Подрагивающее в руке зеркало явило Эстер незнакомый образ, украшенный блестящими темно-красными губами. На какое-то мгновение из зеркала на нее взглянула мать: ниспадающие волосы, черные и опасные глаза. С тех пор, как она последний раз смотрела на себя в зеркало, ее лицо сильно похудело, что сделало сходство с матерью почти портретным. Судя по остававшимся на расческе волосам, прошедшие после пожара годы не прошли бесследно, – но вот то, что она увидела теперь, поражало. Это была настоящая серебряная буря. Эстер невольно дотронулась до нескольких прядок. Все было так, как сказала Мэри, лишь изогнутые брови оставались черными. Лицо было молодым, а вот макушка – старушечья. Неудивительно, что Мэри не смогла угадать ее возраст.

Из зеркальца на нее смотрели большие серьезные глаза отца и широко улыбался рот матери.

– Теперь от тебя будут добиваться поцелуев, – хихикнула Мэри.

Эстер вытерла губы кончиками пальцев. Ей хотелось сказать Мэри что-нибудь резкое, но она никак не могла подобрать слов.

– Ай, зачем ты стерла помаду? – вскрикнула Мэри.

– Да потому что она куда мудрее своей матери, – буркнула Кэтрин.

Эстер должна была понимать, что дурная репутация ее матери последует за ней в Англию. Пойманная в ловушку собственной ярости, Константина сверкает глазами и бросается на все, что видит. Красота и злоба сплелись воедино.

Тем временем Кэтрин, наклонив голову, внимательно изучала застывшую фигуру девушки и, казалось, увидела в ней что-то такое, что ее успокоило.

– Нет, – сказала она с расстановкой. – Эта девушка не будет подражать своей матери, хотя и унаследовала ее красоту.

Мэри оставила кокетливый тон и нетерпеливо спросила:

– Значит, она сможет быть моей компаньонкой?

Кэтрин медленно и задумчиво пошевелила в воздухе пальцами, как будто что-то ее еще тревожило.

– Ну что еще, мама? – ворчливо осведомилась Мэри. – Ты про ее брата думаешь?

Кэтрин только собиралась с ответом, но Эстер уже охватил гнев. Оттолкнув руку Мэри, она встала. Да как эта женщина в щегольском платье смеет судить о жизни и смерти Исаака? Но не успела Эстер раскрыть рот, как Кэтрин решительно кивнула:

– Я разрешаю.

– Нет!

Эстер так крепко сжала кулаки, что ногти впились ей в ладони.

– Эстер?

Надменность исчезла с лица Мэри, и теперь она выглядела потерянной. Ее замешательство несколько смягчило Эстер.

– Я не могу, – выдавила она.

Кэтрин встретилась взглядом с глазами Эстер, словно увидела в ней нечто заслуживающее уважения.

– Можешь, – произнесла она. – У моей дочери такой характер, что иногда ей требуется присутствие рядом человека, лишенного глупого тщеславия. Такого, как ты. У тебя нет тщеславия, но нет и перспектив в жизни. Я предлагаю подходящее дело, которое к тому же повысит твои шансы.

Ну да. На удачный брак.

Кэтрин приподняла брови, ожидая выражения признания ее мудрости.

– Ты молода, – продолжала она спустя мгновение. Голос ее звучал безо всякой нежности, и Эстер задумалась – сколько же дочерей пришлось похоронить этой женщине? – Судьба еще может смиловаться к тебе.

Мэри негромко вскрикнула. Обернувшись, Эстер заметила на ее лице похожее на зависть выражение, словно она догадалась, что только что между ее матерью и Эстер произошло нечто недоступное ей.

Кэтрин прикрыла глаза и кивнула: мол, дело решено.

– Ты немедленно отправишься к портнихе и закажешь пристойное платье.

Кэтрин наклонилась вперед и сделала знак рукой. Чтобы встать, ей требовалась помощь служанки.

Ривка, погрузившись в полное молчание после неожиданной тирады – Эстер даже забыла о ее присутствии, – шагнула вперед и помогла Кэтрин подняться с банкетки.

Некоторое время Кэтрин стояла напротив Эстер. Ее тугой лиф растягивался при каждом вдохе. Что-то мелькнуло на ее лице под толстым слоем пудры – веселое и одновременно заговорщицкое, но тотчас же и пропало. Обмякнув от усталости, Кэтрин взглянула на руку Ривки и отвернулась.

Мэри, поддерживая мать, двинулась к ожидавшему их экипажу. На полпути она остановилась, с опасением взглянув на закопченную каменную стену, которая перекрывала один конец улицы, на нависшие над головой балконы и бледно-серый дым, поднимавшийся от труб кожевенных заводов и застилавший узкую полоску чистого неба.

Раввин все еще сидел в своей комнате напротив камина и читал братьям Га-Леви. «Мир стоит на трех столпах, – говорил он, – изучении Торы, поклонении Богу и сотворении добра». Последние слова ребе перекрыл дикий грохот – это Мануэль уронил на пол свою книгу.

– Прошу прощения, – произнес он бесцветным голосом.

Наступило недолгое молчание, после чего раввин изрек:

– На сегодня урок окончен.

Если даже он и догадывался, что Мануэль намеренно уронил книгу, то его лицо ничем не выдало этой догадки. Братья накинули свои плащи, и раввин позвал Эстер. Однако, вместо того чтобы поинтересоваться целью и деталями визита родственниц или отмести их претензии на саму Эстер, на что та в глубине души надеялась, он сказал:

– Комментарии отданы в переплет уже две недели назад. Пора бы их забрать.

Это был третий комплект книг, которые раввин выписывал из Амстердама. Такие сочинения предназначались для учеников очень высокого уровня подготовки, каковых в Лондоне не было. Это обстоятельство всегда смущало Эстер – неужели ребе не понимает, что здесь некому читать такие книги? Впрочем, если учитель надеялся, что на этих мощеных улицах ни с того ни с сего прорастет целая плеяда ученых юношей, то это будет только к ее выгоде.

– Я думала, Ривка… – начала было Эстер.

Однако раввин сурово покачал головой, как будто визит да Коста Мендес заставил его наконец признать то, что он и так прекрасно знал: Эстер боялась Лондона. Шли дни, а она не могла даже переступить порог дома, как бы отгораживаясь от города, поглотившего ее брата. Ей стал невыносим дневной свет, и Исаак непременно презирал бы ее за это. Ее отразившаяся в зеркале Мэри бледность только подтверждала такую догадку.

– Эстер! – позвал раввин.

Он указал своими длинными пальцами на высокую полку позади себя. Эстер отсчитала столько, сколько сказал ей учитель, и ссыпала монеты в кошель. Потом она поправила застежки плаща и вышла на улицу, съежившись от неожиданного холода.

Улица выглядела безлюдной. С одной стороны ее перегораживала каменная, потемневшая от времени и копоти стена. На булыжники мостовой падали тени от многоэтажных домов, причем каждый следующий этаж нависал над предыдущим, словно старался побольше затемнить улицу. Между галереями последних этажей виднелась узкая полоска неба, от которой веяло безнадежностью.

Переплетная мастерская, о которой говорил раввин, находилась где-то в Саутварке. Но Эстер знала только, как дойти до реки. Она немного поколебалась, а потом быстро перешла на более оживленную улицу, как будто скорость передвижения могла уберечь ее от прикосновений чуждого города.

Края мостовых были завалены мусором, и с каждым шагом ей в нос шибало новыми ароматами улицы – изволь дышать не дыша… Город, опасный и грязный, навалился на нее, оплел грязными улицами, на которых она потеряла Исаака. Сыновья Га-Леви должны были уже свернуть в переулок за Цехом суконщиков. Эстер ускорила шаги. Хоть она и не очень-то доверяла Мануэлю, но ей легче было спросить дорогу у него по-португальски, чем у кого другого по-английски.

Свернув за угол, она увидела Мануэля и Альваро. На улице они смотрелись куда представительнее, чем на уроке у раввина.

Младший, заслышав стук ее туфель, обернулся. Застенчиво улыбнувшись, он остановил старшего брата, положив свою руку на его рукав. Мануэль обернулся и поприветствовал Эстер кивком, как бы не веря в то, что она осмелится разыскать его. Он удивленно вскинул брови.

– Где тут переплетная мастерская Чемберлена? – бухнула Эстер, отставив церемонии.

– Через реку будет, – ответил Мануэль по-португальски, но с английским акцентом.

Он показал на дорогу, в направлении которой они двигались.

– От главной улицы второй поворот налево. Сразу за хлебопекарней.

Эстер коротко кивнула.

– И будь внимательна, – добавил Альваро, – не пропусти час закрытия ворот, а то всю ночь проведешь за городом.

Я однажды опоздал, и ко мне пристал местный мальчишка с дрыном.

Рассказывая эту историю, Альваро подался к Эстер, словно ища у нее защиты или утешения.

– Он размахивал своей палкой так близко от меня, что я чувствовал ветер. А его друзья кричали, что евреи – прирожденные убийцы и что мы помогли мятежникам отрубить голову последнему королю.

Тем временем Мануэль внимательно наблюдал за Эстер.

– Obrigada, – сказала она по-португальски. – Спасибо за предупреждение.

Альваро покраснел, как вареный рак, и стал разглядывать свои модные ботинки с подвязанными деревянными подошвами.

Мануэль обворожительно улыбнулся Эстер, как будто услышал смешную шутку.

– Они хотели, чтобы Альваро снял штаны, – сказал он по-английски, не утруждая себя переводом. – Им было интересно посмотреть, как выглядит еврей.

Румянец мигом сошел с лица Альваро.

– Я тогда убежал, – просто сказал он, и Эстер увидела, что Альваро давно смирился с удовольствием, которое старший брат получал, унижая его.

– Obrigada, – повторила она, обращаясь к младшему. – Еще раз спасибо, что предупредил.

– Он наяривал, как побитый щенок, – сказал Мануэль.

Альваро и был щенок. Эстер едва сдержалась, чтобы не кивнуть. Однако старший братец был уж слишком жесток к нему.

– А ты бы не побежал? – спросила она Мануэля с лукавой улыбкой.

Она некогда дала себе зарок не поступать так, но в тот момент, когда она смотрела на Мануэля Га-Леви, ей хотелось, чтобы его младший брат Альваро увидел, как с физиономии старшего сползает ухмылка.

– Может, тебе стоило остаться и спустить портки, как они хотели.

Эстер скользнула взглядом к талии Мануэля, а потом еще ниже и вновь подняла глаза, чтобы встретиться с его непостижимым и таинственным взглядом.

– Готова биться об заклад, что ты ничем бы не отличался от обычного англичанина.

Мануэль издал удивленный звук. Его зелено-карие глаза остановились на Эстер. Но она не отвела взгляда, и обжигающее пламя, бушевавшее в ее душе, не лишило ее самообладания. Эту способность Эстер унаследовала от матери, но никогда не испытывала необходимости пользоваться ею. И если даже она правильно догадалась, что лондонская община не подвергала своих детей обрезанию, она не придавала этому обстоятельству особенного значения. Выражение лица Мануэля изменилось – теперь он как будто заново оценивал Эстер. Казалось, ему хотелось ударить ее за то, что она высмеяла его как еврея, но, с другой стороны, ему явно понравилось, как Эстер прошлась взглядом по его фигуре.

Внезапно в ее памяти возник образ матери с ярко накрашенными губами, виденный в карманном зеркальце, и лишил ее всякой решимости. Эстер повернулась и пошла прочь.

– Я слышал о твоем брате, – крикнул ей в спину Мануэль. – Он был не слишком примерным сыном Израиля, да? Это ж надо же – сбежать из дома своего учителя и якшаться с докерами, как скотина!

Эстер шла не оглядываясь.

Улицы то сужались, то внезапно расширялись, заполняясь людьми. Вот из дверей высочил мальчишка и куда-то понесся с отрезом ткани. Впереди вышагивали опрятно одетые служанки со свертками, прачки тащили корзины с грязным бельем. Мимо Эстер пронеслась карета, причем так близко, что она почувствовала, как дохнуло теплом от разгоряченной лошади. У входа в таверну кто-то громко захохотал, а из темных окон пахнуло маслянистым запахом, от которого Эстер стало тепло и скрутило желудок.

Отчего она стала на путь своей матери, хотя так долго старалась избежать его? Ведь даже такая мелочная и тщеславная девица, как Мэри, и то прекрасно понимала, насколько опасно рисковать своей репутацией.

Зеленое платье матери… Этот образ стал для Эстер подобным глотку крепкой водки. Она позволила себе еще одно воспоминание – голос, – и снова ожог: «Эстер, ты такая же, как и я».