– Да… – выдохнул Джим, разливая остатки виски по стаканам. – Элвис Пресли – великий певец! Но я больше люблю Фрэнки.

– Синатру?

– Синатру. Помнишь, как по телевизору год назад Фрэнки спел эту песню?

– Это когда они дуэтом с Элвисом…

– Уважаемые дамы и господа! – прервал Олейникова голос из динамиков. – Через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Лос-Анджелеса. Просьба занять свои места и пристегнуть ремни безопасности…

– …когда они вдвоем с Элвисом пели? – продолжил Петр.

– Ну да, – кивнул Джим, рассматривая на просвет плескавшиеся в стакане виски. – Я, между прочим, с Фрэнки тоже не раз дуэтом пел…

– Да ладно! – удивился Олейников. – Вы приятели?

Джим гордо кивнул.

– Познакомить можешь? – придвинулся к нему Олейников. – Я давно мечтал взять у него интервью.

Джим, прищурившись, посмотрел на Олейникова:

– Тебя? С Фрэнки?

Петр кивнул. Джим выдержал паузу, улыбнулся своей очаровательной белозубой улыбкой, чокнулся с Олейниковым и залпом допил виски до дна:

– Да без проблем. Согласно анамнезу!

* * *

Раз пять попрощавшись с Джимом и наконец расставшись, Олейников вышел из весьма причудливого нового здания Лос-Анджелесского аэропорта, напоминавшего по форме то ли летающую тарелку, то ли огромного краба, и направился к таксомоторной стоянке.

– 8080, бульвар Сансет, – назвал он адрес, опускаясь на заднее сиденье мгновенно подкатившего такси.

За окном замелькали знаменитые лос-анджелесские бульвары. Миновав Сепульведу, такси свернуло на Санта-Монику и помчалось в сторону Беверли-Хиллс. Олейников прильнул к окну – он не был здесь почти двенадцать лет.

* * *

– Merda!^[19] – злобно сплюнул Сэм Джанкано – загорелый, щуплый, лет пятидесяти с небольшим итальянец в черных очках и кричаще-модных плавках, швырнув за борт своей белоснежной яхты только что прикуренную сигару, и рявкнул, подзывая своего помощника: – Карлос! Где ты, твою мать?!

Из-за спины Джанкано как черт из табакерки выскочил здоровенный детина.

– Я шдесь, бошш! – с присвистом прошепелявил он, придурковато улыбаясь лишенным двух передних зубов ртом.

– Что это за хрень? – тыкнул пальцем в коробку с сигарами Джанкано. – Ты же знаешь, я курю только «Ромео и Джульетту»!

– Бошш, это «Ромео и Шульетта…» – залепетал Карлос. – Вот на коробке напишано.

– Я курю настоящую «Ромео и Джульетту»! Кубинскую! – вспыхнул Джанкано. – А не эту доминиканскую подделку. Принеси мне коробку из моей каюты!

Карлос исчез так же быстро, как и появился.

– Сигары – моя страсть, – продолжил прерванную вспышкой гнева беседу Джанкано, поворачиваясь к сидевшей напротив него Юдит, и, чтобы получше разглядеть ее пышно-манящие формы, стянутые грозившим вот-вот треснуть купальником вызывающе яркой расцветки, он приподнял черные очки, из-под которых блеснули колюче-серые, почти белесые глаза: – И несмотря на то, что Кастро отобрал у меня все мои гаванские казино, я по-прежнему курю только кубинские. А ты любишь кубинские сигары?

Юдит жеманно захихикала.

– Ладно! – махнул рукой Джанкано. – О чем они еще говорили?

– Да ни о чем… – еще подхихикивая, отмахнулась Юдит, но, столкнувшись с ледяным взглядом Джанкано, быстро и испуганно добавила: – Честное слово, мистер Джанкано! Мы искупались в бассейне, выпили и быстро разошлись по комнатам. Надо сказать, Джек прекрасный любовник.

– Джек? – удивился Джанкано.

– Все друзья его так зовут, мистер Джанкано, – пожала плечами Юдит, мгновенно преодолев испуг природной глупостью.

– Кого?

– Ну, Джона Кеннеди… Я его узнала, я видела его по телевизору. Господин президент разрешил мне тоже его называть Джеком.

– Идиотка! – выругался Джанкано и, покосившись на появившегося Карлоса с сигарной коробкой в руках, прошипел: – Я же предупреждал тебя никогда не упоминать президента.

– Но вы же сами спросили, мистер Джанкано…

– Дура какая! Что ты все заладила: мистер Джанкано, мистер Джанкано… Называй уж лучше Джеком.

– Хорошо, мистер Джек…

– Да не меня, дура! – Джанкано обреченно закатил глаза, вытащил из услужливо подставленной Карлосом коробки сигару, понюхал ее и, вставая, махнул рукой Юдит: – Пойдем лучше в каюту! Покажешь, какой Джек замечательный любовник.

* * *

На фоне зеленого буйства пышных елей и сосен, раскидистых пальм, устремленных в небо эвкалиптов и махровых акаций дерзко пламенела красночерепичная крыша старинного особняка. Вдоль дорожки, ведущей к дому, благоухали розы, мальвы и люпины, а вокруг просторной открытой террасы, окружавшей дом, в висящих на перилах резных деревянных ящиках желтели калифорнийские маки.

Пройдя по дорожке, засыпанной мелким гравием, Олейников подошел к особняку, огляделся и, стараясь ступать осторожно, чтоб не скрипнули ступеньки, стал подниматься по лестнице на террасу, в дальнем углу которой в ротанговом кресле-качалке он приметил неподвижную человеческую фигуру.

Петр сделал несколько бесшумных шагов и осторожно положил руку на плечо дремавшему в кресле человеку. Тот вздрогнул, резко обернулся и выбросил вперед лежавшую под газетой на коленях руку – в грудь Олейникову уперся холодный ствол револьвера! Сквозь длинную седую челку голубые, хоть и усталые, но волевые глаза пристально смотрели на Олейникова. Плотно сжатые губы, прямой нос, немигающий взгляд подчеркивали решимость. Боясь пошевелиться, Петр осторожно улыбнулся. И вдруг губы хозяина дома задрожали, на ресницах блеснула слеза, рука с револьвером упала на колени, и он еле слышно прошептал, словно выдохнул:

– Петенька…

* * *

Шикарная яхта Джанкано величественно вошла в лос-анджелесскую бухту Марина-дель-Рей и уверенно пришвартовалась у центрального причала.

– А когда я получу свои деньги? Вы ведь мне заплатите? Как договаривались? – капризно морща носик и на ходу застегивая платье, тараторила Юдит, семеня по палубе за Джанкано к трапу.

Джанкано, уже облаченный в элегантный белоснежный костюм, резко обернулся:

– Послушай, крошка! Никогда не задавай мне таких вопросов. Выполнишь задание полностью – получишь деньги. Но если будешь трепаться…

За спиной Юдит выросла угрожающая фигура Карлоса, он крепко обхватил ее шею рукой, и выскочившее из ножа острое как бритва лезвие прижалось к девичьему горлу.

Юдит испуганно вскрикнула. Джанкано посмотрел в ее широко распахнутые от ужаса глаза, усмехнулся и небрежно кивнул Карлосу. Нож тут же исчез.

– И я буду сниматься в кино с Мэрилин Монро и с Синатрой? – словно ничего и не произошло, вновь защебетала Юдит.

– Все-таки некоторые люди у нас такие дуры… – покачал головой Джанкано и, звонко хлопнув Юдит по заднице, подтолкнул ее к трапу: – Я же сказал – будешь! Давай, а то я на важную встречу опоздаю.

Юдит, с трудом балансируя на шпильках, сбежала по трапу, отправила Джанкано воздушный поцелуй и, вдохновленная, скрылась из виду.

* * *

– Когда-то этот дом, – рассказывал Олейникову отец, водя его по комнатам, – принадлежал кинозвезде Алле Назимовой…

– Назимовой? Она что – из России? – удивился Олейников.

– Из Ялты. Начинала, между прочим, у Станиславского во МХАТе, гастролировала в Европе, потом романтическим вихрем занесло в Америку. И, представь себе, стала тут звездой! Сначала театральной, а потом и в Голливуде! А в году так в двадцатом купила вот этот дом и открыла в нем салон, который назвала в собственную честь: «Сад Аллы». Тогда это место, представь себе, было одним из самых модных. Только все почему-то называли его не «Сад Аллы», а «Сад Аллаха» – наверное, так проще по-английски звучало. Здесь и Чарли Чаплин бывал, и Рудольф Валентино… Шаляпин, представь себе, гостил как-то. О вечеринках на этой вилле ходили легенды: говорят, на одну из них все дамы пришли одетыми лишь в драгоценности; в конце вечера, представь себе, все приглашенные голышом попрыгали в огромный бассейн… Жуть! Ну а потом Назимова стала стареть, звезда ее потихоньку закатилась, перед войной она дом этот и продала. Пару лет назад на него один банкир нацелился, хотел снести да офис себе построить, но я, представь себе, перекупил…

– Да… – причмокнул Олейников, – неплохо живут простые американские инженеры.

– Чегой-то ты меня к простым причисляешь? – улыбнулся отец. – Имя Алекс Олейникофф – это, считай бренд! На моих винтах здесь, представь себе, половина всех вертолетов летает.

– Ну, извини, извини, не хотел тебя обидеть.

– А ты и не обидел, – рассмеялся Алекс. – Просто проявил неосведомленность.

– Батя, скажи, а чего ты не женишься? Почему один-то? Вон хозяйство у тебя какое! Ты ж еще бодр и крепок, богат, умен… Нашел бы себе кого-нибудь!

Алекс остановился, взгляд его посерьезнел.

– По хозяйству мне домработница помогает, сейчас стол нам накрывает, – сказал он. – Да и «кого-нибудь» мне не надо. Мы ведь с твоей матерью венчаны были. А я вот взял и сбежал. Струсил тогда, в восемнадцатом, и сбежал. Всю жизнь каюсь. Оправдываюсь – мол, уезжать она сама отказалась, я ж звал ее, уговаривал. Да и не сказала она мне тогда, что тебя под сердцем носит… Писал я ей первые годы, звал приехать, да не сразу сообразил-то, что такие письма НКВД вряд ли пропустит. Я тогда стал ей просто открытки отправлять, с самолетами да вертолетами. Чтоб знала, что я жив. Не писал ничего, а просто открыточку выбирал с самолетиком покрасивее и отправлял раз в месяц.

– Я помню эти открытки, – улыбнулся Олейников. – Она их в шкатулке хранила, перебирала часто и плакала. Только мне ничего так и не сказала.

– Боялась за тебя, думаю. И мне ответить не могла. А когда ты тут в сорок пятом у меня первый раз появился да рассказал все – меня как обухом по голове. Я, представь себе, даже в Россию собрался ехать, к ней… А ты исчез, и я опять испугался. Грех на мне великий, Петенька, а через мой грех и твоя жизнь вся перекосилась.

– Пап, ну ты что? – обнял Олейников отца. – Просто так сложилось.

– Просто и непросто. Когда живешь не по-божески, все непросто складывается.

– Ладно, пап, прошлого не вернешь. Ты мне лучше скажи, что за проблемы-то у тебя? Зачем тебе револьвер, а?

Алекс улыбнулся.

– Да, представь себе, меня тут чуть не ограбили! – расхохотался он. – Знаешь что, пойдем-ка на террасу, там, думаю, уже стол накрыт. У нас сегодня энчилада^[20] с ветчиной, сыром и сладким перцем, а еще кесадилья^[21] с курицей. Домработница – мексиканка. Я все время прошу что-нибудь наше – огурчики засолить, картошечку с лучком пожарить, кулебяку с капусткой испечь… Но она, представь себе, ничего такого не умеет. Так что чем богаты. Поешь с дороги, а потом я тебе все и расскажу.

* * *

Сэм Джанкано нервно сглотнул. После морской прогулки и бурного секса есть хотелось страшно. Да еще и эти будоражащие аппетит ароматы. Хотя ресторан «Плимут Хаус» и был закрыт для других посетителей, кухня работала и запахи оттуда доносились головокружительные. Но сидевший за столиком с Джанкано человек в черных непроницаемых очках (еще и прикрывавший на всякий случай рукой лицо от любопытных взглядов услужливого официанта) от еды отказался, и Джанкано, уже выбравший в меню с пяток основных блюд и подумывавший о том, что же выбрать на десерт, был вынужден сообщить, что «тоже не голоден».

– Как я понимаю, наша встреча означает, что решение вы нашли? – сухо спросил человек в черных очках.

– У меня есть прекрасный план, – утвердительно кивнул Джанкано, с грустью глядя вслед удаляющемуся официанту.