Тоффрой нервно оглядел зал – после слов Олейникова многие посетители да и официанты показались ему подозрительными.

– Давайте лучше выпьем! – предложил Петр, пододвигаясь к генералу поближе, поднимая одной рукой стакан с виски, а другой незаметно для окружающих протягивая Тоффрою банкноты, которые он получил от Плужникова. – Возьмите и быстро спрячьте в карман. Рассматривать будете дома. Здесь четыре купюры: марки, франки, фунты и доллары.

Тоффрой взял деньги, но в карман не убрал, а сжал в кулаке.

– Итак, – продолжил Олейников, – сеть агентов весьма широка, они хорошо законспирированы, так хорошо, что вы никогда бы не заподозрили никого из них. Они есть в правительствах и штабах, в научных и инженерных лабораториях, в ФБР и даже у вас в ЦРУ! Все ваши структуры давно изъедены молью, генерал. Кругом предатели и шпионы. Имен агентов я не знаю, мне были даны лишь выходы на резидентов: в Западном Берлине, Франции, Англии и США. Я дам вам ниточку, а вы, если потянете хорошенько, – распутаете весь клубок.

– Ну имена хотя бы этих четырех вы знаете?

– Нет. И упреждая следующий вопрос – в лицо я тоже никого не знаю, фотокарточек их не видел, но вот каждому из них была предъявлена фотография моей персоны – они сами опознают меня при встрече. Им я должен отдать эти банкноты: марки – в Берлине, франки – в Париже, фунты и доллары, как даже вам нетрудно догадаться, – в Англии и в США соответственно. На каждой купюре микрошифр с заданиями и инструкциями. Так что сделайте копии, а оригиналы верните мне.

– И что там за задания и инструкции? – спросил Тоффрой.

– Шифр на банкнотах мне неизвестен, – пожал плечами Олейников. – Но я знаю, что сеть планируется задействовать в крупномасштабной операции КГБ по дезинформации – убедить вас, что Советский Союз сильно отстает от США по количеству ядерных боеприпасов.

– Зачем это?

– Ну, поверив в свое ядерное преимущество, вы почувствуете безнаказанность и решите, например, в ответ на возведение берлинской стены нанести удар обычными вооружениями по Восточной Германии. СССР выступит в ООН, объявит вас агрессором и в глазах мировой общественности будет иметь право использовать свои войска. А когда советские танки войдут в Париж…

– В Париж? – ухмыльнулся Тоффрой.

– Вы думаете, они ограничатся Западным Берлином? – рассмеялся Олейников. – В Париж, мой генерал, в Париж! А также в Рим и, не исключаю, что в Лондон… Войск у них в Европе намного больше, чем у всех стран НАТО, вместе взятых. Вы замахнетесь ядерной дубиной, и тут-то Советы опубликуют истинную информацию – сколько у них по сусекам ракет припрятано. И когда вы поймете, что их ядерный ответ будет для вас неприемлем и откажитесь от нанесения удара, игра уже будет сыграна – вся Европа станет коммунистической!

Тоффрой напряженно слушал. В его глазах одновременно играли искорки и тревоги и недоверия.

– И еще, – продолжил Олейников. – Я знаю, что КГБ планирует в ближайшее время забросить на Запад под видом предателей-перебежчиков несколько новых агентов из СССР, которые подтвердили бы вам эту дезинформацию.

– Вас, например? – усмехнулся генерал.

Олейников рассмеялся:

– Как быстро вы меня раскусили! Ладно, верните мне банкноты, я ими хоть здесь в баре расплачусь или вон певцу этому замечательному чаевые дам.

И Петр потянулся было за банкнотами, но Тоффрой быстро сунул их в карман, подозрительно поглядывая на чернокожего певца, который, продолжая петь и пританцовывать, уже спустился со сцены и шел меж столиков в их сторону.

– Он что? Один из них? – съязвил Тоффрой.

– Ага, – расхохотался Петр. – Типичный русский парень из Сибири. Но, к сожалению, он абсолютно не укладывается в схему контактов с резидентами.

– Да? И какова же схема?

– В определенные даты я должен находится в том или ином городе. Резидент сам найдет меня и неким способом обозначит место и время встречи.

– Неким? Каким?

– Ну сегодня все было весьма банально – на улице ко мне пристал мальчишка, типа попрошайка, я дал ему пару монет, он схватил, буркнул, что какой-то дяденька ждет меня завтра на улице Курфюрстендамм, у церкви кайзера Вильгельма в два часа пополудни, и исчез.

– Завтра?!

– Ага, – кивнул Олейников, вовсю улыбаясь приближающемуся к их столику певцу. – Так что постарайтесь успеть организовать там ваше наблюдение. И не забудьте, кстати, до этого времени вернуть мне оригиналы банкнот.

Музыка стихла, когда чернокожий артист остановился прямо у столика Олейникова и Тоффроя. Зал разразился шквалом аплодисментов. Петр замахал руками официанту, показывая три пальца, и тот мгновенно принес три порции виски.

– Шикарная, шикарная песня! – восторженно воскликнул Олейников, жестом приглашая певца сесть к ним за столик. – Все-таки наша американская музыка лучшая в мире! Тем более в таком великолепном исполнении! Вы тут на гастролях?

– Завершаю тур по Европе, – улыбнулся певец, опуская свое неимоверно объемное тело на диванчик рядом с Тоффроем.

– Могу я предложить вам стаканчик виски? – улыбнулся в ответ Олейников.

– С превеликим удовольствием! – воскликнул певец, вжимая Тоффроя в подлокотник дивана.

– Как я понимаю, мы уже все обсудили. Так что я, пожалуй, пойду, – с трудом вырываясь из тисков, буркнул Тоффрой, встал и направился к выходу.

– Куда же ваш друг? – улыбнулся Олейникову певец и показал на полные стаканы на столе: – Три на двоих не делится.

– Мой друг очень торопится. Завтра ему предстоит романтическое свидание, и ему надо посоветоваться с мамой, как сделать так, чтобы свидание прошло незабываемо, – пояснил с улыбкой Олейников. – Что же касается того, что «три на двоих не делится», то я, хоть и не силен в арифметике, но догадываюсь: если удвоить заказ, то проблема решится сама собой.

И Петр еще раз махнул официанту, показывая три пальца.

* * *

На киноэкране загорелая рука крутанула ручку настройки радиоприемника – и над пляжем зазвучал бодрый «Танец маленьких лебедей». Самый крутой стиляга средь толпы отдыхающих, в невероятно модных черных очках, развалившись в шезлонге, вгляделся в морскую даль и с восхищением заметил:

– Красиво плывут…

– Кто? – поинтересовалась с соседнего лежака импозантная дама.

– Вон та группа… в полосатых купальниках…

Переполненный зал военной комендатуры Потсдама, где шла премьера привезенной из Москвы кинокомедии «Полосатый рейс»^[15], взорвался бурным хохотом.

– Товарищ Плужников! – отчаянно крутя головой и пытаясь высмотреть в темноте фигуру генерала, шепотом позвал вошедший в зал Зорин.

На него зацыкали. Майор скользнул в проход и, пригнувшись, стал пробираться вдоль рядов. Очередная вспышка хохота – и Зорину удалось расслышать басовитый смех генерала. Спотыкаясь о ноги и извиняясь во все стороны, майор пробрался к Плужникову и присел на пол рядом с ним. Плужников, не отрываясь, смотрел на экран и от души хохотал.

– Товарищ генерал! – дернул Зорин за рукав Плужникова.

Тот опустил глаза и от неожиданности вздрогнул.

– Ты почему не в самолете? – с недоумением спросил он.

– Товарищ генерал, – прошептал Зорин, – Алена пропала…

* * *

Плужников с Зориным быстро шли по коридорам комендатуры.

– А в 18:40 она, предъявив швейцарский паспорт на имя Эльзы Рух, перешла в Западный сектор Берлина через КПП «Чарли»… – докладывал Зорин.

– Почему ж ты не изъял у нее документы прикрытия? – воскликнул Плужников, останавливаясь и бросая сердитый взгляд на майора.

Зорин заморгал глазами, не зная, что ответить.

– Ну да, я ведь тоже не изъял… – вздохнул Плужников и задумался. – Даже представить себе такого не мог.

– Я же говорил, товарищ генерал, гнилая творческая интеллигенция. Она не только паспорт, даже деньги из сейфа прихватила…

Плужников в сердцах махнул рукой.

– Павел Михайлович, я вот что подумал… – начал Зорин.

– Опасно, очень опасно… – словно не слыша майора, в задумчивости проговорил Плужников. – М-да… Не начавшись, получается, операция провалена. Надо срочно отзывать Петра!

– Товарищ генерал, – шепотом заговорил Зорин, – а что, если Олейников сам в курсе?

– В смысле? – переспросил генерал.

– Ну, если Олейников сам ее побег и организовал?! – выдохнул Зорин.

* * *

Разглядывая пестрые витрины магазинов, Олейников прошелся по бульвару Курфюрстендамм, глянул на «Полый зуб» – разрушенную колокольню церкви кайзера Вильгельма, которую, как память, так и не стали восстанавливать после войны, подивился паре модерновых зданий по бокам от нее, напоминавших по форме пудреницу и губную помаду (так их и прозвали местные жители), и, присев на скамеечке неподалеку от церкви, развернул газету.

Краем глаза Петр приметил припаркованный на противоположной стороне улицы «Мерседес» с двумя скучающими парнями в серых, явно пошитых в одном ателье, костюмах. Еще один тип из этого же «ателье» прогуливался вокруг костела и щелкал фотоаппаратом, настойчиво изображая из себя туриста.

Через пару минут один из «скучавших» в «Мерседесе» заметил долговязого худощавого человека, который, выйдя из метро, уверенно направился в сторону Олейникова. Заметил его и «турист», скрытно щелкнув пару раз фотоаппаратом.

Долговязый подошел к скамейке и что-то спросил у Петра. Тот кивнул, встал и, обмолвившись с незнакомцем парой слов, протянул ему банкноту.

«Турист» яростно защелкал фотоаппаратом.

Долговязый взял купюру, покрутил ее в руках и спрятал в бумажник. Олейников еще что-то спросил у него, долговязый кивнул, они попрощались и разошлись в разные стороны.

* * *

В столь поздний час на шоссе Палисад Бич Роуд, тянущемся вдоль побережья Санта-Моники, пригорода Лос-Анджелеса, было пустынно и тихо – так тихо, что можно было слышать шепот прибоя почти успокоившегося океана, доносимый легкими дуновениями ночного бриза. Словно накатила еще одна волна, прошуршали по асфальту шины, и к двухэтажной вилле, построенной в стиле испанских средневековых особняков, величественно подкатил длинный белоснежный лимузин, высветив фарами табличку с номером 625, прикрученную к глухой калитке в высоком каменном заборе, окружавшем виллу.

Из машины, преисполненный чувства собственного достоинства, появился одетый с иголочки водитель и, неторопливо обойдя лимузин, галантно распахнул заднюю дверцу. На тротуар выпорхнула пара девиц в кокетливых платьицах и, задорно щебеча и торопливо стуча каблучками, направилась к калитке. Водитель обогнал их, постучал условным сигналом в калитку – и та тут же распахнулась.

* * *

Дрожащие мужские руки отвернули красную крышечку пузырька и вытрясли на ладонь сине-белую капсулу. Секунда, две… сомнение… и на ладонь высыпалась вторая капсула – последняя в пузырьке.

Сидевший в шезлонге у бассейна на заднем дворе испанской вилы Джон Кеннеди посмотрел в пустой пузырек, поморщился от боли, вздохнул… и решительно отправил в рот обе капсулы, полученные им на крайний случай от доктора Неболита.

* * *

– Одну минуточку, леди! – остановил хихикающих девиц, как только они оказались во внутреннем дворе виллы, суровый охранник в строгом черном костюме. – Будьте любезны пройти досмотр и показать содержимое ваших сумочек.

– Брайан, Брайан… – раздался мягкий, но властный голос, и из темноты двора, укоризненно покачивая головой, вышел, завязывая пояс купального халата, эффектный темноволосый мужчина с черными густыми бровями. – Я же говорил тебе, что в моем доме появляются исключительно надежные люди, не требующие никакого досмотра.

– Но, мистер Лоуфорд… – попытался возразить охранник.

– Вау! – восхищенно взвизгнула одна из девиц, пухленькая и грудастая, толкая локтем свою подружку. – Это же Питер Лоуфорд! Кинозвезда!

– Мистер Лоуфорд, – продолжил охранник, – я просто выполняю свою работу, и господин президент может быть недоволен, если…