– Есть одна – лет одиннадцати. Ее зовут Диана.

– Ох! – восхищенно выдохнула девочка. – Какое прекрасное имя!

– Ну, не знаю. На мой взгляд, есть в нем что-то ужасное – языческое. Куда лучше Джейн, или Мери, или другое разумное имя. Но когда девочка родилась, у них жил учитель, родители попросили его выбрать дочке имя, он и назвал ее Диана.

– Жаль, что при моем рождении такого учителя рядом не было. О, мы уже на мосту. Сейчас закрою крепко глаза. Я всегда боюсь переезжать мосты. Каждый раз мне кажется, что, как только мы достигнем середины, мост сложится, как перочинный нож, и мы окажемся в ловушке. Поэтому я закрываю глаза. И все-таки на середине открываю, ничего не могу с собой поделать, ведь если он и правда рухнет, я должна это видеть. Какой будет веселый грохот! Мне это понравится. Сколько же замечательных вещей в мире! Ну вот и проехали. Сейчас обернусь назад. Спокойной ночи, Озеро Мерцающих Вод. Я всегда желаю спокойной ночи полюбившимся вещам точно так же, как и людям. И мне кажется, им это нравится. Вода в пруду будто улыбается мне.

Когда они въехали на следующий холм, Мэтью сказал:

– Вот мы почти и дома. Зеленые Крыши вон…

– Не говорите мне, – взволнованно перебила его девочка, останавливая уже поднятую руку и закрывая глаза, чтобы не видеть, на что он указывает. – Я попробую угадать. Уверена, мне это удастся.

Девочка открыла глаза и огляделась. Они были на вершине холма. Солнце уже село, но в нежных сумерках еще можно было разглядеть местный пейзаж. К западу на фоне бархатисто-оранжевого неба вздымался церковный шпиль. Внизу была небольшая долина, а за ней – мягкий покатый склон с разбросанными по нему уютными фермами. Глаза девочки мечтательно и восхищенно перебегали от одной к другой. Наконец они остановились на крайней слева, расположенной дальше от дороги – цветущие яблони белым пятном выделяли ее во тьме сумеречного леса. Над фермой на юго-западной стороне стального неба ярко сияла, как символ надежды, кристально-белая звезда.

– Вот это место, да? – спросила девочка, указывая на дом.

Мэтью восхищенно стегнул гнедую кобылу.

– Ну что ж… Ты угадала. Наверно, миссис Спенсер тебе подробно все расписала.

– Вот и нет. Я правду говорю. Ее слова могли относиться и к другим фермам. Я совсем не представляла, как наша ферма выглядит. Но сердце подсказало, что вот он, мой дом. Мне кажется, что я во сне. Я столько раз сегодня щипала себя, что моя рука, наверно, вся в синяках. Время от времени сердце мое сжимается от страха, что все это мне снится. Тогда я щиплю себя, чтобы убедиться в обратном. Но потом мне пришло в голову, что если это сон, то лучше подольше не просыпаться, и я перестала себя щипать. И вот, это не сон, и мы почти дома.

Она восхищенно вздохнула и погрузилась в молчание. Мэтью беспокойно заерзал на сиденье. Он был рад, что Марилле, а не ему придется рассказывать маленькой сиротке, что она не будет жить в доме, о котором мечтала. Они проехали мимо погруженного во мрак дома Линдов, не укрывшись, однако, от вездесущего ока миссис Рейчел, а потом, миновав лощину, покатили к Зеленым Крышам. По мере приближения к дому у Мэтью сердце защемило с такой силой, что он даже испугался. Его не так беспокоили затруднения, которые эта ошибка доставит ему и Марилле, он думал только о предстоящем горестном разочаровании ребенка. При мысли о том, что восторженный свет в глазах девочки может погаснуть, у него возникло неприятное чувство сопричастности к убийству, похожее на то, что испытывал он, когда ему приходилось убивать ягненка, или теленка, или любое другое невинное маленькое существо.

Когда они свернули к дому, во дворе было совсем темно, только листья тополя нежно перешептывались над ними.

– Прислушайтесь, как во сне разговаривают деревья, – тихо проговорила девочка, когда Мэтью помог ей выбраться из коляски. – Какие прекрасные сны им снятся!

И, крепко вцепившись в дорожную сумку, где лежали «все ее богатства» она последовала за Мэтью в дом.

Глава 3
Марилла Катберт удивляется

Услышав, как Мэтью открывает дверь, Марилла поспешила навстречу, но, увидев странную маленькую фигурку в уродливом платье из грубой ткани, с длинными рыжими косами и вопрошающе горящими глазами, она застыла на месте как вкопанная.

– Что это значит, Мэтью Катберт?! – воскликнула она. – Где мальчик?

– Никакого мальчика не было. Там была только она, – жалким голосом произнес Мэтью.

Он кивнул в сторону девочки, только сейчас сообразив, что не знает ее имени.

– Никакого мальчика? Мальчик должен быть! – настаивала Марилла. – Мы предупредили миссис Спенсер, что нам нужен мальчик.

– Но она его не привезла, а привезла ее. Начальник станции подтвердил. Я был вынужден забрать девочку с собой. Нельзя было ее там оставлять, пусть даже и произошла ошибка.

– Вот те раз! – возгласила Марилла.

Во время этой перепалки девочка молчала, но из ее глаз, перебегающих от одного к другому, исчезла прежняя радость. Наконец до нее дошел смысл сказанного. Уронив свою бесценную сумку, она шагнула вперед и в отчаянии стиснула руки.

– Я вам не нужна, – воскликнула она. – Не нужна, потому что я не мальчик. Этого можно было ожидать. Я вообще никому на свете не нужна. Могла бы догадаться, что долго такая радость продолжаться не может. Должна была понять, что ничего хорошего со мной не может произойти. О, что мне делать? Я сейчас разревусь!

Девочка и правда разрыдалась. Упав на стоящий у стола стул, она плакала навзрыд, обхватив лицо руками. Слезы лились рекой. Марилла и Мэтью обменялись растерянными взглядами. Никто из них не знал, что говорить и делать. Наконец Марилла, запинаясь, произнесла:

– Ну-ну… Перестань. Ничего не случилось.

– Еще как случилось! – Девочка подняла голову. Лицо ее было все в слезах, губы дрожали. – Будь вы сиротой, вы бы тоже плакали, если б приехали в место, надеясь, что он будет вашим домом, и узнали, что вас там вовсе не ждут, потому что вы не мальчик. Ничего более трагического со мной не случалось!

Угрюмое выражение лица Мариллы смягчила неожиданная улыбка – несколько неестественная от редкого применения.

– Хватит плакать. Никуда мы, на ночь глядя, тебя не отправим. Поживешь здесь, пока мы во всем не разберемся. Как тебя зовут?

Девочка мгновение колебалась.

– Я бы хотела называться Корделией. Вы не возражаете? – пылко проговорила она.

– Корделией? Тебя что, так зовут?

– Не-е-ет. Это не совсем мое имя. Просто оно мне нравится. Так изысканно звучит.

– Я что-то не пойму. Если Корделия не твое имя, тогда как тебя зовут?

– Энн Ширли, – неохотно призналась владелица этого имени. – Но, прошу, зовите меня Корделией. Раз я здесь надолго не задержусь, вам все равно, как меня называть. А Энн – такое неромантическое имя.

– Неромантическое… Вот глупости! – презрительно фыркнула Марилла. – Энн – хорошее, разумное имя. Тебе нечего его стыдиться.

– О, я его совсем не стыжусь. Просто Корделия мне больше нравится. Я всегда воображаю, что меня зовут Корделия, – по крайней мере, в последнее время. Когда я была маленькой, то представляла себя Джеральдиной, но сейчас мне больше нравится Корделия. Впрочем, если хотите, можете звать меня Энн, только в письме добавляйте «и».

– Не все ли равно, как пишется имя? – сказала Марилла, снова неестественно улыбнувшись, и взялась за чайник.

– Что вы! Это очень важно. Так гораздо красивее. Когда вы произносите имя, разве вы не видите его в уме напечатанным? Энн выглядит ужасно, а вот Энни – совсем другое дело. В этом случае я смирюсь с тем, что меня не будут звать Корделия.

– Ну хорошо. Тогда скажи, Энн с «и» на конце, как могла произойти такая ошибка? Мы просили миссис Спенсер привезти мальчика. В приюте что, не осталось мальчиков?

– Да их там тьма-тьмущая. Но миссис Спенсер твердо сказала, что вы хотите девочку лет одиннадцати. И заведующая предложила меня. Вы даже представить не можете, в какой я пришла восторг. От радости я не смогла уснуть. Ну почему вы, – с упреком повернулась она к Мэтью, – не сказали мне на станции, что я вам не подхожу, и не оставили меня там? Тогда я не увидела бы Белого Пути Блаженства и Озера Мерцающих Вод и мне не было бы так тяжело.

– О чем она говорит, не пойму? – потребовала ответа Марилла, глядя на Мэтью.

– Она… она просто вспоминает наш разговор по дороге, – поспешно произнес Мэтью. – Пойду, пожалуй, отведу кобылу в конюшню. Пожалуйста, Марилла, приготовь чай к моему возвращению.

– А миссис Спенсер везла еще кого-нибудь, кроме тебя? – продолжила Марилла после ухода брата.

– Да, везла Лили Джонс к себе домой. Лили только пять лет, она потрясающе красивая, и у нее чудесные, каштанового цвета волосы. Если б я была красивая, и у меня были бы каштановые волосы, вы бы оставили меня?

– Нет. Нам нужен мальчик – помощник Мэтью на ферме. Девочка нам без надобности. Сними шляпу. Я положу ее и твою сумку на стол в прихожей.

Энн послушно сняла шляпу. Мэтью вскоре вернулся, и они сели ужинать. Энн не могла есть. Тщетно она пощипывала хлеб с маслом и ковыряла яблочный джем из стеклянной розетки рядом с тарелкой. Как говорится, ей кусок в горло не лез.

– Ты ничего не ешь, – сказала Марилла, глядя на девочку с упреком, словно это был серьезный недостаток.

Энн вздохнула.

– Я в глубоком отчаянии. А вы способны есть, когда находитесь в глубоком отчаянии?

– Никогда не была в глубоком отчаянии, так что не скажу.

– Правда? И вы никогда не пытались представить себе, что находитесь в глубоком отчаянии?

– Нет.

– Тогда вы, скорее всего, не поймете, что это такое. Очень неприятное чувство, на самом деле. Кладете кусочек в рот, а проглотить его не можете, даже если это шоколадная карамелька. Я один раз съела шоколадную карамельку два года назад. Это было что-то волшебное. С тех пор мне часто снилось, что у меня много шоколадных карамелек, но, как только я собиралась положить конфету в рот, я тут же просыпалась. Надеюсь, вы не обиделись на меня? Все очень вкусно, я просто не могу есть.

– Полагаю, она очень устала, – сказал Мэтью, который после возвращения из конюшни не произнес ни слова. – Уложи ее спать, Марилла.

Марилла прикидывала в уме, где постелить Энн. Для желанного и ожидаемого мальчика она приготовила место на кушетке подле кухни. Там все было опрятно и чисто, но для девочки тот уголок не совсем подходил. Гостевую комнату она в расчет не брала, так что для сиротки оставалась только каморка на чердаке, под крышей. Марилла зажгла свечу и велела Энн следовать за ней. Та безропотно повиновалась, захватив по дороге из прихожей шляпу и сумку. Прихожая была угрожающе чистой, а комнатка под крышей, где в результате оказалась Энн, выглядела просто стерильной.

Марилла поставила свечу на треугольный столик на трех ножках и постелила постель.

– Ночная рубашка у тебя, надеюсь, есть? – спросила она.

Энн кивнула.

– Даже две. Наша воспитательница сама их сшила. Они жутко тесные. В приюте всегда всего не хватает, поэтому там все неудобное – во всяком случае в таком бедном приюте, как наш. Я просто ненавижу тесные рубашки. Хотя в них тоже хорошо спится – не хуже, чем в длинных с рюшками вокруг шеи – и это единственное утешение.

– Давай раздевайся поскорей и ложись. Через несколько минут я приду за свечой. Я не доверю тебе затушить, еще спалишь дом.