* * *

Олейников дремал. Приподнявшись на локте, Алена слушала его тихое и ровное дыхание и с нежностью всматривалась в его спокойное лицо. На ее ресницах блеснула слезинка, жемчужинкой скатилась по щеке и, сорвавшись с подбородка, упала прямо на губы Олейникову. Петр открыл глаза.

– Ты почему не спишь? – удивился он.

Она не ответила. Упала на спину и стала рассматривать кружевные тени, устало отбрасываемые складками балдахина на потолок. Губы ее слегка подрагивали, глаза увлажнились, дыхание стало прерывистым, спотыкающимся.

– Аленка, что с тобой? – нежно погладил Петр ее по щеке.

Она вздрогнула, словно обожглась о его руку, и отодвинулась.

– Я дрянь… – прошептала она.

– Что ты говоришь, Аленушка? – удивился Петр.

Алена встала, запахнулась простыней, вытащила из пачки, брошенной на прикроватном столике, сигарету, слегка пошатываясь подошла к камину и, прикурив от дымящейся головешки, плюхнулась в кресло у огня.

– Я просто тварь, – пустив дым в потолок, жестко заявила она и, смотря прямо в глаза Олейникову, продолжила: – Ты ведь не знаешь меня, Петр, не знаешь. Я тварь и мразь. Я ведь предала тебя тогда…^[3]

Олейников встал, подошел к ней и сел рядом.

– Выпить хочешь? – спросил он. – У нас еще осталось шампанское. Или уже коньячку?

Она мотнула головой. Покрутила в руках сигарету, поднесла к губам… и, не затянувшись, швырнула ее в камин.

– Это было в прошлой жизни, Алена… – попытался взять ее за руку Олейников.

– Я много кого предала… – словно не слыша его, продолжала шептать Алена. – И себя тоже… Я всю жизнь жила не своей жизнью. И теперь живу. Я вру… Вру, вру, вру… Все время вру! Ради чего?

– Ради чего? – по-доброму улыбнувшись, переспросил Олейников. – Жизнь штука непростая. У каждого есть свой скелет в шкафу.

– И у тебя?

– И у меня…

– Я не верю, – твердо заявила она. – Ты просто меня успокаиваешь.

Алена закрыла лицо руками, плечики ее стали вздрагивать, простыня соскользнула вниз, обнажив янтарную грудь. Петр поправил простыню и, притянув Алену к себе, нежно погладил по волосам.

– Тебе плохо?

– Мне очень плохо… – всхлипнула она. – А я ведь просто хочу быть счастливой. Просто счастливой. Просто хочу того, что хотят все. И не могу понять: почему, почему все вокруг хотят заставить меня делать то, что я не хочу?

– Ну… каждый ведь хочет своего, Аленка. Желания людей так редко совпадают. И не надо думать, что люди должны оправдывать твои ожидания.

– А как же любовь? Ведь если любишь, исполняешь желания того, кого любишь. Ты делаешь, что ему нравится, он – что тебе.

– Нет, Аленочка, настоящая любовь – она не за что-то. Ты просто любишь и не ждешь ничего в ответ. И радуешься, что любишь. Иначе это не любовь, а… кооперация какая-то получается! – улыбнулся Олейников. – Ну и любовь-то, она тоже разная бывает. Мужчины и женщины, например… Любовь к Родине, любовь по крови…

– По крови?

– К родителям, к детям…

Алена задумалась.

– Скажи, а у нас с тобой что? – спросила она. – Кооперация?

– Ну…

– Не надо, не говори! – она закрыла ему рот ладошкой. – Только ты… ты не исчезай из моей жизни – никуда… никогда! Я не могу быть одна. Не могу! Мне так одиноко… Пожалуйста, не исчезай…

– Главное, чтобы ты сама никуда не исчезла, – улыбнулся Петр. – Как тогда, в Риге.

Алена махнула рукой и рассмеялась:

– Главное, чтоб сейчас не зазвонил телефон, как тогда, в Риге, и приятный женский голос…

Она не успела закончить фразу – словно насмехаясь над ее словами, затрезвонил телефон.

Олейников подошел к аппарату, снял трубку. Слушал, ловя обреченный взгляд Алены.

– Голос мужской, – вздохнул Петр, повесив трубку. – И до боли неприятный.

– Не уходи… – прошептала Алена. – Пожалуйста… ты же знаешь, я не могу быть одна…

Олейников молча обнял ее и стал одеваться.

* * *

Дождь почти закончился. Лишь одинокие капли изредка били в зеркальную гладь разлившихся по брусчатке луж, дробя отражения подсвеченных уличными фонарями очертаний старинной виллы на сотни калейдоскопических осколков. Но вот нарастающий рев мотора нарушил мерный перезвон капель, и упругие автомобильные шины беспощадно расплескали сказочную картинку.

К дверям виллы стремительно подкатил черный «Опель», спустя секунду скрипнула тяжелая дубовая дверь парадного входа, из него вынырнула темная фигура Олейникова и юркнула в приоткрытую дверцу автомобиля.

– Здравия желаю, – немного смущенно поздоровался сидевший за рулем «Опеля» майор Зорин.

– И тебе, Серега, не хворать, – ответил, пристраиваясь на пассажирском сиденье, Олейников и, заметив на отглаженной форме Зорина новенький орден Красной Звезды, присвистнул: – Ух-ты! Никак за Томаса?

Майор смущенно кивнул, суетливо достал свой любимый «Казбек», закурил.

– Меня Павел Михайлович прислал, – словно извиняясь, сообщил он.

– А я думал, тебе ночью просто выпить не с кем, – пошутил в ответ Олейников.

Зорин кисло улыбнулся.

– Документы и деньги не забыл?

Петр кивнул.

– Там – одежда, надо будет переодеться, – показал Зорин на лежащий на заднем сиденье сверток.

– А она? – посерьезнев, внимательно глянул Олейников на светящееся окно виллы, в котором виднелся силуэт Алены.

– Она – позже, – сухо сказал Зорин, включая передачу.

* * *

Черный «Опель» попетлял по ночным потсдамским улицам и притормозил у небольшого кафе, окна которого одиноко светились на фоне уснувшего города.

Зорин с Олейниковым вышли из машины и направились к входу. Майор решительно толкнул дверь с болтавшейся за стеклом табличкой на двух языках:

GESCHLOSSEN

ЗАКРЫТО

и вошел в кафе.

Петр оглянулся, убедился, что «хвоста» нет, и последовал за ним.

* * *

В кафе было пусто, лишь бармен за стойкой уныло тер полотенцем фужеры да за дальним столиком в углу, спиной к вошедшим, сидел человек в сером плаще. Услышав, как хлопнула входная дверь, он встал и обернулся.

– Павел Михайлович! – узнал генерала Плужникова Олейников и, широко улыбаясь, бросился в его объятия.

– Здравствуй, здравствуй, Петр! – по-приятельски похлопал тот по спине Олейникова. – Смотри, какой! Отъелся тут на немецких харчах.

Олейников смущенно заулыбался.

– Давай присядем-ка, Петр, – есть о чем поговорить.

– Это я уж понял, раз раньше срока встречаемся, – улыбнулся Олейников, опускаясь на стул, и, кивнув в сторону бармена за стойкой, усиленно натиравшего полотенцем пивной стакан, спросил: – Надеюсь, глухонемой?

– Капитан Клюев – наш сотрудник, – пояснил генерал. – Я тебе про него рассказывал еще в Москве. Будет содействовать в этой операции. Помнишь наш разговор?

– А как же! – улыбнулся Олейников.

– Вот и хотел вас познакомить лично, – сказал генерал и махнул рукой Клюеву: – Виталий, подойди поздоровайся.

Клюев подошел к столику и, буркнув «здравия желаю», пожал протянутую Олейниковым руку.

– Товарищ Клюев хоть и не разговорчивый, но блестяще владеет немецким, французским и английским языками, имеет дипломатический паспорт и открытые визы, так что может беспрепятственно передвигаться по всей Европе, – отрекомендовал его Плужников. – Ну, посмотрели друг на друга – и ладно. Иди, капитан, мы тут пока между собой потолкуем.

Клюев молча вернулся к барной стойке.

– Ну а ты, майор, чего стоишь-то? – как бы в шутку нахмурился генерал, взглянув на переминающегося с ноги на ногу Зорина, так и не решившегося присесть за их столик. – Неужто думал, что я тебя просто водителем вызвал? Садись и слушай. От тебя секретов нет – тебе тоже вариться во всем этом придется.

Зорин приосанился, быстро сел, бросив гордый взгляд на Олейникова, вытащил из кармана пачку «Казбека», извлек папиросину и щелкнул зажигалкой, намереваясь прикурить.

– Ну что, товарищи… – начал Плужников, потянувшись за брошенной на стол Зориным пачкой папирос.

– Вы ж бросили? – хитро улыбнулся Олейников.

– А, ну да… – вздохнул генерал, отодвигая пачку, и, взглянув на застывшую перед папиросой горящую зажигалку в руке Зорина, улыбнулся: – А ты кури, кури, майор, не стесняйся.

Но Зорин прикуривать не стал – неловко покрутив папиросу в руке, он спрятал ее назад в пачку и изобразил на лице абсолютную готовность слушать.

– Ну вот, Петр, – начал генерал, повернувшись к Олейникову. – Центр принял решение о немедленном начале операции.

– Сообразил, Пал Михалыч, раз вы из Москвы специально прилетели. Да и не просто ж так майор мне новую одежонку с барского плеча выдал.

– Понимаю, что подготовка еще не закончена…

– Я готов, товарищ генерал, – не дав договорить Плужникову, уверенно заявил Петр. – Материалы изучены, легенда усвоена, английский, как и был, в совершенстве, немецкий, французский, испанский – уровень вполне разговорный. Один вопрос: почему схема изменилась? Почему без Алены?

– Слышал, у вас с ней не только служебные отношения? – лукаво прищурился генерал. – Нет-нет, я не против, даже за, коли вы должны были по легенде изображать любовников, но все же, для понимания, это у вас больше для тела или для души? Как говорил Хемингуэй, изумительный, кстати, писатель: «Никогда не отправляйтесь в путешествие с теми, кого не любите».

– Ваш любимый Хемингуэй, Пал Михалыч, еще говорил: «На свете так много женщин, с которыми можно переспать, и так мало женщин, с которыми можно поговорить». Я ответил на ваш вопрос?

– Ответил… – задумчиво кивнул генерал. – Ну вот смотри… Ты-то в Америке уже бывал, а у нее, сам знаешь, опыта нелегальной работы за рубежом нет. Советскому человеку ведь непросто, впервой оказавшись за границей, вести себя естественно, не так ли? Я надеялся, что здесь в Германии, во время подготовки, она сумеет адаптироваться, но, к сожалению, результаты ее последнего психологического теста не очень хорошие. Внутреннее волнение, которое по мере адаптации должно было снижаться, почему-то напротив нарастает, причем чем ближе к началу операции – тем больше. И причину понять пока не можем.

Генерал придвинулся к Олейникову чуть ближе:

– Ты, кстати, ничего «такого» за ней не замечал?

– Нет, Пал Михалыч, ничего «такого» не замечал, – быстро ответил Олейников. – И мне кажется, не стоит отступать от заранее спланированной схемы.

– Рисковать, Петр, не имеем права. Неуверенность Алены может привести не только к ее провалу, но и к твоему – а значит, и всей операции.

– Я знаю, как подстраховаться, Пал Михалыч…

Зорин внимательно смотрел то на Плужникова, то на Олейникова, хотел было что-то вставить, но сдержался.

– Дело решенное, Петр. Пока будешь действовать в одиночку.

– Пока?

– Пока мы не поймем, что так ее беспокоит. Тогда и решим, – твердо сказал Плужников. – Ясно?

Олейников кивнул.

– Когда идти? – спросил он.

Генерал обернулся, глянул на скучающего «бармена» и почему-то чуть громче, чем говорил до этого, произнес:

– Идти надо прямо сейчас. Необходимо как можно скорее передать инструкции нашим нелегальным резидентам в Европе и в Америке. Пришло время активных действий. Тебе все понятно?

– Так точно, товарищ генерал, – ответил Олейников.

Плужников еще раз бросил взгляд на Клюева, достал из кармана бумажник, вынул четыре разноцветные банкноты, протянул Петру и громко, четко выговаривая слова, сказал:

– Ты знаешь, как их потратить.

* * *

У контрольно-пропускного пункта на мосту Глинике, отделяющем город Потсдам, расположенный на территории Германской Демократической Республики, от территории американского оккупационного сектора Берлина, поеживаясь от ночной прохлады, вяло прохаживался начальник караула – молоденький лейтенантик Советской армии.

Докурив папироску, он ловким щелчком сбросил окурок в темную, еще по-ночному свинцовую речную воду и уже пошел было к сторожевой будке, где дремали двое фельдфебелей погранслужбы ГДР, как вдали на Берлинерштрассе мелькнули фары.