Как только стало известно, что мама беременна в пятнадцать, родители поспешили ее выдать замуж за моего папу и поселили отдельно. Однако после этого объявили, что отныне они друг другу никто. Взяли и переехали в другую область, чтобы вообще не пересекаться с мамой. Она заявила, что всем покажет, как они ошибались на ее счет, и осталась жить с мужем. Которого терпела до тех пор, пока он не начал выпивать от безысходности и маминой противной привычки сравнивать его с другими мужьями. Итог их отношений я видела своими глазами, и с того дня для меня не стоял вопрос о привязанности к мужчине. Обманет, гад, обязательно обманет.

Ксюша, однажды услышав мои слова, грустно закивала:

–Все они такие, моя мамка тоже так говорит.

Потом я узнала, что ее отец гуляет с какой-то молодухой, муж которой уезжал работать на вахту куда-то на Север. Мне стало жаль Ксюшу: она была доброй и заботливой, умела поддержать словом и делом. Только внешностью не вышла: приземистая и широкая, с невыразительными чертами лица и грубым низким голосом. Из-за этого соседские мальчишки обзывали ее гориллой. Петька, казалось, задался целью отравить жизнь Ксюши до такого состояния, чтобы она была готова волком выть или в петлю лезть. Каждый раз при виде моей единственной подруги он закатывал глаза и спрашивал:

–Как дела, бочка? Если денег не хватает, может, пойдешь сало на рынок сдавать?

Ксюша с достоинством проходила мимо, не обращая на задиру никакого внимания.

Зато потом я обнаружила, что его внимания по отношению ко мне становится слишком много. Он мог подойти и обнять меня то за талию, то за плечи. Один раз и вовсе попытался прилюдно поцеловать. Когда на перемене я мыла доску, этот дурачок подошел сзади и ущипнул меня за попу. Ох и взбесилась я тогда! Схватила ведро, в котором полоскала тряпку, и вылила на него грязную воду, до последней капли. Петька смотрел на меня несколько секунд выпученными глазами, затем развернулся и выбежал из класса. Больше он ко мне не подходил, боясь, что я еще чего-нибудь с ним сделаю.

Маме было все равно, что меня в школе хвалили. Она воспринимала это как должное, словно всеми своими успехами я была обязана ей. Иногда мне казалось, что она не в себе: смотрит куда-то в одну точку, что-то бормочет. Однако, как только я подходила к ней с каким-нибудь вопросом, мама рыкала на меня так, что пропадало всякое желание даже вспоминать о ней. И я уходила либо в огород, либо к Ксюше, чтобы отвлечься.

Баба Маня научила меня владеть иголкой, и благодаря этому у меня появились новые колготки. Правда, не совсем новые, но…

Помню, в конце восьмидесятых-начале девяностых начали продавать в городах капроновые колготки. Некоторые были просто гладкие и очень тонкие, однотонные, а были и цветные, с ажурным рисунком, которые мне казались верхом совершенства. Девочки из моего класса посмеивались надо мной из-за того, что я была единственной, кто на школьные мероприятия приходил в обычных трикотажных колготах. Они были с жутко растянутыми коленками и смотрелись ужасно, но других у меня не было. Я мечтала о капроновых, но мама бы никогда мне такие не дала, потому что берегла свои две пары как зеницу ока. Именно в них она выходила устраивать личную жизнь, цепляя на себя все лучшее, что только у нее было.

Это я сейчас понимаю, что ничего иного она не могла придумать. Потому что сама выросла, как сорняк в поле, и толком не знала, что к чему. Поэтому и носила обтягивающие короткие платья, либо блестящие кофточки ядовито-яркой расцветки. Вещи были уродливы, но мне тогда они казались просто немыслимой роскошью. Ах да, не забыть бы и про мамины шпильки, упав с которых я чуть не сломала себе ноги. Ядрен батон, как в них вообще можно ходить? Я слышала, как мама хвасталась перед зеркалом, что выпросила эту красоту у соседской дочки-студентки. Это были туфельки с немыслимо узким носом и высоченным тонким каблуком. Мама пробовала в них пройтись, но вскоре поняла, что эта задача ей по плечу. Она напоминала динозавра с подогнутыми коленками, при этом ее зад оттопыривался, а туловище слегка подавалось вперед. От этого мама реально становилась похожа на какого-нибудь диковинного прямоходящего зверька с торчащими вверх рыжими волосами.

Когда-то мама прочитала, что рыжеволосые женщины считаются роковыми и самыми желанными для мужчин. Поэтому она не могла успокоиться до тех пор, пока не нашла самую дешевую краску, которая превратила ее русую шевелюру в огненно-красную. Такую, что за километр видно было, и все знали, что идет красотка Лида собственной персоной. А уж для меня как было лестно слышать подобные слова… самыми мягкими были те, которые предсказывали мне пойти в будущем по стопам мамы – родить в шестнадцать лет. Зато мама ходила и в ус не дула. Ей было плевать на всех и вся, включая меня. Главное, что она была занята поисками того мужчины, который обязательно ее осчастливит. Мама искренне считала, что с ее внешностью все обязаны падать перед ней ниц и умолять ее выйти замуж.

Чтобы повысить свои шансы на удачное и скорое замужество, мама перестала что-либо делать по дому. Она берегла руки и лицо от солнца, временами жестко морила меня голодом.

–Это чтобы ты не растолстела, как твоя Ксюша, и смогла найти себе нормального мужика. Неужели собралась всю жизнь сидеть на моей шее?

Однажды она вернулась жутко злая и наорала на меня. Оказалось, что ее новый ухажер так хотел перейти к близкому знакомству, что порвал ее колготки прямо посредине, по шву. Мама была в таком гневе, что еще полдня материлась во весь голос, а я боялась показываться ей на глаза. Мало ли, что ей в голову взбредет.

Мама сняла с себя рваные колготки и швырнула на пол. Затем, шмыгая, завалилась на диван и накрылась старым одеялом с головой. Через двадцать минут я услышала, что она похрапывает…

Я подняла глаза и увидела валявшиеся на полу колготы. Это были те самые, которые мне очень нравились. Понятное дело, что просить у мамы ценную для нее вещь я бы никогда не посмела. Сквозь сон мама пробормотала:

–Ненавижу… пропадите все пропадом, кобели поганые…

Повернувшись к стене, мама скомандовала:

–Выбрось их к чертовой матери.

Я обрадовалась и тихо, как мышь, проскользнула к дивану и схватила мамино испорченное сокровище. Унеся колготы к себе в комнату, я внимательно их осмотрела. Увиденное меня очень сильно обрадовало: они были порваны только посредине, все остальное было совершенно целым.

–Спасибо, баба Маня…—прошептала я. Старушка научила меня ловко штопать, и я была готова привести колготы в божеский вид. Вооружившись тонкой иголкой и контрастными нитками, я принялась за работу. Черед десять минут я с довольной улыбкой натянула на себя уже целые колготы.

–А ноги у меня ничего, —пробормотала я, изучая свое отражение в старом зеркале. Выпуклые ажурные цветочки на моих стройных бедрах и округлых коленках мне очень даже понравились.

Еще через неделю я увидела, как соседка, тетя Вера, выбрасывает всякое барахло во двор. Она собиралась все это рассортировать и сжечь все, что ей покажется ненужным. Но я заметила в этой куче несколько пар колгот, таких же ажурных, как у мамы, только с другим рисунком. И упросила тетю Веру отдать их мне.

–Да я хотела в них лук складывать, – с жалостью вздохнула она. – Но если тебе надо, забирай.

Я отремонтировала их, а потом ждала подходящего случая, чтобы блеснуть обновками, сделанными моими собственными руками.

Когда я появилась в новых колготах на школьной дискотеке, мои одноклассницы с удивлением рассматривали меня. Появился Петька, не пойми откуда, и начал хватать меня за плечи.

–Вик, пойдем на улицу. Разговор есть, —твердил он. Я учуяла от него запах спиртного и оттолкнула, но Петька не отставал.

Тут появился Антон Ромащенко. Он мне давно нравился, но я бы скорее умерла, чем призналась в этом. Антон при виде меня заулыбался:

–Привет, Вика. Ты куда такая красивая? Пошли, посидишь с нами.

Я сделала невозмутимое лицо и последовала за ним.

«Вот с таким парнем было бы нестыдно показаться на людях», —думала я, разглядывая широкую спину и мускулистые плечи Антона. Он занимался спортом всю жизнь, играл за сборную района по футболу и считался подающим большие надежды спортсменом. Девочки на него вешались пачками, а он никого не выделял. С чего это вдруг он решил обратить на меня внимание, я не поняла. Но мне было приятно, что он сам обратился ко мне и даже попросил составить ему компанию.

Мы вышли из школьного вестибюля и направились к небольшой пристройке в школьном дворе. Там местный сторож, которого все называли просто Игнат, устроил себе что-то вроде комнаты отдыха. Поставил железную печурку, деревянную кровать, стол, шкаф и пару стульев. То есть на одного человека места было достаточно.

Когда мы открыли дверь, Антон сделал жест рукой и позвал меня:

–Вик, ты где? Добро пожаловать в нашу скромную обитель.

Войдя внутрь, я остановилась. Здесь было нечем дышать из-за паров спиртного.

«Вот где Петька успел нализаться»,– поняла я. И тут же решила уйти, но Антон закрыл своим мощным телом дверь и с усмешкой посмотрел на меня. Кроме меня, других девочек там не было. Я начала паниковать, но старалась этого не показывать.

–И что дальше? —как можно нахальнее спросила я, садясь на потрепанный стул. Всего в комнате было человек семь, включая меня. Антон встал рядом и обнял меня за плечи.

–Расслабься, Вика, – предложил он, сверкая белозубой улыбкой и садясь на кровать. При других условиях я была бы готова расслабиться, но сейчас мне его поведение никак не нравилось. Я заметила рядом с собой массивную большую бутылку, на которой виднелась этикетка с надписью «Портвейн». Антон сделал широкий жест в сторону молчаливо смотревших на меня парней.

–Наши ребята давно хотели узнать тебя поближе, только ты нас не замечаешь. Неужели такая гордая? Мы тебе не ровня?

–Вы же сами никого не замечаете, кроме своего футбола, —искренне удивилась я.

–Сама подумай – мы уже десятый класс, почти взрослые. Скоро выпускаться будем, а ничего серьезного ни у кого из нас еще не было, —проникновенным тоном начал Антон. – Вот скажи мне правду, Вик… я тебе нравлюсь?

–Такие вещи надо обсуждать один на один, а не с целой толпой, —насмешливо ответила я. Только сейчас до меня дошло, что Антон выпивши. Может, ему захотелось женской ласки, вот он мне зубы и заговаривает. От собственных подозрений мне стало плохо… вспомнила слова мамы, которая только и делала, что угрожала мне, если услышит про меня разные нехорошие слухи. Судя по мрачным физиономиям этих доморощенных спортсменов, именно нехорошее и было у них на уме. Антон начал ерзать и нервно посмеиваться, хватая меня за руки. Только я быстро давала ему по пальцам, чтобы не позволял себе лишнего.

Мои подозрения превратились в уверенность, когда один из парней подошел к дверям и выглянул наружу. Повернувшись к нам, небрежно сказал:

–Никого.

–Здорово, – промямлил Антон и посмотрел мне в глаза. – Ты девочка?

– А что, не видно? —насмешливо спросила я, незаметно для всех поглядывая на бутылку. Я поняла, что было у него на уме, но упорно косила под дурочку.

–Да какого лешего ее спрашивать, так мы до утра просидим и ничего не получим, —вмешался парень, который казался старше, чем другие. Я его раньше в школе не видела. Скорее всего, он не из наших. Его темные глаза шарили по моему телу, и он непрерывно облизывал свои толстые губы.

В голове мелькнули слова бабы Мани, которая как-то поделилась историей времен своей молодости. Во время свадьбы двоюродной сестры кто-то из гостей попросил девушку помочь добраться до туалета, но по дороге оглушил и потащил в пустой сарай. Туда, как заметила баба Маня, молодежь относила пустые бутылки. Как только поняла, что он хотел с ней сделать, мгновенно схватила бутылку и чуть не разнесла череп незадачливому насильнику.

–А рука-то у меня всегда была тяжелая, —посмеивалась она. – Упал и даже пикнуть не успел. А я убежала, словно ничего и не было. Потом смотрю, сидит с разбитой головой…

–Сама разденешься или помочь? – самый старший смотрел на меня голодными глазами, а сам в это время расстегивал ширинку на джинсах…

Я завопила:

–Пожар, горим! – с такой силой, что чуть сама не оглохла.