Граф кивнул. Он явно испытывал облегчение от того, что не надо жениться. Как ни крути, а предложение он мне сделал только для того, чтобы быть с Анни… И я продолжила, прежде, чем он что-то ответил:

– Но я буду очень рада, если вы будете поддерживать отношения с Анни. Вы ей нужны. Тем более, – я вздохнула, – я буду знать, что если что-то случится со мной, то она не останется совсем одна. Я пока не могу рассказать вам всей правды, но, поверьте, риски очень велики. И если моего сына в случае опасности вывезут мои люди в Среднем городе, то вытащить Анни отсюда им не под силу. И если я могу надеяться на вас…

– Можете, – кивнул граф Шеррес. – Я не знаю, что вы задумали и кто за вами стоит, но, – он запнулся, – Анни я не оставлю.

Я улыбнулась.

– Ничего такого, что могло бы вам угрожать. Вам, вероятно, неизвестно, но я открыла в Нижнем городе харчевню, в Среднем – ресторацию, а с недавних пор являюсь главой гильдии промышленников. – Брови графа удивленно приподнялись. – Кроме того, у меня есть еще один, не совсем законный, скажем так, источник дохода. И мне очень нужна возможность постоянно поддерживать связь с моими людьми, чтобы руководить всеми процессами. У меня есть договоренность с господином Первым советником о том, что я смогу заниматься делами после свадьбы. Но пока я здесь, в посольстве Абрегории, играю роль абрегорианской герцогини, показать эту сторону моей жизни было бы довольно рискованно. Все же ваши женщины немного другие…

– Немного? – фыркнул его сиятельство, непроизвольно перебивая меня. – Это вы выразились очень мягко. Простите, – извинился он, – я не должен был вас перебивать. Продолжайте.

– Да, в общем-то все, – я отодвинула кружку с чаем, – я хотела попросить у вас помощи в организации связи с моими людьми. Я не знаю, кого еще, кроме старой няньки, которая подтвердила, что я и есть Абрита Форент, успел подкупить барон Пирр. И не хочу рисковать, передавая сведения, которые не предназначены для глаз барона и Первого советника. А в вас, после всего что случилось, я уверена.

– Я понял, – кивнул граф и повернулся к медведю, все это время сидевшему за другим краем стола тихо-тихо, как мышка, – Южин, возьмешь на себя? – Вместо ответа тот просто махнул косматой головой. А граф снова обратился ко мне, – вы же запомнили дорогу к сторожке? Прогулки по саду не возбраняются, поэтому вы сможете прийти сюда практически в любое время. Только постарайтесь, чтобы никто не увидел, как вы заходите внутрь. Это очень сильно испортит вам репутацию.

Я рассмеялась:

– Димат, репутация – это последнее, о чем я сейчас переживаю. Первый советник заставит меня пойти к алтарю с его сыном, даже я пересплю с половиной посольства.

– А вы циничны, Еляна, – заметил граф. – Слишком циничны для вашего возраста. Вы ведь не намного старше Абриты, но рассуждаете, как старуха, повидавшая жизнь.

Я пожала плечами. А что ему ответить? Что чуть менее семи лет назад я тоже была наивной девчонкой, выброшенной из королевского замка на самое дно жизни? Или что если бы не древний ритуал, привязавший ко мне душу шестидесятилетней женщины другого мира, я так и сгинула бы там, в лесах, недалеко от Яснограда? Или что если бы я оставалась доброй и мягкой, у меня не получилось бы подняться так высоко, как я поднялась сейчас? Конечно же, ничего этого я не могла ему рассказать.

– Жизнь заставила стать такой… Если мы с вами договорились, то я хотела бы пойти к себе… Уже довольно поздно, а завтра у меня слишком много дел. Вы поможете мне донести Анни?

– Конечно, – граф вскочил, и осторожно, стараясь не потревожить спящую у него на руках дочь, закутал ее в свой теплый кожух. – Пойдемте, я вас провожу.

Пока сидела, боль в ушибленной ноге успокоилась, и я про нее даже как-то забыла. Но стоило мне встать с лавки, выпуская из рук тяжелый, но такой теплый и уютный тулуп Южина, как резкая, острая боль пронзила голень. Я невольно застонала, прикусывая губу, чтобы не вскрикнуть, и покачнулась, хватаясь за стол.

– Что-то не похоже, Еляна, что у вас просто ушиб, как вы говорите, – нахмурился Димат. И приказал, – Южин, посмотри!

– Ничего, – попыталась отбрыкаться от помощи медведя, который все же немного пугал меня, – это от неожиданности. Я в норме, идти могу…

Но меня никто не слушал. Южин тут же подхватил меня одной левой, усадил прямо на стол и бесцеремонно, но очень осторожно и даже нежно ощупал опухшую голень.

– Кость треснула, – выдал он диагноз и положил ладонь на место удара. – Сейчас. Я быстро.

Димат хитро улыбнулся, глядя на меня в упор:

– Сидите тихо, у Южина тоже есть некоторые особенные способности, – подмигнул он мне.

А Южин молча засунул руку за ворот рубахи, вытащил и сжал в руке выточенный из кости старый амулет в виде цветка в оправе из потемневшего от времени серебра и, закрыв глаза, сосредоточился.

Не знаю… может быть, я должна была что-то почувствовать. Но я была слишком шокирована увиденным. Амулет, который висел на шее Южина, был явно сделан рукой того же самого мастера, что и рог Нюня…

Значит Южин и есть тот самый лекарь, который был вместе с Ними, с Древними Богами, создавшими нашу цивилизацию? А я была уверена, что это Алис.

– Все, – тяжело выдохнул заметно побледневший Южин, – простите, ваша светлость, до конца не могу. Вы уж постарайтесь пару дней не бегать без особой надобности…

Он устало плюхнулся прямо на пол и оперся спиной об печь. С первого взгляда стало понятно, что мое излечение стоило ему огромных усилий.

– Хорошо, – кивнула я, осторожно сползая со стола. Боль в ноге совершенно пропала. Но я не стала топать ногой, чтобы проверить крепость своих костей и результат лечения. – Спасибо, – улыбнулась Южину.

– Не провожай нас, – кивнул ему Димат. – Мы сами уйдем. Отдыхай.

Глава 8

Казалось, я только закрыла глаза, а горничная уже пришла меня будить. В этот раз горничная была совсем другая, – не та, что вчера. Наверное, барон Пирр боялся, что я смогу сговориться с прислугой, поэтому решил менять мне горничных каждый день. Я усмехнулась. Что же, он совершенно не зря этого боялся.

Солнце давно встало, это меня немного удивило. Я много лет в Нижнем и даже Среднем городе просыпалась с рассветом. Там спать до полудня не принято: все заработки проспишь. Потому была немного обескуражена. Неужели я так быстро вернулась к той жизни, которая у меня была раньше? Или это просто последствия вчерашнего полуночного бдения?

Анни рядом не было, а ее заливистый смех слышался в гостиной. Я улыбнулась: как хорошо, что дочка со мной. Еще бы забрать Лушку. Сердце уже привычно кольнуло. Я чувствовала себя виноватой перед сыном. Но я должна была оставить его ради будущего.

Накинула халат, поданный горничной с улыбкой, внезапно чем-то напомнившей мне Ариту, которая прислуживала мне в королевском замке. Хотя внешне они были совсем разные. Арита была похожа на прежнюю меня, а эта горничная выглядела гораздо старше, была немного полноватой, смуглой и темноволосой. Наверное, она такая же умелая и опытная, как Арита. И именно это сходство я и уловила.

– Мама, – радостно закричала Анни, когда я вышла в гостиную. Она подбежала ко мне и, запрокинув голову, заглянула в глаза, – а можно Катрила будет жить со мной? Пожалуйста…

Катрила, та самая девчонка, которая вчера мелькнула с подносом, сидела на корточках на ковре, держа в руках тряпичную куклу, и смотрела на меня огромными, испуганными глазами. Худенькая, русоволосая, большеглазая, чем-то невероятно похожая на маленького олененка, который пригнулся и прижался к земле, готовясь сбежать от опасности.

– Анни, я не думаю, что это хорошая идея, – нахмурилась я. Опять мои дети взялись за старое, мелькнула мысль, подбирают брошенных людей. – Ты же знаешь, скоро мы отсюда уедем. И вряд ли нам позволят забрать Катрилу с собой. Тем более, она из Абрегории… И у нее там родные и близкие…

– Ваша светлость, – за моей спиной, не показываясь на глаза, заговорила горничная, – сирота она. И отец, и мать казнили, когда девчонке и пяти лет не исполнилось. Ежели заберете, мы, – она на мгновение замолчала, словно затрудняясь как обозначить это «мы», – все вам благодарны будем.

В глазах девчонки вспыхнула, но тут же погасла, надежда. Я не собиралась вешать на себя еще одну обузу. Но… что-то свербело в груди, не давая просто пойти завтракать и забыть про девчонку. Тревожность какая-то. Вроде занозки, которую не видно, а покоя от нее не будет, пока не вытянешь. И я повернулась к горничной. Только она могла объяснить мне, что не так с этой девчонкой, и с этой просьбой.

– Рассказывай, – приказала я ей, усаживаясь на диван перед столиком, на котором стоял поднос с завтраком.

И горничная, кинувшись наливать мне чай из тяжелого глиняного чайника, стоявшего на низкой курительнице, в которой лежали угли, затараторила:

– Да, что ж рассказывать-то, ваша светлость. Сиротой же она осталась. Защиты у девчонки нет. Мы-то ее, конечно, как можем, прячем, с собой таскаем. Да только мы-то люди подневольные, коли господа прикажут, так и уйти придется, да девчонку оставить.

Я нахмурилась. Взяла чашку, глотнула непривычно терпкую горечь крепкого настоявшегося чая… все же взвар мне нравится больше. А вот традиционные абрегоринаские булочки-спиральки с медом и пряностями в прошлом я очень любила. И сейчас, предвкушая, выбрала ту, которая была полита медом обильнее всего. Кивнула горничной, прежде чем откусить.

– Ничего не поняла. Поясни. – пряная сладость окутала язык, перебивая горечь чая. Я должна была признать, с взваром совсем не то. Абрегорианский чай идеально подходит к абрегорианским булочкам.

– Ну, – горничная вздохнула, – сирота девчонка, отца-матери нет. Наши-то дочери по комнатам сидят, на люди не показываются. А Катрила работать должна. Ее-то кормить-одевать некому. Я хотела ее к себе забрать, да герцог Форент не позволил… Отец ее стражником служил, а мать горничной в ваших девичьих покоях была. Когда вы бежали, она вас из посольства вывела, а он пропустил. Вот герцог Форент и того… их обоих, – вздохнула она, – а девчонку работать заставил. И помогать запретил… А как она подрастать стала, так мужики на нее заглядываться стали, вслед посвистывать. Пока-то еще не трогают, а вот как первую кровь уронит, так… – она не договорила. Замолчала и отвернулась. – Не принято ж у нас, чтоб приличные девицы перед мужчинами крутились… а коли крутиться, значит неприличная…

Она непроизвольно всхлипнула и вытерла слезу рукавом, отступив на пару шагов назад.

– Простите, ваша светлость, – повернулась она ко мне, – больно уж душа за дитя невинное болит. Мы-то с матерью ее подруги были. Дочки-то наши, почитай, вместе росли… Я как могу прикрываю, но…

Я кивнула. Молча. Просто боялась, что если начну что-то говорить, то не смогу вымолвить ни слова, а чтобы сдержать слезы пришлось вспомнить уроки Орега. Проклятая булка застряла в горле, перекрыв дыхание.

– Мам, – ко мне подошла Анни и потянула за подол халата, – так можно же, да?

Она не улыбалась. Смотрела на меня не по-детски серьезно. Как будто бы знала, что ждет это несчастную девочку, родители которой помогли сбежать ее матери. И я кивнула. Проглотила вставший в горле ком и произнесла хрипло:

– Я сегодня же поговорю об этом с бароном Пирром. А ты Катрила, оставайся здесь, с Анни. Никуда не выходите. А ты, – посмотрела на горничную, – отнеси ее вещи в покои моей дочери. И напомни Таните, что я велела привести их в должное состояние. Вечером я сама отведу девочек. – Горничная прикусила губу и кивнула. Я глотнула чай, стараясь успокоиться. Теперь все будет хорошо. Ни одна сволочь не посмеет обидеть девчонку. Иначе им придется иметь дело со мной. Взглянула на горничную, – тебя саму как звать-то? И давно горничной служишь.

Надкусанную булку, сладость которой теперь горчила хуже чая, я положила на блюдце. Она перестала вызывать аппетит.