– Мы и раньше об этом подумывали. Практически всю эту зиму, – ответила Марилла. – Перед Рождеством сюда заезжала миссис Спенсер, и она рассказала, что весной собирается взять маленькую девочку из приюта в Хоуптоне. Там живет ее кузина, миссис Спенсер ее навещала, и все о приюте разузнала. С тех пор мы с Мэтью не раз вспоминали разговор с ней. И решили взять мальчика. Мэтью стареет – ему ведь шестьдесят – и он уже не такой ловкий, как раньше. И сердце у него шалит. А вы сами знаете, как трудно в наше время найти подходящего помощника. Никого нет, кроме глупых французских мальчишек-недоростков, а если и возьмешь кого-то из них и чему-то научишь, то он норовит либо сбежать на завод по консервированию омаров, либо вообще в Америку. Сначала Мэтью предложил взять мальчика из метрополии. Но я твердо заявила «нет». Мне не нужны на ферме лондонские бродяжки арабского происхождения, хотя и среди них, наверно, попадаются приличные экземпляры. Пусть мальчик лучше будет из местных. Здесь тоже есть риск, не отрицаю. Но на душе у меня будет спокойнее, и я буду крепче спать, если мы возьмем канадского мальчика. В конце концов мы решили попросить миссис Спенсер, когда она поедет за девочкой, подобрать нам подходящего мальчика. На прошлой неделе до нас дошла весть, что она собирается в путь, и мы через родственников Ричарда Спенсера в Кармоди передали просьбу, чтоб она захватила с собой смышленого мальчика лет десяти-одиннадцати. Это лучший возраст, решили мы – достаточный для помощи по дому и подходящий, чтобы успеть правильно воспитать. У него будет не только крыша над головой, но и хорошее образование. Утром мы получили телеграмму от миссис Спенсер, ее принес почтальон со станции, в ней сообщалось, что они прибывают на поезде в пять тридцать сегодня вечером. Поэтому Мэтью и поехал в Брайт-Ривер. Там миссис Спенсер передаст мальчика мужу, а сама поедет дальше до Уайт-Сэндз.

Миссис Рейчел гордилась тем, что всегда без лукавства высказывает свое мнение. И на этот раз, услышав и оценив такие поразительные новости, она не отступила от своих принципов.

– Положа руку на сердце, Марилла, я уверена, что вы совершаете большую глупость, и очень рискованную к тому же. Вы не ведаете, что творите. Берете чужого ребенка в свой дом, ничего о нем не зная – ни его характера, ни кто его родители, ни того, что из него получится. Только на прошлой неделе я прочла в газете, как живущие на западной стороне Острова супруги взяли из приюта мальчика, а он ночью поджег дом. Поджег нарочно! Приемные родители чуть не сгорели в своих постелях. Я знаю и другой случай – усыновленный мальчик высасывал содержимое яиц, и отучить его от этой досадной привычки никак не удавалось. Спроси вы моего совета – а вы этого не сделали, – я бы сказала: ради всего святого, даже не думайте об этом. Вот так.

Эта бестактная речь, казалось, не произвела на Мариллу никакого впечатления. Она продолжала вязать.

– В ваших словах есть резон, Рейчел. У меня самой были сомнения, но Мэтью упорно стоял на своем. И когда я это поняла, то сдалась. Мэтью редко чего-то требует, но когда такое случается, я понимаю, что мой долг – ему уступить. Что до риска, то он есть во всяком деле. Даже от родных детей непонятно, чего ожидать. А Новая Шотландия недалеко от наших мест. Мы ведь не берем ребенка из Англии или Штатов. Он не может сильно отличаться от наших детей.

– Ну, будем надеяться на лучшее, – произнесла миссис Рейчел таким тоном, который говорил, что она сама на это не надеется. – Только не говорите, что я вас не предупреждала, если он сожжет дотла Зеленые Крыши или насыплет стрихнин в колодец. Такой случай был в Нью-Брансуике, где сирота из приюта отравил семью, и все они скончались в жутких муках. Только тот приемыш был девочкой.

– Ну, мы берем не девочку, – сказала Марилла таким тоном, словно отравленные колодцы были исключительно женским делом и от мальчика такой беды можно было не ожидать. – Никогда не думала взять на воспитание девочку. Меня удивляет миссис Спенсер, решившаяся на это. Но ей может взбрести в голову взять домой весь сиротский приют.

Миссис Рейчел хотелось дождаться приезда Мэтью с приемышем, но, прикинув, что раньше чем через два часа он не вернется, она сочла за лучшее дойти до дома Роберта Белла и рассказать новости. Это произведет сенсацию, а миссис Рейчел ничего так не любила, как производить сенсации. И она удалилась к большому облегчению Мариллы, в которой снова возродились под влиянием миссис Рейчел прежние сомнения и страхи.

– Вот это история! – воскликнула миссис Рейчел, ступив снова на тропинку. – Не почудилось ли мне это? Правду сказать, мне жалко этого бедного мальчика. Мэтью и Марилла ничего не знают о детях и будут ждать, что он окажется мудрее и благоразумнее своего дедушки, если тот у него только есть, что сомнительно. Странно даже представить в Зеленых Крышах ребенка – там никогда детей не было. Мэтью и Марилла были уже взрослыми, когда дом строился – если они когда-нибудь были детьми, а глядя на них, в это трудно поверить. Не хотела бы я оказаться на месте этого приемыша. Мне просто жаль его!

Эти слова миссис Рейчел от всего сердца произнесла перед дикими розами. Однако, если б она видела одинокого ребенка, терпеливо дожидающегося помощи на станции Брайт-Ривер, ее жалость многократно бы умножилась.

Глава 2
Мэтью Катберт удивляется

Мэтью Катберт и гнедая кобыла неспешной трусцой проехали восемь миль до Брайт-Ривер. Красивая дорога вилась вдоль ухоженных уютных ферм, пихтовых рощ, пересекала лощины с пышно цветущими дикими сливами. Воздух был напоен ароматом яблочных садов и лугов, которые простирались до горизонта, теряясь в перламутово-багряной дымке.

Птички заливались – дин-дин-дин!
Будто летний день в году – один.

Мэтью нравилось ехать так, в свое удовольствие, за исключением тех моментов, когда на пути ему попадались женщины, с которыми надо было поздороваться хотя бы кивком. На острове Принца Эдуарда было принято кивать всем встречным – неважно, знаешь их или нет.

Мэтью испытывал страх перед всеми женщинами за исключением Мариллы. Вид этих таинственных существ смущал его, вызывая чувство, что они в душе посмеиваются над ним. И, возможно, в этом не ошибался: выглядел он и правда странновато – фигура неказистая, седые волосы до сутулых плеч, окладистая, мягкая, темная борода, не стриженная с двадцати лет. Можно сказать, что и в двадцать, и в шестьдесят он выглядел почти одинаково – разве только седины прибавилось.

Когда Мэтью добрался до Брайт-Ривер, нужного поезда там не было. Он решил, что приехал раньше времени, привязал кобылу во дворе небольшой гостиницы и пошел на станцию. На длинной платформе никого не было – только в дальнем конце на куче сваленной черепицы сидело живое существо, оказавшееся при ближайшем рассмотрении девочкой. Мэтью мельком это отметил и постарался как можно быстрее прошмыгнуть мимо. Если б он присмотрелся, то увидел бы напряженную позу ребенка и взволнованное выражение глаз. Девочка сидела в ожидании кого-то или чего-то – ей не оставалось ничего другого, кроме как, собрав все свои силы, ждать.

Мэтью столкнулся с начальником станции, который запирал кассу, чтобы успеть домой к ужину, и спросил того, скоро ли прибудет поезд пять тридцать по расписанию.

– Поезд пять тридцать пришел и отбыл полчаса назад, – ответил бойкий железнодорожник. – Одного пассажира высадили, за ним должны приехать. Это маленькая девочка, она сидит вон там, на груде черепицы. Я пригласил ее в зал ожидания, но она строго ответила, что предпочитает оставаться снаружи. «Здесь больше пищи для воображения», – сказала она. Ну и штучка, я вам скажу.

– Я приехал не за девочкой, – беспомощно произнес Мэтью. – Я жду мальчика. Он должен быть здесь. Его обещала привезти из Новой Шотландии миссис Александр Спенсер.

Начальник станции присвистнул.

– Здесь какая-то ошибка, – сказал он. – Миссис Спенсер сошла с поезда с этой девочкой и доверила ее мне. Сказала, что вы с сестрой решили взять девочку из приюта и скоро за ней заедете. Вот все, что мне известно, и никаких других детей я тут не прячу.

– Ничего не понимаю, – проговорил растерянно Мэтью. Как жаль, что сейчас он не мог посоветоваться с Мариллой!

– Расспросите лучше девчонку, – посоветовал беспечно начальник станции. – Думаю, она все объяснит. Поверьте, язык у нее хорошо подвешен. Может, в приюте закончились мальчики.

Голодный начальник станции весело поспешил к ужину, а несчастный Мэтью остался стоять на месте. Ему было проще зайти в клетку с хищниками, чем подойти к девочке – незнакомой девочке— сиротке и потребовать ответа: почему она не мальчик? Мэтью внутренне застонал и, повернувшись, медленно побрел по платформе.

Девочка заметила мужчину еще раньше, когда он проходил мимо, и теперь не спускала с него глаз. Мэтью не смотрел на нее и не знал, как она выглядит, но сторонний наблюдатель увидел бы девочку лет одиннадцати, одетую в очень короткое, тесное и уродливое платье из желто-серой полушерстяной ткани. На голове у нее была выцветшая коричневая матросская шляпа, из-под которой торчали, падая на спину, две ярко-рыжие тяжелые косы. Веснушки на маленьком личике, бледном и худом, тоже были рыжие, рот – большой, как и глаза, которые в разных обстоятельствах могли быть зелеными или серыми.

Внимательный наблюдатель увидел бы больше обычного соглядатая, его внимание привлек бы четко выраженный, заостренный подбородок, большие живые глаза с озорным огоньком, красиво очерченный, выразительный рот и высокий умный лоб. Короче говоря, наш проницательный наблюдатель пришел бы к выводу, что в теле маленькой бродяжки, которой так боялся чудак Мэтью, заключен незаурядный дух.

Мэтью удалось избежать мучительной необходимости начать разговор первым: девочка, поняв, что он направляется к ней, встала, сжимая одной худенькой смуглой ручкой потрепанную, старомодную дорожную сумку, а другую – протянула ему.

– Вы, наверное, мистер Мэтью Катберт из Зеленых Крыш? – произнесла девочка приятным звонким голосом. – Рада с вами познакомиться. А я уж стала бояться, что вы вообще не приедете, и воображала разные вещи, которые могли вас задержать. И тогда решила: если никто не приедет, пойду по тропе к той большой дикой вишне на повороте, взберусь на нее и проведу там ночь. Я бы не сробела. А как прекрасно спать при лунном свете в ветвях дикой цветущей вишни, правда? Я не сомневалась, что утром вы приедете, если сегодня не удалось.

Мэтью неуклюже взял худенькую маленькую руку девочки – и вдруг понял, что сделает. Он не расскажет ребенку с сияющими глазами о том, что произошла ошибка, а возьмет ее в свой дом, и Марилле придется с этим смириться. В любом случае нельзя оставить эту девочку в Брайт-Ривер, пусть даже и произошла ошибка. Так что все вопросы и объяснения отложит на потом, когда они благополучно доберутся до Зеленых Крыш.

– Прости, что я опоздал, – робко произнес Мэтью. – А теперь пойдем. Лошадь ждет во дворе. Давай сюда сумку.

– Я сама справлюсь, – весело отозвалась девочка. – Она не тяжелая, хотя там все мои вещи. А потом ее надо уметь носить, иначе ручка оборвется; так что лучше я понесу – знаю, как ее надо прихватывать. Это очень старая сумка. Я так рада, что вы приехали, пусть я теперь и не проведу чудесную ночь на дикой вишне. А дорога у нас предстоит долгая? Миссис Спенсер сказала – восемь миль. Я рада, потому что люблю ездить. Как здорово, что я буду жить у вас и стану вашей. У меня никогда не было по-настоящему близких людей. Но хуже всего было в приюте. Я была там только четыре месяца, но и этого с лихвой хватило. Думаю, вы не были сиротой в приюте, поэтому вам не понять, что там за жизнь. Ничего хуже нельзя вообразить. Миссис Спенсер сказала, что плохо так говорить, но я никого не хотела обидеть. Легко прослыть плохой, даже не догадываясь об этом, правда? В приюте все были хорошими. Но там мало простора для воображения – разве только наблюдать за другими сиротами. Конечно, интересно придумывать о них разные вещи: например, представлять, что твоя соседка за столом – на самом деле дочь графа, которую в младенчестве похитила злая кормилица, не успевшая перед смертью признаться в своем злодеянии. Днем у меня не было времени, поэтому эти фантазии рождались ночью, когда я лежала без сна и мечтала. Думаю, из-за этого я такая тощая – жутко тощая – так ведь? Кожа да кости. Мне нравиться воображать, что я хорошенькая и пухлая, с ямочками на локотках.

Тут маленькая спутница Мэтью замолкла – отчасти потому, что утомилась, а отчасти потому, что они подошли к коляске. Она не произнесла ни слова, пока они не выехали из деревни и не покатили вниз по склону холма. Дорога здесь местами проваливалась в мягкий грунт, и часто их головы были на несколько футов ниже поверхности холма, цветущих диких вишен и стройных белых березок.

Девочка протянула руку и отломила ветку дикой сливы, хлестнувшую коляску.

– Как красиво! О чем вы думаете, глядя на склонившееся к вам дерево в белом, кружевном уборе? – спросила она.

– Ну, не знаю, – сказал Мэтью.