– Это главная спальня, – говорит Луис, старший сотрудник полицейского управления Коломбо. Именно он по большей части занимается нашим обустройством. – Хозяева дома любезно предоставили ее для вас и вашей… – Луис оглядывает меня, задерживая взгляд на кандалах, до сих пор не снятых. Голод не снисходит до объяснений, как и я. – Спутницы.

Жнец смотрит на Луиса в упор, и от него веет враждебностью. Так Голод реагирует на него с тех пор, как мы оба узнали, что Луис служит в полиции. У меня есть смутное подозрение, что те, кто ранил всадника, тоже носили форму.

Луис ведет нас обратно в прихожую, где стоят с неловкими и расстроенными лицами пожилые супруги.

Напряжение пропадает с лица чиновника.

– Мистер и миссис Барбоза. Вот вы где.

Он выходит вперед, чтобы поприветствовать их.

Они пожимают ему руку, но глаза их прикованы к Жнецу.

Луис поворачивается к нам.

– Голод, это хозяева, мистер и миссис Барбоза. Хозяева дома, – зачем-то повторяет он.

Вид у них одновременно недовольный и встревоженный.

Жена первой замечает меня. Она видит, как Голод сжимает мою руку, затем смотрит на кандалы. Оглядывает меня с головы до ног: растрепанные кудри, плохо сидящее платье и, наконец, грязные босые ноги. Ноздри у нее раздуваются, и она делает гримасу, будто чувствует, как от меня веет дурной славой. Интересно, что она сделала бы, если бы узнала, что я на самом деле работница секс-индустрии.

Голод сжимает мою руку, затем отпускает ее и делает шаг вперед.

– А, хозяева, – говорит он. – Они-то мне и нужны.

Так стремительно, что я не успеваю уследить, он выхватывает из-за спины косу и перерезает шеи обоим. На миг кажется, что на них багровые воротники. Потом их головы падают с плеч.

У меня первой вырывается крик, а закованные в кандалы руки взлетают ко рту. Миг спустя комната взрывается криками, люди хватаются за оружие.

Луис бросается на всадника, а тот вращает косой, словно в каком-то сложном танце. Лезвие взмывает вверх, кончик косы чиркает полицейского по животу и распарывает его снизу до ключицы.

От этого зрелища у меня подгибаются ноги.

Все остальные бросаются на Жнеца с оружием наизготовку.

– Довольно! – гремит голос Голода.

Не знаю, что за дьявольская магия тут действует, но по какой-то причине люди его слушаются. Они прекращают атаку, некоторые даже опускают оружие.

– Я и мой маленький человечек, – Жнец берет меня за руку и позвякивает моими кандалами, – будем жить здесь. Вы можете либо помочь мне и сохранить свои жалкие жизни, либо я убью вас прямо сейчас. Кто хочет умереть?

Он окидывает взглядом стоящих вокруг.

Никто не издает ни звука.

– Так я и думал.

Голод упирает косу в пол, как посох.

– Уберите эти трупы, – приказывает он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Мне нужно, чтобы кто-то приготовил ужин, и еще я хочу развлечься. Найдите для меня лучшее, что может предложить этот город, и доставьте сюда.

А иначе… Этих слов он не говорит, но мы все их слышим.

Голод хватает меня за цепочку кандалов и тащит прочь. Мы едва успеваем сделать три шага, как он останавливается, и я почти врезаюсь в него.

– Да, чуть не забыл, – говорит всадник, поворачиваясь к людям в прихожей. – Если кто-то из вас подумывает о бунте, позвольте мне избавить вас от лишних хлопот – не вздумайте. Любое покушение на мою жизнь повлечет за собой жестокую кару. Не могу даже выразить насколько. – Голод кивает в сторону тел. Луис еще жив, он стонет. – Это была милость. Спросите вот ее.

Он встряхивает мои оковы, и несколько взглядов обращается ко мне.

Я молчу, но думаю, что они видят мой страх. Я сама определенно чувствую, как он сочится сквозь кожу.

– Ну? – говорит Голод, окидывая их взглядом. – Что стоите? Займитесь делом. Сейчас же.

Всадник приводит меня в пустую комнату и сам заходит следом. Едва он закрывает дверь, как меня начинает бить дрожь, мышцы слабеют. Ноги не хотят держать, но все же как-то держат.

– Чего ты хочешь?

Голос у меня дрожит.

– Что, сексуальных намеков не будет?

Голод бросает косу на кровать, и кровь стекает с лезвия, пачкая покрывало.

Я сжимаю губы. Только что погибло несколько человек. Его спокойствие для меня непостижимо.

Все это время я пыталась достать его до печенок, а вместо этого он достал меня. И знает это. Наслаждается моментом, больной ублюдок.

– Ты говорила мне, что я должен что-то положить тебе в рот, чтобы ты заткнулась, но, похоже, все, что для этого было нужно, – убить нескольких человек, – говорит он. – Как удачно, ведь смерть – мое ремесло.

Я вздрагиваю, отворачиваюсь от него и подхожу к окну. Снаружи ничего не видно, темень абсолютная.

Вздыхаю, и этот вздох выходит прерывистым.

– В тот день, когда я спасла тебя… Ты знаешь, почему я это сделала? – спрашиваю я, оглядываясь на него через плечо.

– Меня не интересует, почему ты это сделала, – говорит Голод, однако я вижу, как его красивое лицо поворачивается ко мне в ожидании, когда я договорю.

– Для меня была невыносима мысль, что кто-то может причинить человеку такую боль, какую причинили тебе.

– Я не человек, Ана. Я всадник.

– Думаешь, это что-то меняет?

Ему нечего на это сказать.

Я вновь отворачиваюсь к окну: у меня нет желания смотреть на Голода и на кровь, которой забрызганы его бронзовые доспехи.

Мгновение спустя он подходит ко мне. Краем глаза вижу, как он запускает руку в карман черных брюк и достает ключ. Жнец берет меня за запястья и начинает расстегивать кандалы.

– Ты что, снимаешь наручники?

– А ты предпочла бы, чтобы я этого не делал? – спрашивает он, изогнув бровь.

Я не отвечаю.

Он открывает замки на тяжелых железных кандалах, и я поворачиваю руки ладонями вверх. Кое-где кожа стерта до крови.

– Я думала, ты мне не доверяешь, – говорю я с подозрением.

– Не доверяю, – соглашается Голод. – Но что ты можешь сделать в таком положении?

– Я могу тебя ранить, – говорю я, прищуривая глаза. Думаю, сейчас было бы очень приятно вонзить в Жнеца еще один клинок.

Голода как будто забавляет эта мысль.

– Рискуя испытать на себе мой гнев? Едва ли. Хотя я приветствую твои попытки, какими бы жалкими они ни были до сих пор.

– Мне показалось, ты говорил, что с тобой я в безопасности, – напоминаю я.

– Так и есть. Я не собираюсь причинять тебе вред, если ты не причинишь вреда мне.

Хоть и с неохотой, но я вынуждена признать, что это справедливо.

– А если я сбегу? – спрашиваю я.

– Твои попытки сбежать были еще хуже, чем попытки убить, – говорит он, подходя вплотную.

Я ничего не могу с собой поделать: от его близости у меня сбивается дыхание.

– Но не лишай меня удовольствия, цветочек, – продолжает он. – Беги. Возвращайся в свой нищий заброшенный город и живи дальше в своем пустом борделе. Попробуй снова зарабатывать на жизнь, продавая тело мертвецам, и наслаждайся теми крохами заплесневелой пищи, что ускользнули от моего внимания. Я уверен, что ты проживешь долгую и безбедную жизнь.

При этих его словах ненависть во мне поднимается с такой силой, что горло перехватывает. Я смотрю на него. Он стоит слишком близко. Так близко ко мне подходили только клиенты, но совсем с другими намерениями.

Голод старается поймать мой взгляд.

– Нет, ты не сбежишь, – говорит он. – Бегство требует определенного мужества, которого тебе, очевидно, не хватает.

Моя рука взлетает сама собой, прежде чем я успеваю ее удержать, и бьет его по щеке. Чувствую, как горит кожа на ладони от этого прикосновения. Голова Жнеца дергается вбок.

После этого мы оба стоим не двигаясь. Я тяжело дышу, лицо всадника отвернуто в сторону.

Затем его рука медленно поднимается и касается щеки. Он смеется, и от этого смеха у меня волоски на руках встают дыбом.

Он только что убил трех человек, а я взяла и ударила его.

Так быстро, что я не успеваю уследить, он хватает меня за подбородок.

– Глупый маленький цветочек. Неужели ты до сих пор ничему не научилась? – С этими словами он шагает вперед и толкает меня, пока я не впечатываюсь в стену и не оказываюсь опять прижатой к ней. – Может, ты все-таки смелая, раз так испытываешь мое терпение.

Его взгляд опускается на мои губы, и, пока он продолжает свою полную ненависти тираду, я вижу, как что-то мерцает в этих неземных зеленых глазах.

Он встречается со мной взглядом, и между нами пробегает какая-то искра.

– Или, может быть, ты считаешь себя выше наказания.

Не успевает он договорить, как деревянный пол подо мной вздымается, словно муравейник, а затем разлетается на щепки. Из земли поднимается безобидный на первый взгляд стебелек и тычется мне в ногу. Я стараюсь не закричать при виде этого стебля, даже когда он ползет по моей ноге.

– Что ты делаешь?

– Напоминаю тебе, почему не стоит пытаться ударить меня ножом, дать мне пощечину или как-то еще меня задеть.

Побег разделяется надвое, потом натрое, потом на четыре, тянется вверх и вьется вокруг меня. На нем появляются крошечные шипы, которые становятся все длиннее и острее по мере того, как стебель растет. Растение не ползет вверх по моему телу. Вместо этого оно разрастается, окружая меня, словно клетка. Только когда я оказываюсь в ловушке, Голод выпускает меня и отступает назад.

– Ты спасла меня когда-то, поэтому я пощажу тебя – только по этой причине, – говорит он. – Но больше никогда не испытывай мое терпение.

С этими словами он выходит из комнаты, захлопнув дверь.

Я замираю на мгновение, ожидая еще чего-то: что Голод вернется или что эта клетка увянет и засохнет.

Ни того ни другого не происходит.

– Дерьмо! Как же отсюда выбраться-то? – бормочу под нос.

Ответ становится ясен лишь спустя несколько мучительных часов и множество порезов: вот так, и никак иначе.

Глава 15

Я просыпаюсь от криков.

Сажусь слишком резко, и меня слегка покачивает. Держась за голову, моргаю, чтобы прогнать сон. Крики, перемежающиеся слабыми мучительными стонами, не смолкают. Еще раньше, чем я успеваю осознать, что происходит, сердце начинает бешено колотиться.

Несколько секунд я смотрю в окно. Густые серые тучи не пропускают утренний свет. Крики доносятся снаружи, только теперь они начинают понемногу стихать. Кровь по-прежнему стучит в ушах.

Не знаю, как мне удается набраться храбрости, чтобы сбросить с себя покрывало (оно все еще в кровавых пятнах от косы Голода) и соскользнуть с кровати. Я не видела всадника с тех пор, как он оставил меня здесь прошлой ночью, но, судя по звукам, он времени не теряет.

Я обхожу колючий кустарник, который вчера держал меня в клетке, и крадучись подхожу к окну. Там двое людей выбрасывают на задний двор чье-то тело. На земле уже лежат другие тела, некоторые из них еще шевелятся.

Я отшатываюсь, запинаюсь о собственную пятку и падаю на пол.

Приходится медленно дышать через нос, чтобы не вырвало.

В голове всплывают воспоминания: как кромсали ножами Элоа, как кромсали ножами меня. Как люди Голода грубо швырнули мое тело в яму.

Я обхватываю себя руками за плечи. Крики нарастают, и я зажмуриваю глаза, содрогаясь всем телом.

Наступает момент, когда я должна броситься туда, как отважная героиня, и остановить Голода. Но меня парализует страх, и я заново переживаю свою ужасную встречу с всадником.

Я ведь именно для этого согласилась стать пленницей Жнеца – чтобы снова нанести ему удар. Но теперь, когда схватка с ним может многое изменить… я не могу. У меня нет оружия, но даже если бы и было, вряд ли я смогу заставить себя выйти к Голоду. Я вообще не хочу двигаться.

Голод был прав. Мне не хватает храбрости – храбрости хоть как-то противостоять его зверствам.

Сердце застревает у меня в горле, и дыхание учащается: открывается дверь спальни. Входит незнакомый человек.