно неподвижно и улыбался. – Но как ваш добрый сосед, я обязан сделать предупреждение о последствиях бросания ледяных снежков в семиногого перувианского паука-упыря.

– Бросаем в голову! – крикнул Трульс.

– Подожди! – сказал Трюм. – Какое еще пре… предуп… ждение?

– Видите ли, – начал Булле, – будучи перувианцем, этот паук-упырь вырос в покрытых снегами, истерзанных постоянными войнами Андах, где снежки – часть суровой повседневной жизни. Вы слышали о тридцатилетней войне снежками? Нет? Хорошо, я скажу так. Если в Перри попадает снежок, он инстинктивно…

– Подожди! – сказал Трульс. – Что значит «ин-сти-нкт…»?

– Это значит «месть»! – крикнула Лисе и удивилась, услышав собственный голос. Но все равно продолжила: – Он заползает в ухо тому, кто бросил снежок. И ползет до самого мозга…

– Ой! – сказал Трюм.

Трульса так поразила эта новость, что он попробовал засунуть в ухо палец, но забыл, что на руках варежки.

– И начинает высасывать, – не унималась Лисе.

– Высасывать?! – хором закричали двойняшки.

– Пока не высосет… – прошептал Булле.

Трульс и Трюм машинально наклонились к нему.

– …весь мозг. – Он с хлюпаньем втянул ртом воздух, и двойняшки испуганно отскочили на шаг назад.

– Сначала из памяти исчезают таблица умножения и названия стран Европы, – сказала Лисе. – Потом все, чему учили в школе. – Ей показалось, что это не произвело впечатления, и она продолжила: – Ты забываешь ноты песни «Да, мы любим этот край», имена всех своих друзей, дорогу домой, и наконец ты забываешь, как тебя зовут.

Но Трюм только зевнул.

– А потом… потом… – продолжала Лисе, – потом…

Трульс поднял над головой руку со снежком.

– Ты разучиваешься есть, – сказал Булле. – Становишься тонким, как спичка, и умираешь с голоду.

Трульс и Трюм уставились на Булле широко раскрытыми испуганными глазами.

– Ну вот, опять, – заикаясь, сказал Трульс. – Он нам лапшу вешает!

– Фи! – сказал Трюм, протянул руку к голове Булле, потом вернул ее назад и раскрыл варежку.

В варежке сидел Перри.

– Ха-ха! – с триумфом произнес Трюм. – Я его схватил! Самый обыкновенный спаук!

– Оторви у него ногу! – крикнул Трульс и запрыгал. – Нет, оторви три ноги! И будет тогда трехногий перу… перуви… спаук-упырь!

– Я бы не советовал это делать, – сказал Булле.

Близнецы обернулись к нему.

– Всем известно, что трехногий перувианский паук-упырь втрое опаснее семиногого!

Близнецы уставились на паука.

– Лучше ты, – сказал Трюм и протянул варежку с пауком брату.

– Я? – сказал Трульс и отскочил. – Нет, уж лучше ты!

– Нет, ты! – сказал Трюм и взмахнул варежкой.

– Ты!

– Позвольте, это сделаю я! – вызвался Булле и отнял варежку.

Он осторожно взял Перри и усадил его себе на голову. Потом надел оранжевую шапку и отдал варежку Трюму.

– Но только тогда, когда вернусь домой, – сказал Булле. – Подобные операции с пауками должны проводиться при соблюдении строгих правил, специальной газовой горелкой, под наркозом и в присутствии взрослых. О’кей?

– О’кей, – тихо согласился Трюм.

– Пусть о’кей, – сказал Трульс.

– Желаю вам узнать еще много нового в этот прекрасный день, – сказал Булле.

И Лисе с Булле продолжили путь в школу.

– Я не знал, что ты способна на это, – сказал Булле, когда они отошли достаточно далеко.

– На что? – спросила Лисе.

– «Забываешь таблицу умножения и ноты “Да, мы любим этот край”». Ты сочиняешь лучше меня.

– Никто не сочиняет лучше тебя, Булле.

Она с хлюпаньем втянула ртом воздух. И они рассмеялись так, что толкнули друг друга и чуть не упали на скользком льду.

Так они и шли дальше, обмениваясь дружескими тычками, хохоча и издавая хлюпающие звуки.

Только в середине первого урока, когда фрекен Стробе заговорила о распространенных дефектах речи у норвежцев, Лисе все поняла. Поняла, что именно было не так. С ее родителями. И со многими другими людьми тоже. С Трульсом и Трюмом. С Беатрис.

И если хорошенько подумать, то это касалось всех людей вокруг нее. И когда она это поняла, у нее не только волосы на голове, но и почти незаметные волоски под мышками тоже встали дыбом.

Глава 6
Аистоед, крыса чайкоподобная и муравей-монстр

– Помнишь, как вчера доктор Проктор сначала сказал «похититель носков», а потом «дефект речи»? – спросила на перемене Лисе. Они с Булле стояли на сугробе в школьном дворе и смотрели сверху вниз на остальных школьников, взахлеб обсуждавших Халлвара Теноресена и «Фанни войсиз». – Вчера папа произнес «струда» вместо «труда», а мама «сплавники» вместо «плавники». Разве это не дефекты речи?

– Может быть, это случайно? – предположил Булле. – Может быть, они плохо произносят «т» и «п». Как бы путаются.

– Нет, ты подумай хорошенько, – сказала Лисе. – Разве ты не заметил, что в последнее время почти все стали говорить так?

Булле подумал.

– Раз уж ты это говоришь, – сказал он, – то сегодня утром мама просила меня поставить на плиту «скофейник». А сестра сказала «прашиваю» вместо «спрашиваю».

– Но это же обратный случай!

– У моей сестры вообще крыша набекрень и все наоборот.

– И еще, – сказала Лисе. – Ты знаешь, что передали вчера в новостях?

– Что женщины в ходе всемирного опроса выбрали Булле мужчиной года?

– Нет. Что у людей все чаще воруют носки.

– Ой, – сказал Булле. – Это похититель носков. Ты думаешь, что…

– Я думаю, что-то происходит, Булле. И я думаю, доктору Проктору что-то известно, но он не хочет нам рассказывать.

– Перестань меня пугать, Лисе.

– Я это чувствую, Булле! Неправильно написанное слово на штандарте оркестра, следы от мокрых носков… Что нам делать?

– Сказать кому-нибудь из взрослых.

– Но взрослые сами говорят «спобедитель». Разве мы можем положиться на них?

Булле почесал надбородок. Ой, извините, подбородок.

– Но доктор Проктор, – сказал Булле, – по-прежнему говорит «победитель».

– И уводит разговор в сторону, стоит попытаться его расспросить, – вздохнула Лисе. – Булле, нам придется разбираться самим. Все это так или иначе имеет отношение к тому существу.

– Гм, – протянул Булле. – В таком случае пора начать расследование. И местом, где его нужно начать, является, конечно, «Жэкаэнтэвээлбээнбэ».

Лисе кивнула. Ясное дело, это «Животные, которых, на твой взгляд, лучше бы не было». Она никогда не видела этой книги, но Булле уверял, что в ней больше шестисот страниц и почти все написал его дедушка.

После уроков Булле и Лисе прибежали на Пушечную улицу.

– Книга лежит у меня дома, – сказал Булле и обернулся, потому что Лисе остановилась на пороге.

Лисе думала о том, что она никогда еще не была дома у Булле, хотя они жили через улицу.

– Идем, – прошептал Булле.

Она неуверенно вошла в коридор. Наверное, Булле говорит шепотом, потому что ему не разрешают приводить друзей, подумала Лисе. Она никогда не спрашивала его об этом, но про себя никогда не сомневалась. Вообще-то, ей и не хотелось к Булле в гости. Его мама и сестра были малость того. Лисе осмотрелась и принюхалась. У всех домов есть свой запах. У всех, кроме ее собственного. Но ведь, наверное, со всеми людьми так, подумала она. Запах собственного дома не чувствуешь. А в доме Булле пахло… Да, чем же пахло? Сигаретами и духами, может быть? Во всяком случае, пахло иначе, чем от самого Булле. Да у него и не было почти никакого запаха, у этого Булле.