Он продолжал рассматривать ландшафт снаружи, неловко ворочаясь на полученной от силов надувной постели. Постель была ему маловата.

– После того, что нам пришлось пережить, слов нет.

– Я на предполетных тренировках про это узнала. Нам рассказали, поскольку вероятность травматических переживаний в случае, если мы прилетим на Глорию…

– Когда прилетим. Чаша – просто интерлюдия.

– Ладно, когда. Тренеры говорили, нам там наверняка круто придется. Нас учили выходить из шока, узнавать симптомы боевой психической травмы, стрессового расстройства и так далее. И применять терапевтические методики. У тебя уже много дней низкоинтенсивное состояние аффекта.

Он не мог бы опровергнуть это заявление, потому промолчал. Промолчать всегда проще.

– Посмотри мне в глаза.

Он неохотно повиновался. Ему отчего-то было проще взирать на выжженный, опаленный солнцем ландшафт… хотя, если подумать, смысла в том никакого. И все же…

Ирма подалась вперед, взяла его виски в свои ладони и затрясла голову так, что он вынужденно сфокусировался на ее лице, заглянув прямо в яростные глаза.

– Отлично! Поверь, у нас проблема, и нам обоим придется над ней поработать. Нам рассказывали, что такое состояние следует ожидать в тех случаях, когда субъект…

– Ага, теперь я субъектом заделался?

– Ладно, напарник. Такое бывает, когда люди говорят о пережитом, ничем не выдавая эмоций.

– Я… просто пытаюсь собраться с мыслями.

– Еще симптомы – недостаток жестов экспрессии, слабая лицевая мимика, вялая артикуляция.

– Ага. Ну да. И что?

– Ты отделяешь свои эмоции от воспоминаний о событиях?

– Не… всегда. Я лишь пытаюсь держаться.

– Если получишь удовольствие от чего-то реального, это поможет.

– Гм?

Удовольствие. Хорошая идея, но такая абстрактная…

Он взглянул на вечно сияющее солнце – эта здешняя особенность начинала давить. Звездная Струя рассекала небо, ее неоновое сияние вливалось в резкий солнечный свет. Кое-где в этой нескончаемой экспедиции по удивительной, бескрайней Чаше удавалось выгадать периоды тьмы, и теперь, во снах, он мечтал о большем. Ему снилось, как он погружается на глубину и прохладная муть окутывает его, облепляет, точно влажная листва. Просыпаться не хотелось.

Он все еще размышлял об этом, когда до него дошло, что Ирма деловито расстегивает пуговицы на его рубашке. Голос ее стал низким, ласковым. Руки засуетились, принялись ласкать его тело. Ясное дело, разврат и безрассудство не в ее натуре, да и на мужской магнетизм не спишешь.

Значит, терапия. Не то чтоб это было важно.

Шелковистая услада, нарастающая готовность.

Затем – вспышка оргазма, они сжали друг друга в объятиях, и долгая дрожь экзальтации передалась от тела к телу. Это чувство проводило его в сон…

Когда Клифф проснулся, Ирма некоторое время поболтала с ним – он лишь потом сообразил, что и это были терапевтические упражнения. Мягким, настойчивым голосом она уговаривала его воспроизвести мерзкие кошмары. Прошла с ним через моменты, которые он выудил на поверхность, проследила сбивчивое хриплое дыхание умирающих, свинцовую тяжесть схваченных окоченением трупов, напомнила о резком гнилостном запахе… затем попросила понаблюдать, как ее рука колышется слева направо и снова налево… маятниковые движения странным образом успокаивали, погружали в безмолвную неподвижность, где Клифф мог отдохнуть, не соскальзывая постоянно в пыточные водовороты кошмаров. Вздохнув, Ирма опустилась рядом и стала ждать, пока он выплачется. По крайней мере, не в одиночестве. Клифф снова уснул.

И снова проснулся.

Теперь застал спящей Ирму и принялся раздумывать о прелестях старого доброго человеческого секса среди всей этой непостижимости. Заниматься любовью здесь было так же приятно. Он понимал, что у чужаков свои привычки, наверняка очень странные. На Земле у трутней отрываются совокупительные органы после секса с маткой; осы превращают тараканов в зомбифицированные инкубаторы; самцы скорпионовых мух приносят корм самкам, отвлекая тех на время спаривания.

Основной урок Чаши гласил: Ожидайте непредвиденного.

Он опять задремал. Спустя, казалось, весьма продолжительное время пробормотал:

– Нам нужно было… куда-то…

– К силам на поминки. Надо идти.

– Когда?

– Одевайся.

Ирма привела его в более-менее приемлемое состояние самым прямым из доступных методов. Он признал, что за ней водятся неожиданные таланты. Клифф, впрочем, и так всегда старался подбирать себе в напарники людей более умных, сноровистых, лучше приспособленных к окружению, чем он сам; но порой те проявляли совершенно непредвиденные умения. Ирма – как раз из таких. В межзвездной экспедиции, перевернувшей представление о мире с ног на голову, она проявила себя с лучшей стороны.

Вместе с тем он понял, что достиг своего потолка – и пробил его. Клифф не имел боевого опыта, но ему удалось выйти из первой стычки с Птицами, отделавшись единственным ранением. Эта рана почти зажила, когда Птицы вернулись, и не на одной небесной рыбе, а сразу на шести. И убили столько силов, что несть тем числа. Конечно, Птицы рассчитывали заодно зацепить и людей, но не этим объяснялся многочасовой обстрел.

Птицы требовали повиновения и знали, как его обеспечить. За нарушение дисциплины полагалась кара; возмездие восстанавливало порядок, порядок же обеспечивал стабильность, необходимую, чтобы исполинская вертушка Чаши продолжала полет по заданной в древности траектории, к Глории и более далеким звездам.

Учись мыслить, как мыслят Птицы, подумал он. Иного способа выжить в этом труднопостижимом, ужасном, но чудесном месте нет.

Он постепенно перенимал от Кверта отношение к насилию. В конце концов, потери случаются постоянно. На «Искательнице солнц» все понимали, что, покидая Землю, расстаются с близкими и друзьями навеки. Клифф попробовал оформить свои ощущения словесно, и это удалось.

Ты потеряешь тех, без кого не мыслишь жизни, сердце твое разобьется, и полностью компенсировать утрату любимых тебе так и не удастся. Но есть и хорошие новости. В твоем разбитом сердце пребудут они вечно, в незаживающей ране останутся жить. И ты пойдешь дальше, неся их в себе. Все равно как если, сломав ногу – да так серьезно, что она плохо срослась, – заново учиться танцевать, прихрамывая и помня, что в холодную погоду вновь испытаешь боль.

11

Клифф прислушивался к низким глубоким раскатам поминальной мелодии силов. Он понимал, какую честь оказали землянам: присутствовать на публичной тризне изящных чужаков, слушать медленную гулкую симфонию плачущих голосов, доступную и человеку, по крайней мере эмоционально. Поистине, основы музыкального восприятия едины. Основная тема переливалась сложными внутренними ритмами, рождала подтемы, но затем, словно набрав силу, те сливались в единый высокий стонущий плач, перемежаемый прекрасными и суровыми нотами. В скальном амфитеатре силов было принято стоять во время исполнения музыки и сидеть в остальное время. Угловатые морды силов, поднятые к небу, морщились и дергались от тоски.

Чужаки понесли тяжелые потери в бою с безжалостными небесными бестиями. Исполины уничтожили множество силов, но сделали это в довесок к наказанию за то, что те посмели укрыть людей. Вероятно, здесь огонь по гражданским не был чем-то необычным, поскольку силов развитие событий, казалось, не удивляло.

Клифф сидел и размышлял, а музыка обволакивала его. Обволакивала всех: он чувствовал, как ее тонкие эффекты овладевают соседями. Силы выражали эмоции едва уловимыми движениями глаз, и странное удлинение складок кожи рядом с глазницами, вероятно, выражало скорбь.

И всему виной земляне… Его маленький отряд уже долгое время в бегах, но лишь сейчас им придется свыкнуться с мыслью, что Птицы, правители этой исполинской крутящейся машины, без раздумий пойдут на массовое убийство, лишь бы схватить людей. Но почему люди им так важны? Вопрос мучил Клиффа, придавал медленной печальной поминальной музыке дополнительную суровую тяжесть.

Мелодия взлетала и опадала, длинные басовые ноты вибрациями катились среди изысканно отделанных скальных стен. Кверт, вождь силов, стоял, обратив лапы к небу, окруженный большими духовыми инструментами, которые, в отличие от земных оркестров, не были пространственно разделены, но это не мешало их партиям гармонично сливаться в единой глубокой симфонии, низкочастотными компонентами резонирующей с эхом в стенах амфитеатра. Зрелище внушало трепет. У силов тоска проявлялась в тех же музыкальных темах, что у людей: скользящие грациозные мелодии понемногу мрачнели и наращивали амплитуду. И вдруг все обрывалось шокирующе резкой трелью, которую голоса хора, казалось, возносили к небу на протяжении вечности, сопровождая грозный гул инструментов.

Молчание.

Никаких аплодисментов. Лишь скорбь.

Все земляне – Говард, Ирма, Терри, Клифф и Айбе – почтительно сидели, пока им не было разрешено сняться с мест. У Говарда на колене виднелись скверный порез и большой синяк, Терри с Айбе получили ожоги и мелкие раны, но в целом люди почти не пострадали. Они сидели, опустив головы, не только из почтения к чужому горю. Клиффу просто не хотелось смотреть силам в глаза. Силы начали расходиться. Скошенные морды, по впечатлению, вытянулись еще сильнее, и все молчали. Клиффа заинтересовали инструменты оркестра. Законы физики накладывали естественные ограничения – длинные трубы, полости резонаторов, отверстия для настройки; музыка, источаемая ими, одновременно внушала тревогу и казалась смутно знакомой, хотя формы были странные, непривычные. Искусные контрапункты, конвергенция гармоник, повторение музыкальных деталей, вставные реплики других инструментов, вроде клавишных. Универсальна ли музыка?

Покидая каменную чашу, Клифф оглянулся на опустевший полумесяц сидений, каждое – с небольшим углублением. Однажды на Сицилии он видел древний амфитеатр, очень похожий на этот. Но здешние скалы состояли из какого-то бледного конгломерата, а не известняка, и были куда древней. Тем не менее внешний вид зала совпадал.

По-прежнему ничего не говоря, скорбящие двинулись в город. Эта часть избежала огневой бури и кишела жизнью. Настоящее облегчение – оказаться здесь после блужданий по выжженным кварталам… кто знает, сколько времени. По меньшей мере неделю, хотя сейчас этот срок представлялся Клиффу скорей последней достоверной границей между прошлым, где он обладал властью над своим миром, и… Он отстранил воспоминания. Сфокусируйся. Тренировки делали это возможным, но не слишком облегчали душевные страдания.

Силы, как он заметил, селились так, как инстинктивно выбирал бы прикрытие опытный солдат. Вот стена, расположенная под углом к звезде. Вот другая, под углом к предыдущей, так, чтобы и Струя могла внести красноватую лепту, а каждая тень играла своим оттенком. Еще одна, защищает от ветра, с жилищем на вершине, там, где прохладней, и большими окнами, которые смотрят в сторону, противоположную полям яркого мелкого пес- ка на границе города. Было неподалеку и озеро, неглубокое, но достаточное, чтобы отражение неба в нем приобрело синеватую окраску. Силы отдыхали в тенечке, растянувшись на бледно-зеленом губчатом мху. Звучала напевная, низкая, задумчивая речь. Над толпой задувал влажный ветерок, туманные метелки носились среди зигзагообразно изогнутых деревьев.

Силы во все глаза следили за людьми. Землянам пришлось смириться с этим неудобством.

– Представьте себя звездами киноэкрана, – сказала Ирма как-то.

Так и было. Силы, по крайней мере, глядели искоса, полуотворачивая угловатые морды, но Клифф тем не менее чувствовал на себе их взоры.

– Они думают, как с нами поступить, – прошептал Говард.

Айбе сказал:

– Мы довольно похожи на них: две верхних конечности, две нижних, одна голова. Может, это и есть оптимальный дизайн для разумной расы? Выглядят симпатично. Во всяком случае, лучше, чем Птиценарод.