– Наверное, это был кто-то похожий на нее.

Я точно знала, что встретила бабушку. Неужели я ошиблась? Я постаралась вспомнить тот момент. Пожилая дама на улице не узнала меня, хотя я позвала ее по имени и помахала рукой. А еще она была в шляпке – бабушка их никогда не носила. Но она была так похожа на бабушку!

– Вы уверены?

Мисс Уотт кивнула.

Я не могла представить себя без бабушки. Конечно, я понимала, что она немолода и никто не вечен. Однако бабушка была энергичной в свои восемьдесят с хвостиком, часто хвасталась отличным здоровьем и, казалось, совсем не устала от жизни.

– Смерть была очень спокойной, – продолжила мисс Уотт. – Она умерла во сне. Да и молодость ее давно прошла…

– Но она не была старой! Не особо. И со здоровьем у нее все было в порядке…

Может, если бы я не увидела ту даму – чуть ли не точную копию бабушки, – мне было бы легче принять ее смерть.

– Все мы хотим, чтобы жизнь окончилась так, не правда ли? Не болеть до конца своих дней и однажды лечь в постель и не проснуться.

Мэри Уотт была почти ровесницей бабушки. Она не просто вела вежливую беседу – ей действительно хотелось умереть именно так.

Я сидела, уставившись на дубовую столешницу. Я даже не заметила, что мисс Уотт ушла, и не шелохнулась, когда она вернулась с чайником «Браун Бетти»^[2], двумя чашками и тем самым знаменитым сконом – с джемом и густыми сливками. Она разлила чай по кружкам и села рядом со мной.

– Милая, попей чаю. И попробуй скон. Ты, наверное, проголодалась.

Есть я не могла. Чтобы чем-то себя занять, я взяла чашку и отпила из нее. Чай был горячим и крепким. Несколько минут я делала маленькие глоточки, пытаясь переварить ужасные новости.

Мисс Уотт не сводила с меня внимательного взгляда. Ее седые волосы, как и всегда, были собраны в аккуратный пучок на затылке. Лицо у нее было доброе и печальное. Бледно-голубые глаза наполнились сочувствием.

– Я не знаю, что делать дальше, – наконец пробормотала я. – В записке на двери бабушкиного магазина указан номер, но у меня здесь не ловит.

Мисс Уотт понимающе кивнула, а затем вскочила на ноги, словно радуясь, что может предложить помощь.

– Можешь воспользоваться нашим телефоном. Если не ошибаюсь, это номер ее юридического консультанта.

– Да? – Сосредоточиться было тяжело: казалось, женщина говорит со мной из другого конца помещения.

– Думаю, да. Не хочешь пожить у меня и Флоренс, пока со всем разбираешься? У нас наверху уютная гостевая комната.

Хоть я и ценила доброту сестер Уотт, я знала: смиряться с утратой будет лучше в доме бабушки.

– Спасибо. Вы очень добры. Однако, если можно, я лучше свяжусь с тем юристом. Попробую договориться и забрать сегодня ключи.

– Конечно! Если хочешь, позвони ему. Но у нас и так есть ключи от магазина и от квартиры твоей бабушки. Ты же знаешь, мы всегда на всякий случай храним ключи друг друга.

Мисс Уоттс погладила мою ладонь, ушла за стойку и вернулась со связкой ключей на латунном кольце.

Уже выходя из чайной, я повернулась к женщине и задала вопрос, который почему-то пришел мне в голову только сейчас:

– А когда бабушка умерла?

– Недели три назад. Никто не смог связаться ни с тобой, ни с твоей матерью. Мне очень жаль.

Первое, что я почувствовала, войдя в бабушкин магазин, – знакомый запах пряжи и старого камня. Если бы запах был и у слухов, я бы почуяла кучу секретов, которыми делились за уроками вязания. Бабушку любили все. Друзья и покупатели рассказывали ей истории, доверяли проблемы. Она давала отличные советы, но самое главное – была великолепной слушательницей. Гостю становилось лучше просто от того, что он выговорился ей.

Я осмотрела полки: корзины с пряжей, «вязальная порнография» – те чудесные книги и журналы со схемами, на страницах которых были красивые женщины в настолько сложных свитерах и шалях, что связать их не смог бы ни один человек (как минимум я). Глядя на все это, я почувствовала такой прилив печали и ностальгии, что пришлось опереться на деревянную кассовую стойку, чтобы не упасть. Царившая тишина была столь же тяжелой, как и скорбь в моей душе.

Я подняла небольшую пачку скопившихся писем и положила их на кассу. Затем прошла через дверь, ведущую в квартиру выше, и включила свет. Квартира занимала два этажа. На нижнем были старомодная кухня, гостиная, обеденная и кабинет, где стоял телевизор. На верхнем – две спальни и ванная, совмещенная с туалетом.

В квартире стоял затхлый воздух, словно в старом доме, который закрыли на все лето. Я распахнула окна, спустилась по черной лестнице, забрала чемодан и затащила его наверх во вторую спальню, которую всегда считала своей. Когда я была подростком, бабушка разрешила мне украсить эту комнату по своему вкусу. Мне до сих пор нравились и сиреневые стены, и постельное белье в фиолетовый цветочек. На стене висел постер с Майли Сайрус (до того как она увлеклась тверком) и еще один – со Spice Girls. Я увидела, что кровать была застелена к моему приезду, и к глазам подступили слезы. На покрывале даже лежали чистые полотенца. Бабушка ждала меня.

Я спустилась на кухню. Есть не хотелось, но нужно было чем-то себя занять. Я машинально проверила холодильник и шкафчики. Кто-то выбросил скоропортящуюся еду, но любимое печенье бабушки и полбанки мармелада^[3], который она часто подавала к чаю, остались на месте.

Мне пришлось долго собирать волю в кулак, чтобы подняться в спальню бабушки. Хоть она и умерла там, я почему-то ощущала ее присутствие в этой комнате меньше всего. На кровати был только матрас: постельное белье сняли. Эта спальня почему-то казалась местом, где давно никто не жил.

Почему бабушка не дождалась меня? Почему меня не было рядом, когда она умерла?

Я заставила себя разобрать чемодан, затем дошла до продуктового «Точка» на углу. Купив молоко, яйца, буханку хлеба и фрукты, я вернулась домой и сделала себе тосты. Я сидела за столом и думала, точнее – вспоминала, до тех пор, пока колокола на церкви не пробили десять часов. Я решила лечь спать.

Проснулась я в два ночи – не знаю, из-за смены ли часовых поясов или от горечи утраты. Спать не хотелось совсем – сколько ни бейся головой об подушку, ничего не выйдет.

Я встала с кровати и осознала, что мне просто необходимо чем-то заняться: от нервов меня переполняла энергия, мне хотелось кричать, плакать, ломать предметы. Я заставила себя надеть джинсы и старый свитер, сунула ноги в кроссовки и спустилась в магазин. Включила свет и начала ходить взад-вперед, почти машинально наводя порядок и поправляя то, что лежало или стояло неаккуратно.

Очарование «Кардинала Клубокси» отчасти заключалось в том, что он никогда не менялся. Я знала, где что должно находиться: товары и другие предметы испокон веков лежали на своих местах. Однако во время уборки я заметила, что корзина с пряжей для фэр-айл^[4] почему-то стояла там, где должен был быть мохер^[5]. Я тут же исправила это недоразумение.

Бабушка всегда тщательно следила за тем, чтобы в магазине было не только все хорошо организовано, но и везде прибрано. Я взяла щетку и начала смахивать пыль. Затем достала пылесос и занялась старым дощатым полом. Собирая пыль в углу, я заметила, как блеснуло что-то золотое. Я опустилась на колени и сунула руку под нижнюю полку. Бабушкины очки. Она носила их на золотой цепочке. Теперь же цепочка была сломана.

Я взяла очки в руки, и на меня нахлынула грусть… и что-то еще. Я вновь и вновь пропускала цепочку сквозь пальцы. Словно в кошмарном сне, меня охватили страх и чувство, будто за мной гонится нечто ужасное – но что именно, я не понимала. Когда туман перед глазами рассеялся, сердце у меня стучало как бешеное.

Я осмотрела пол поблизости и заметила след из черных пятен. Это могла быть краска или лак для ногтей, но я, как дочь двух археологов, знала, насколько важно изучать даже мельчайшие детали. Я намочила салфетку и осторожно потерла самое большое пятно. На ней остался ржаво-коричневый след. Я не знаток в области криминалистики, но у меня не было сомнений, что на полу кровь.

Дело вот в чем. Моя бабушка без очков не видела практически ничего, особенно ночью. Возникал вопрос: если она мирно отошла на тот свет в постели, как сказала мне мисс Уотт, почему ее очки лежали сломанными на полу в магазине рядом с пятнами недавно высохшей крови?

Глава 2

Я сидела на коленях, уставившись на линзы бабушкиных очков. В голове отчаянно крутились мысли. Тут в магазине потянуло сквозняком, сзади по шее пошли мурашки – я вздрогнула. Бабушка бы сказала, что кто-то прошелся по моей могиле^[6].

Поднять голову меня заставил не звук и даже не движение – скорее ощущение чужого присутствия. Именно с этим чувством я иногда просыпалась среди ночи от кошмара, вскакивала и включала свет с бешено стучащим, как сейчас, сердцем. Но, конечно, когда загоралась лампочка, я видела лишь собственную спальню. Ни монстров, ни серийных убийц, ни прочих жутких созданий.

На этот раз мне повезло куда меньше.

В магазине был мужчина. Видимо, я издала какой-то звук – хотя, клянусь, мне стало так страшно, что я даже дышать не осмеливалась. Мужчина тут же обернулся – казалось, он тоже совершенно не ожидал увидеть меня. Однако теперь он явно меня заметил, так что я вскочила на ноги, пытаясь сдержать подступивший ужас.

– Кто вы? – спросила я, стараясь выглядеть смелой и уверенной и при этом слыша, как дрожит мой голос.

– Где Агнесса? – выдал он вместо ответа.

– Агнесса?

Бабушка что, была знакома с ним?

– Да, – нетерпеливо произнес мужчина и шагнул вперед. – Агнесса Бартлетт.

Я не собиралась сообщать какому-то типу, заявившемуся среди ночи, о смерти бабушки, так что вместо этого снова спросила:

– Кто вы?

Мужчина подошел еще ближе. Он был высоким, стройным, элегантным. На вид ему было лет тридцать пять. Одет он был в черные брюки и темно-серый свитер, но держался так, словно на нем смокинг. Волосы у мужчины были черными, глаза – темными, лицо – бледным. Он привлекал и в то же время отталкивал.

– Меня зовут Рейф Крозье.

Я задала второй вопрос – более важный:

– Как вы сюда зашли?

Мужчина замялся.

– Я проходил мимо и увидел, что в магазине горит свет. Подумал, что Агнессе, возможно, нужна помощь.

Если он был знаком с моей бабушкой, почему не знал о ее смерти? И с чего он шатался по улицам ночью?

– Вы живете поблизости?

Мужчина огляделся, будто думал, что бабушка где-то прячется.

– Да, но был в отъезде. Агнесса здесь?

Я провела языком по пересохшим губам.

– Пожалуй, вам лучше прийти завтра.

Мужчина нахмурился.

– Вы держите ее очки. Цепочка, кажется, сломалась.

Руки у меня дрожали от горя и страха. Цепочка тихонько звякнула. Я подумала: а что, если все это просто реалистичный сон? Может, бабушка жива, а я не веду странную беседу с не менее странным типом в три часа ночи, держа в руках ее сломанные очки?

– И часто вы к ней приходите посреди ночи?

На лице мужчины промелькнула некая эмоция. Раздражение? Насмешка?

– Я, как и ваша бабушка, страдаю от бессонницы. – Он слегка улыбнулся, заметив, как сильно я удивилась тому, что он назвал Агнессу моей бабушкой. – Вы, должно быть, Люси? Бабушка часто говорит о вас. Даже фотографию показала.