– Так, – кивнул Макнамара и, поправив очки на переносице, с достоинством студента-отличника, спорящего с впадающим в маразм престарелым профессором, заметил: – У нас действительно более шести тысяч боеголовок с общей мощностью в миллион с лишним раз превышающей бомбу, уничтожившую Хиросиму. Но смею напомнить, что наша концепция «гарантированного уничтожения» предполагает исключительно ответные меры, а отнюдь не нанесение ядерного удара первыми.

– Какие же вы все трусы! – чуть ли не взвизгнул Джонсон. – Из-за вашей трусости кубинцы надавали вам по шее в заливе Свиней^[5], из-за вашей трусости Хрущев вытер об вас ноги на переговорах в Вене^[6] – и вот снова вы позволяете разевать пасть русскому медведю! Сегодня красные сожрут Берлин, завтра всю Германию, потом Францию вместе с этим неврастеником де Голлем^[7], Англию, всю Европу!

– Это не трусость, а разумная предосторожность, – возразил Даллес. – И если вы думаете, что и на этот раз война не затронет территорию США, то глубоко ошибаетесь. Русские умеют делать межконтинентальные ракеты! Неделю назад они продемонстрировали это в очередной раз – их космонавт Титов более суток кружил над Землей, пролетая в том числе и над нашими головами! А вы уверены, что на борту у него не было хотя бы одной бомбочки, которую он мог аккуратно «положить» прямо на Белый дом? Сегодня у нас нет точных данных ни о количестве ядерных боеприпасов у русских, ни о средствах их доставки. Не зная, чем они могут ответить, мы не можем планировать ядерный конфликт.

– Что лишний раз лишь подчеркивает слабость вашей работы, Даллес! – бросил ему Джонсон.

Даллес хотел было возразить, но президент остановил его жестом.

– Здесь я, пожалуй, соглашусь с господином вице-президентом, – прищурившись, посмотрел на директора ЦРУ Джон Кеннеди. – Непонятно, почему строительство стены оказалось для нас такой неожиданностью? Чем занимаются ваши люди в Берлине и в России? В последнее время качество, да и количество, поставляемой вами информации, Аллен, существенно снизилось. Очень сложно действовать вслепую. Подумайте об этом!

Бросив ненавистный взгляд на Джонсона, Даллес сел на место и яростно пыхнул трубкой, демонстративно послав клубы дыма в сторону вице-президента.

– Не имея информации, чем могут ответить русские, война с ними, тем более ядерная, – безумие, – подал голос Роберт Кеннеди. – Мы не можем рисковать миллионами жизней американцев даже ради Берлина.

– Неужели вы все утретесь этим плевком красных? – с презрением взглянув на брата президента, прошипел Джонсон. – Неужели позволите им построить эту стену в Берлине?

Джон Кеннеди помедлил, обвел всех присутствующих взглядом и тихо, но очень твердо произнес:

– Лучше стена, чем война.

* * *

Плюхнувшись на задний диван автомобиля, поджидавшего его у Белого дома, Даллес с удивлением обнаружил на соседнем месте генерала Холгера Тоффроя, своего заместителя и начальника разведывательного центра ЦРУ «Форт Фелисити» – «Дабл ЭФ».

– Доброй ночи, сэр! – поздоровался генерал.

– Надеюсь, причины вашей внезапной материализации в моей машине достаточно весомы, – еще не отойдя от учиненного ему разноса на совещании буркнул в ответ Даллес, раскуривая трубку.

– У меня чрезвычайно важная информация, – сказал Тоффрой, закрывая стеклянную звуконепроницаемую перегородку, отгораживающую их от водителя. Убедившись, что перегородка полностью закрылась и водитель их не слышит, Тоффрой продолжил: – Я хотел сообщить…

– Вам наконец удалось устранить Фиделя Кастро?^[8] – язвительно прищурился Даллес.

– Мы работаем и над этим. Но сейчас, мне кажется, есть более срочное дело: через час я вылетаю в Берлин.

– Вы читаете мысли, Тоффрой? – усмехнулся Даллес. – Или у вас стоит прослушивающая аппаратура даже в Белом доме? Я как раз намеревался поинтересоваться у вас, почему мы прохлопали действия русских в Берлине?

– Поэтому я и лечу туда. Несколько часов назад в нашу комендатуру в Западном Берлине обратился…

– Если вы про Богдана Сташинского^[9], – перебил его Даллес, – то я уже в курсе. Это, конечно, большая удача! В КГБ, думаю, уже все в панике. Один из лучших их агентов перебежал к нам и уже дал показания, что именно он ликвидировал Степана Бандеру!

– Да, сэр, я знаю, это – серьезный удар для русских.

– Но это просто везение, а отнюдь не результат вашей работы. И это вряд ли поможет объяснить, почему вы не знали заранее о начале строительства стены.

Тоффрой нервно куснул губу и продолжил:

– Сэр, я хотел сообщить вам не о Сташинском, а об объявившемся в Берлине человеке, который, как мне кажется, и поможет нам понять, почему не сработала наша агентура.

– Вот как? И кто же это?

– В нашу берлинскую комендатуру обратился Дедал.

– Дедал? – удивился Даллес.

– Он воспользовался документами на имя Питера Грина и его паролем содействия.

– При чем тут Питер Грин? Ведь эти документы…

– В том-то и дело! Документы на имя Грина и пароль для оказания содействия были заготовлены для чрезвычайного отхода Томаса. Да и о тайнике знал только сам Томас!

Даллес пыхнул трубкой, откинулся на сиденье и задумался.

– После того как Томас сообщил нам, что полет Гагарина состоится не раньше июня, он исчез, – продолжил Тоффрой. – Честно говоря, я думаю, что Томас, на которого мы возлагали такие надежды, на самом деле работал на русских.

– Да… – вздохнул Даллес, – это был колоссальный провал. Если б мы тогда не поверили переданной им информации, мы были бы первыми в космосе! Фон Браун^[10] мог запустить ракету еще в конце марта.

– Были технические риски, сэр.

– Были. Но он, да и Шепард^[11], были готовы пойти на них. Просто тогда мы были уверены, что у русских до начала лета ничего не получится.

Тоффрой поморщился, как от зубной боли.

– Сэр, я согласен: уроки нельзя забывать, но это все в прошлом. Меня сейчас больше интересует неожиданное появление Дедала и почему он воспользовался паролем и документами Томаса.

– Они что – братья-близнецы? На документах же есть фото…

– Мы не исключали, что Томасу придется воспользоваться гримом, поэтому все документы были бланковыми. К ним прилагались соответствующие печати, что позволяло вклеить любую фотографию.

– Похоже на игру советской разведки. Не исключаете?

– Я никогда ничего не исключаю, – твердо ответил Тоффрой и продолжил: – Хотя выглядит слишком уж нагло.

– Русские никогда не отличались скромностью, – усмехнулся Даллес. – Ну и в чем ценность этого Дедала, что вы готовы бросить все и мчаться в Берлин?

– Дедал сообщил, что обладает весьма важной информацией о советской агентурной сети в Европе и в Америке. В том числе он утверждает, что один из наших высокопоставленных сотрудников в Западном Берлине работает на КГБ. Если это так, то это может объяснить, почему мы узнали о строительстве стены лишь когда оно началось. С учетом нынешней обстановки эта информация чрезвычайно важна. Не говоря уж о возможности получить имена русских агентов по всему миру! Даже если это – игра русских, то, проанализировав информацию Дедала как дезинформацию, мы сможем понять многое.

Даллес, соглашаясь, качнул головой и добавил:

– Возможно, это даст шанс получить достоверную информацию об атомном потенциале Советов. Сейчас это необычайно важно…

* * *

Двери распахнулись, и шестеро рослых офицеров КГБ, пыхтя и потея, внесли в овальный зал заседаний Кремля огромный деревянный макет водородной бомбы.

Сидевшие вместе с Хрущевым за большим круглым столом руководители партии и правительства: члены Президиума ЦК Леонид Бережнев, ведавший «ядерными вопросами», Михаил Тусклов – главный по «идеологии», Дмитрий Истинов – председатель Комиссии Президиума Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам и человек двадцать военачальников и представителей научно-технической интеллигенции, допущенных к высшим секретам страны, которых Бережнев любил называть «бомбовиками», кто с удивлением, кто с восхищением, а кто и с опаской уставились на водруженную посреди зала громадную конструкцию.

Хрущев вскочил из-за стола, с горящими от возбуждения глазами подбежал к макету и ласково погладил полированную поверхность бомбы.

– Мы решили возобновить испытания ядерного оружия, – хитро улыбаясь, сообщил Хрущев. – Пора показать империалистам, на что мы способны! Что там эти американцы имеют? Две, пять, ну десять мегатонн на один заряд. А мы жахнем водородную бомбу небывалой мощности – в сто миллионов тонн тротила! Пять тысяч Хиросим сразу!

Хрущев еще раз ласково похлопал бомбу по блестящему брюху:

– Красавица! И это, между прочим, уменьшенная копия.

– Товарищи! – неожиданно подал голос с места академик Цукеров, прерывая уже начавшиеся в зале аплодисменты. – А вы не считаете, что возобновление испытаний нанесет ущерб переговорам о разоружении? Создание такого оружия, способного в миг уничтожить сотни тысяч людей…

– Сейчас, Андрей Дмитриевич, идет борьба, – обратился к Цукерову Тусклов и замахал руками, чтобы осадить нарождавшийся гул в зале, – сражение, так сказать, не на жизнь, а на смерть между силами империализма и коммунизма. От исхода этой борьбы зависит будущее всего человечества. И ради нашей победы, ради светлого будущего мы готовы на любые жертвы – сотни, тысячи, миллионы!

Хрущев одобрительно кивнул Тусклову и, считая дискуссию закрытой, направился к своему месту.

– Такая арифметика неправомерна принципиально, – возразил Цукеров. – Мы слишком мало знаем о законах истории, будущее непредсказуемо, а мы – не боги. Мы должны исходить из конкретных нравственных критериев, которые категорически диктуют нам – не убий!

Хрущев побагровел, развернулся и подскочил к Цукерову.

– Знаете что, – быстро заговорил он, брызгая слюной и размахивая пальцем перед лицом академика, – предоставьте нам, волей-неволей специалистам в этом деле, делать политику, а вы делайте и испытывайте бомбы – тут мы вам мешать не будем и даже поможем. Мы должны вести политику с позиции силы – другого языка наши противники не понимают. Вот мы помогли избранию Кеннеди. Можно сказать, это мы его избрали в прошлом году. Мы встречаемся с Кеннеди в Вене. Эта встреча могла быть поворотной точкой. Но что говорит Кеннеди: «Не ставьте передо мной слишком больших требований, не ставьте меня в уязвимое положение. Если я пойду на слишком большие уступки – меня свалят!» Хорош мальчик! Приехал на встречу, а сделать ничего не может. На какого черта он нам такой нужен? Что с ним разговаривать, тратить время? Вы, товарищ Цукеров, не пытайтесь диктовать нам, политикам, что нам делать, как себя держать. Я был бы последний слюнтяй, а не председатель Совета министров, если бы слушался таких, как вы!

– В любом случае, Никита Сергеевич, – спокойно ответил Цукеров, – я остаюсь при своем мнении. И еще – на всякий случай хочу предупредить: никто никогда за всю историю человечества не взрывал такой мощности заряд. А что, если стомегатонный взрыв расколет земную кору или столкнет, например, нашу планету с орбиты, что приведет к гибели всего человечества, включая и социалистические страны?

Хрущев фыркнул, отмахнулся, но видно было, что эта мысль заставила его задуматься. Озираясь на зал, он вернулся на место, сел и вытер вспотевший лоб носовым платком. Вдруг лицо его озарилось – он нашел решение!

– А вот чтоб не раскололось ничего, Андрей Дмитриевич, – ехидно улыбнулся Хрущев, – возглавить эту работу мы поручим вам.

Цукеров хотел было возразить, но Хрущев резким жестом остановил его.