– Прощаемся с Землей? Как думаете, что станут о нас тут думать, когда долетим?

– Хотелось бы, – сказала Бет, – установить мировой рекорд долгожительства среди женщин.

Все рассмеялись.

– А тяжело со всеми прощаться, мм? – склонилась в сторону Клиффа Мей Лин. – Ты тут ошиваешься почти весь вечер, сторонишься.

Он с опозданием вспомнил, что проницательность у Мей Лин – сильная черта. Поняла, что его нужно приободрить. Их всех стоит приободрить.

– Гм, да. Я так подумал, что я человек мира. Надо только понять, какого именно мира.

Собравшиеся жалостливо закивали.

Карл с мимолетной усмешкой исполнил свой самоновейший фокус. При низкой гравитации, созданной вращением, ему не составило труда вылить из бутылки темно-красное вино и тут же тремя быстрыми движениями ножа рассечь струю на три порции, упавшие в три подставленных Мей Лин бокала.

– Впечатляет, – признала Бет, и они выпили.

– Есть новости, – заметил Карл. – От Глории идет гравитационное излучение, ну да это все знают. Так вот, там нет сигналов. Один шум.

– И что это нам дает? – спросила Бет.

Клифф читал по ее лицу однозначный вердикт, и был этот вердикт отнюдь не в пользу Карла. Увы, Карл об этом так и не узнает.

– Во-первых – сверхцивилизации на Глории нет.

– Мы уже установили, что там нет электромагнитных сигналов, – уточнила Мей Лин.

– Ну да, – сказал Карл, – однако высокоразвитые инопланетяне могли…

– Это вечеринка, – прервала Бет ласково, – имей же ты совесть.

Принять такой явный сигнал Карл смог. Пожав плечами, он перехватил Мей Лин покрепче и удалился. Было заметно, что Мей Лин тяжело идти.

– Ты стервочка, – одобрил Клифф.

– Мы его много столетий не увидим.

– Мы его увидим на следующей неделе.

– Так говорят. А ты что думаешь насчет гравитационных волн?

Тут жужжание веселой толпы перекрыл возглас вооружившегося микрофоном спикера научников:

– Эй, ребята, у нас сигнал с Альфы Центавра! Они желают вам хорошенько разогнаться.

Кто-то захлопал в ладоши, и жужжание возобновилось.

– Милый жест, – прокомментировала Бет. – Они его четыре года назад должны были послать.

– Думаю, – сказала, подойдя со спины Клиффа, Тананарив Бэйли, – что сигнал прибыл год назад, но огласили его только сейчас.

Клифф и не заметил, как она приблизилась. На Тананарив было больше одежды, чем на многих женщинах вечеринки, что не мешало ей выглядеть поистине великолепно: она казалась живым взрывом оранжево-коричневого пламени на темном фоне открытых лица и рук. С ней был Говард Блэр, о котором Клифф вспомнил, лишь что это энтузиаст защиты животных и в прошлом фанат телоскульптуры.

Бет кивнула.

– Как только улетим, станут накапливаться задержки: переговариваться с нами будут разные поколения. Все равно что вызывать духов. А что ты там говорил про гравитационные волны?

Говард скривил губы, нашаривая мысль.

– Ага. Смотри, «Искательницу солнц» уже спускали со стапелей, когда LIGO-22 засек эти волны. Мы всю систему облетали в тренировках, пока они тщились подтвердить открытие. Старались что-то выявить в этом сигнале. И не смогли. Это даже не сигнал как таковой, просто шум. Помехи. Мы летим на Глорию, потому что там имеется биосфера. Я тут пересекся с одним астрономом, он меня уверял, что волны могли возникнуть в результате наложения случайных факторов. Возможно, где-то на другом конце Галактики друг вокруг друга обращается сладкая парочка черных дыр, а Глория просто проецируется на них, если смотреть отсюда.

– Я тоже так думаю, – сказал знакомый голос.

Они обернулись. Фред вернулся. Был он теперь краснонос и выглядел куда менее опрятно.

– Нам не удалось получить хорошее разрешение источника. Глория в самом уголке клочка небес шириной едва в градус. Гравиволны могли прийти откуда угодно, даже из другой галактики.

Бет заговорщицки покосилась на Клиффа и, делано выпучив глаза, ответила:

– Эй, бро, я ваще-т’ биолог.

Фред был немного интроверт, или, как говорили психологи, «фокусированный».^[3] Некоторые полагали, что с ним чрезвычайно трудно общаться, но Клифф так не считал: ему доводилось наблюдать, как Фред в свободное время решил ключевую для систем жизнеобеспечения техническую проблему. Все члены экипажа в той или иной степени были учеными-универсалами, но у таких, как Фред, универсальность становилась основной профессией.

Излишне говорить, что во всех этих нюансах Фред совсем не рубил.

Он указал на экран.

– Трудно оторвать взгляд! Вот Мона Лиза среди планет, воплощение красы и чрезвычайной ценности! Ах!

Бет пробормотала что-то утвердительное и заговорила быстрее:

– Ну да, миров с атмосферными признаками сотни, но краше нет нигде, это правда.

Явилась Ирма Микельсон, конечно без мужа, и дернула точеной головкой на реплику Фреда.

– Это ты о чем? О данных с передового зонда?

– А, не, я…

– Пятый Передовой только что примерился, – сообщила Ирма. – Слишком еще далеко. Ни тебе карт поверхности, ни чего еще. Но. Много облаков. Размытые очертания Мирового океана. Температура атмосферы самое то. Классно, что луч пришел вовремя, нам как раз надо было проверить некоторые данные по атмо.

– Какие? – спросила Бет.

– Они говорят, что там нам может понадобиться больше CO2,– сказал Фред так быстро, что его слова с трудом можно было разобрать. – На Глории парниковым эффектом и не пахнет. Поверхностные температуры как в Канаде. Тропики походят на земные умеренные пояса, вот.

Не успели еще ретерраформировать Землю почти до стадии двадцатого века, подумал Клифф, а тут тебе целый новый мир… Он стряхнул это настроение и вслушался в возбужденный лопот Фреда.

– Когда мы научимся извлекать углерод из воздуха, мы сможем создать климат лучше, чем тот, в котором родились. Может, лучше, чем когда-либо был у людей!

К этому моменту аудитория слушателей Фреда еще уменьшилась. С натянутой усмешкой он оглядел их, словно признавая свое поражение, отвернулся и побрел в толпу, где, вполне предсказуемо, дым стоял коромыслом.

– Сколько тут гневной энергии бурлит, – заметила Бет.

– Эмоциональная баня, – мечтательно промолвил Клифф, кивая в сторону Земли. – Обратная сторона всего этого: наши машины становятся все умнее и начинают требовать взыскания обид. Многосекционный секвенатор ДНК не думает о взносах в пенсионные фонды.

Бет рассмеялась, в глазах ее танцевали искорки.

– Меня тут осаждает канал SSC – требует, чтоб я им указала наилучшую актрису на роль самой себя для байопика.

– Ох, хорошо еще, что мы его не увидим.

Она ткнула пальцем в экран.

– Я тут начинаю думать, как мне жаль, что я в жизни больше не увижу белых кружевных штор, лениво колышущихся на теплом ветерке летнего дня. И всякое такое… Еще не улетели, а уже впадаю в ностальгию.

– А я буду скучать по серфингу.

– На Глории есть океаны. И луна тоже есть, хоть и маленькая. Не исключено, что там будут волны.

– Я не взял с собой доски для серфинга.

Он заметил в Северном Ледовитом океане следы льда и почувствовал облегчение – очередной симптом медленного выздоровления планеты после Века Перегрева. Постепенно нарастал лед и на том месте, откуда сто лет назад откололся колоссальный фрагмент антарктического щита, вызвавший Потоп. Острова Тихого океана, впрочем, еще не поднялись из вод – и, вполне возможно, никогда не поднимутся. Какой уж там серфинг.

Построилась фаланга офицеров в синей форме с золотыми галунами. Большинство этих людей служили в облаке Оорта и не должны были лететь с «Искательницей», но явились сюда на официальные проводы. Меньшая числом офицерская шеренга «Искательницы» вытянулась позади высокой мускулистой фигуры.

Человека заставлял моргать мелькающий на вечеринке свет, но он держался властно и уверенно.

– Капитан Редвинг, – возвестил лейтенант через динамики, – выступит перед экипажем.

Они вытянулись в струнку и обратились в слух. Растяжка, висевшая в этот момент над ними, провозглашала:

НЕ ЗНАЮ, КАК БЫТЬ, ХОЧУ К ЗВЕЗДАМ СВАЛИТЬ!

Редвинг был при полном параде и медалях, слегка разрумянился, но обводил всех пронзительным взглядом. Клифф припомнил, что жена собиралась было улететь вместе с капитаном, но тот дал ей развод. Подробности не всплывали. Редвинг не менял позы, если не считать легких наклонов головы к младшим офицерам. С лица его не сходила приветливая улыбка, словно капитана радовало услышанное от них. Тем не менее он оставался тем, кем был, – импозантным человеком в униформе.

– Неплохая концовочка, – пробормотал Клифф, пытаясь скрытно пробраться к двери. С экрана на него смотрела Земля. Он задержал на ней взгляд.

– У нас последняя ночка на отдельных квартирах, дорогой, – сказала Бет. – Хочешь со мной?

– О да, мэм.

– Думаю, это в обычае.

– У кого?

– У землян. В субботнюю ночь.

Они проталкивались через толпу, но раз пришедшее настроение не покидало его. Шум, гам, музыка, напитки, курения, быстрые поцелуи, печаль и веселье на лицах… стремительно проносятся мимо, а он старается задержать их, заморозить на моментальном снимке в памяти.

В определенном, мрачном, смысле все они здесь призраки. Все техники и официальные лица, приветливые и раздражительные, страшноватые и сексуальные, вскоре умрут. Останутся позади. В прошлом. Когда он в числе прочей команды проснется на орбите Глории, больше половины присутствующих сейчас в зале уже много веков как не будет на свете.

Хотя средняя продолжительность жизни выросла уже до ста шестидесяти лет, этого окажется недостаточно. Все умрут. Развеются серой пылью.

Его впервые так проняло, так прошибло. Он знал, что так будет, но прежде не прочувствовал.

Величие и торжество эти давно пройдут, а они только проснутся следующей ночью.

Клифф растянул губы в тонкой усмешке.

В последний раз я вижу Землю, подумал он.

Полюбовавшись напоследок на медленно, величественно обращавшуюся планету, он вздохнул и последовал за Бет. Ему досаждало предчувствие беды.

Часть первая
Подъем по тревоге

Обладание знанием не убивает ощущений восторга и причастности к тайне. Тайны пребудут вовек.

Анаис Нин

1

Жизнь продолжается.

Он вспоминал эти слова, ставшие его нервической мантрой в мгновения, когда колыбель охватила его мягкими холодными лапами и увлекла в глубины сна.

И он понял, что снова жив.

Он проснулся.

Он восстал из криосна, в первый раз за много десятилетий. Ему было холодно. Так холодно, что в памяти мутилось, но он понимал, что ни один биолог еще не совершал одиссеи, равной его собственному великому приключению. Он отправился к звездам, и звезды воняли удушающим сероводородом^[4]; да, и там было холодно, первое прикосновение холода… и… это было всё.

Эта вспышка воспоминаний не сумела отогнать главного ощущения. Невообразимый, сводящий мышцы холод пронизывал его тело, подобно острой пике. Он не дрожал только потому, что все в нем закоченело. По телу его катился громкий клекот, ощущавшийся не ушами, а скорее костями. Холодно. Он сосредоточился на этой мысли и открыл глаза – продрал слипшиеся веки. Это оказалось непросто. Он покоился в сияющей актинической белизне, глазные яблоки были словно из желатина, но зрачки судорожно сузились на нестерпимом свету. Это, должно быть, реактивационная клиника. Он открыл глаза еще раз. От холода он утратил дар речи. Он с усилием сфокусировал взгляд, ожидая увидеть радостные лица колонистов. Их не обнаружилось. Как и Бет.