Голос у женщины был мягкий, артистичный, полный эмоций. Коган представился и налил вина в свободный бокал. Затем он демонстративно долил немного вина и в свой бокал. У русских во время застолий это называется «освежить». Так делают только русские. Знает ли об этом новая знакомая, или она изначально знает к кому подошла? Странное чувство возникло у него в груди: смесь любопытства и легкой опаски, которая лишь подогревала его интерес. Нет, это не просто проститутка или даже совсем не проститутка, а умело играющая эту роль женщина. Значит, на меня обратили внимание и будут проверять. Ладно, посмотрим.

Их разговор продолжался, постепенно перемещаясь на более интимные темы. Бокалы вина пустели, и оживленные лица собеседников освещались мягким, чуть трепещущим светом свечей в канделябре. Решив, что время пришло, что обе роли сыграны в первом акте этого «спектакля», Коган предложил продолжить вечер у него в номере. Амелия согласилась, не задумываясь, легко послав ему обворожительную улыбку. Ждала этого приглашения? Так проститутка она или подосланный агент для проверки моей личности?

Вечер становился все более туманным и загадочным. Запах вина смешался с ароматом духов. Они говорили, смеялись и постепенно начали сближаться. Близость их касаний разгоралась страстью, словно скрывавшейся под тонким покровом напускной сдержанности их душ. Нежные поцелуи и едва уловимые прикосновения повлекли их к кровати. Коган играл свою роль самозабвенно и искренне, все более и более показывая свое опьянение, которое накатывает на него. Мгновения страсти сменялись чувственными прикосновениями и тихими стонами. Вздохи наполняли воздух, а тени от лампы придавали всему происходящему таинственность. Время словно растворилось для них в этом моменте. Их тела соединялись и расходились в ритме древней симфонии, даруя им обоим ту разрядку, к которой они так стремились. Жар страсти то нарастал, то затихал, и они лежали, обнимаясь и чуть касаясь друг друга губами.

А потом Коган сделал вид, что задремал. Будет ли женщина его будить, тормошить, она ведь должна отработать свои деньги, которые намерена получить? Или не будет? Амелия еще какое-то время нежно целовала его, чуть касаясь лица и груди своими тонкими изящными пальчиками. Потом он затихла, будто прислушиваясь. Только вот к чему она прислушивалась? К звукам из коридора или к его дыханию? Пыталась понять, уснул он или нет? За тенью полуопущенных ресниц он наблюдал за тем, как Амелия, двигаясь с кошачьей грацией, встала с кровати и скользнула к его деловому портфелю.

Ее тонкие пальцы умело разложили папки, и она начала перебирать бумаги. Ее движения были быстрыми, почти нервными, как у человека, знавшего, что нужно искать. Под лампой мелькали его деловые документы и проспекты. Вот женщина извлекла из внутреннего кармана его пиджака паспорт. Внимательно следя за каждым ее действием, Коган думал, а какие тайны хочет разгадать эта загадочная женщина и что дальше следует ждать от ее сокрытых намерений? Его личность, его дела, с которыми он сюда приехал? Амелия суетилась, она явно торопилась и забыла, что следует посматривать на уснувшего мужчину.

Коган медленно сунул руку под подушку и беззвучно извлек оттуда вещицу, купленную сегодня в одном магазинчике, где продавались самые разные безделушки, порой даже не работающие. И сломанные зажигалки, и примусы, и настольные лампы, и старые брючные ремни, и несколько фотоаппаратов. Там Коган и увидел этот миниатюрный фотоаппарат, размером чуть больше двух спичечных коробков. Аппарат не работал, да и пленки в нем не было, но сейчас это было не столь важно.

Амелия повернулась после третьего щелчка фотоаппарата, когда пыталась сунуть паспорт в карман пиджака. Глаза женщины испуганно расширились. Коган еще раз щелкнул затвором фотоаппарата и опустил его. Амелия сделала движение, как будто хотела броситься к двери, но в нижнем белье, кружевных панталончиках по гостинце бегать она не сможет, тогда она опустила голову и медленно села на стул.

– Я думаю, что моего заявления властям и администрации отеля и приложенных фотографических доказательств будет достаточно, чтобы сформулировать обвинение в попытке кражи? Не так ли, Амелия? Или у вас другое имя?

– Умоляю вас, господин. – Женщина стиснула руки, а потом в отчаянии закрыла лицо руками и разрыдалась. – Умоляю вас, не губите меня!

– Не понимаю, почему я должен относиться к вам снисходительно, – пожал Коган плечами. Он встал с кровати и накинул на плечи халат. – Не понимаю, почему я должен как-то иначе обходиться с проституткой, которая попыталась меня обокрасть.

– Простите, простите, – в голос зарыдала женщина, и Когану пришлось подойти, сжать ее плечо и зло прошептать, чтобы она не шумела, иначе ему придется вызвать администрацию отеля. Он понял, что плачет женщина искренне, ее отчаяние тоже искреннее. И, видимо, она занимается тем, чем занимается, не просто из-за заработка или собственного удовольствия.

– Что вам от меня было нужно? Ну? – Он чуть повысил голос и тряхнул женщину за плечо. – Рассказывайте честно, и, возможно, я буду снисходителен и даже помогу вам.

– Нет, я не могу! – рыдала Амелия. – Ни за что! Я погибну, погибнет моя дочь, а она – это все, что у меня осталось. О господин! Пощадите меня!

Коган налил в стакан из графина воды и протянул женщине. Та схватила его и выпила залпом, проливая воду себе на грудь. Коган закурил и сел напротив, наблюдая за женщиной. Та постепенно начала брать себя в руки, понимая, что слезами ей ничего не добиться. А этот мужчина, может быть, он и правда не такой злой, может, и он и правда будет к ней снисходителен и поможет ей? Все эти эмоции были написаны на лице женщины, и Коган просто ждал, когда она сможет нормально мыслить и говорить. Наконец, намочив платок, женщина собралась и перестала плакать. Она несколько раз поднимала умоляющие раскрасневшиеся от слез глаза на Когана.

– Ну, теперь к делу, – сказал он, затягиваясь дымом сигары. – Кто вас послал?

– О господин, это страшные люди, – покачала головой женщина. – Они способны на все, они могут убить меня, они грозились убить мою дочь, если я не стану им помогать. Я боюсь их!

– Кто вы? Румынка, молдаванка? Вы же не немка?

– Нет, – помотала женщина головой. – Я из Валахии. Война разорила мой дом, и я перебралась в Бухарест. Я умею шить, я думала, что смогу здесь зарабатывать, но война спутала все планы. Нам с дочкой столько пришлось претерпеть. Поверьте, не от хорошей жизни я стала такой, нужда толкнула меня на это ремесло, у меня не было другого выхода. Это ради дочери.

– Как тебя зовут?

– Анка Василе.

– Анка, – тихо повторил Коган. – Ну, это лучше, чем Амелия. Хорошо, Анка, давай рассказывай все по порядку, кто и зачем тебя ко мне подослал, а я подумаю, как вытащить тебя из болота и спасти жизнь твою и твоей дочери. Поверь, я многое могу. Больше даже, чем ты ожидаешь. И сломать хребет твоим врагам я тоже могу. Дай только время.

– Я не знаю, кто они, господин, – заговорила женщина. – Может быть, румынская тайная полиция – сигуранца, а может, даже немцы. Советские войска освободили половину Румынии и столицу, король Михай сверг и арестовал Антонеску, но эти страшные люди еще здесь, они затаились, они вынашивают какие-то свои планы. А люди хотят просто жить, люди рады, что не надо больше воевать с Советским Союзом.

– Чего они хотели от меня, что ты должна была найти в моих документах?

– Я должна была посмотреть ваши бумаги, запомнить и рассказать им. Они хотят знать, кто вы, откуда и зачем приехали. Я не знаю, почему они вами так заинтересовались. Я должна была подсыпать вам снотворное, но не стала, потому что мне показалось, что вы пьяны и так уснули без снотворного. Скажите, господин, вы им враг? Кому вы враг, а кому друг? Вы скрываетесь под чужими документами от советской комендатуры, значит, советским вы тоже враг, как и они?

– Много вопросов, Анка, – строго напомнил Коган. – Вопросы здесь задавать буду только я, а ты отвечать на них. Если, конечно, хочешь, чтобы я спас тебя и твою дочь. И если ты хочешь жить здесь долго и счастливо, зарабатывая на жизнь своим трудом, а не в постелях постояльцев отелей.

– Вы поможете мне? Я могу вам довериться?

– Сейчас я единственное твое спасение, единственный человек, который может, а главное, хочет тебе помочь. Если ты будешь выполнять мои приказы, все мои желания сразу и без лишних вопросов, я спасу тебя и обеспечу твое будущее.

– Да, господин, я готова на все ради этого, – слабо улыбнулась женщина и стала спускать с плеч бретельки своей сорочки. – Я вам нравлюсь?

– Ну-ка прекрати это, – не меня позы и не меняясь в лице, приказал Коган и снова затянулся дымом сигары. – Это мне от тебя не нужно. Забудь! Слушай меня и запоминай!

Глава 3

– Мне сегодня после обеда нужна будет машина для поездки в отдаленный район, – деловито произнес Шелестов, нетерпеливо постукивая носком сапога по каменному полу. – Нужен опытный водитель. Я могу вернуться только завтра, а ночная дорога, вы сами понимаете, товарищ лейтенант, требует и опыта, и внимания. Где, кстати, майор Гаспарян?

– Товарищ майор уехал на совещание тыловых служб, – листая журнал выездов, сообщил дежурный.

Шелестов прекрасно знал, что заместителя коменданта на месте нет и не будет еще какое-то время. И его отсутствие дает право подполковнику Шелестову попросить себе водителя по своему усмотрению. Арсен бы удивился, если бы Шелестов выбрал Буторина. Он бы предложил ему более дисциплинированного водителя.

– Так, кто у нас сейчас не на выезде, – бубнил себе под нос дежурный, ведя пальцем по строкам журнала. – Зейналов, Вихорцев, Ледянский, Буторин, Шепелев…

– Ну пусть будет Буторин, – подсказал Шелестов. – Он водитель опытный, зрелый и солдат опытный. Я знаю, как он воевать может, если придется. Беру Буторина!

Через полчаса путевка была выписана, машина заправлена и проверена на выезде: все ли работает, все ли исправно. Шелестов с начальственным видом развалился на переднем сиденье, небрежно козырнул в ответ часовому у ворот, и машина выкатилась за них. Все, теперь можно свободно поговорить.

– Что с аэродромом? – спросил Буторин. – Сильный был бой? Ребята немного проболтались из взвода Русанова. Правда, не сказали, где была перестрелка, но я понял так, что на аэродроме.

– Мы угадали. Диверсанты почему-то знали о времени прибытия самолета и о том, что на нем должен прилететь большой начальник. Особый отдел работает с пленными, но там все «пешки». Не удалось взять командира – погиб.

– Кто знал об операции? Даже Русанов, насколько я понял, заранее не знал, что его взвод куда-то отправят и зачем отправят.

Буторин резко крутанул руль, посигналил и рявкнул на ротозея-прохожего, который, не глядя, переходил улицу. Шелестов вздохнул. Ему и самому не удавалось найти ответа на этот вопрос – откуда диверсанты знали.

– В комендатуре знал только Гаспарян, – проворчал он. – Но мне что-то не верится, что Арсен мог быть предателем, что его могли завербовать немцы.

– Майор вообще-то с сорок первого на передке, от самой границы воевал. Про него такие вещи рассказывают, что диву даешься. Да и наград у него полна грудь. Так что это не байки. Не верится, что он мог стать предателем. Так воевать, как Гаспарян на фронте воевал до ранения, немецкий агент не станет. И таких не завербуешь ни деньгами, ни на страх не возьмешь.

– Может, случайно не там и не то брякнул, – предположил Шелестов. – Такое бывает и с героями. Просто случайно проговорился, а человек услышал и сделал выводы, ему последнюю каплю информации добавили, вот он и все сложил воедино и правильные выводы сделал.

– Нет, Гаспарян служака каких поискать! В этом я не раз убеждался, – покачал Буторин головой. – У него на первом месте инструкция и дисциплина. Он не балаболка!