– Я не имею в виду название. Какое у нее домашнее имя? Как вы ее зовете? Хотите, я придумаю имя? Можно, я назову ее… дайте подумать… Красуля, хорошее имя… Могу я звать ее Красуля, пока нахожусь здесь? Прошу, позвольте!

– Да зови как хочешь. Но какой смысл давать имя герани?

– Мне нравится давать всему имена, даже герани. Так окружающие нас вещи становятся больше похожи на людей. Как знать, может, герань обижена в своих чувствах оттого, что ее называют просто герань? Вы ведь не хотите, чтобы вас все время называли только женщиной? Да, я буду звать ее Красулей. Сегодня утром я дала имя вишне за окном. Теперь она Снежная Королева – она такая белая. Конечно, вишня не всегда цветет, но можно представить, что всегда, правда?

– Никогда в жизни не видела и не слышала ничего подобного, – бормотала Марилла, спускаясь в погреб за картошкой. – Действительно, интересный ребенок – Мэтью прав. Скажу откровенно, я сама с любопытством жду, что она еще скажет. Девчонка меня околдовывает. А Мэтью сразу подпал под ее чары. Мне все сказал его взгляд, когда он выходил из дома. Вчера он тоже намеками говорил о том же. Был бы он, как другие мужчины, которые все говорят напрямик. Тогда с ним можно было бы спорить. Но как быть с мужчиной, который просто смотрит и молчит?

Когда Марилла вернулась после своего путешествия за картошкой, Энн сидела в глубокой задумчивости, подперев подбородок руками. Ее глаза были устремлены в небо. Марилла не трогала ее, пока не пришло время обеда.

– Так я возьму сегодня коляску с гнедой кобылой, Мэтью? – спросила Марилла.

Мэтью кивнул и тоскливо глянул на Энн. Марилла перехватила его взгляд и мрачно сказала:

– Я собираюсь в Уайт-Сэндз уладить наше дело. Энн я возьму с собой. Возможно, миссис Спенсер удастся сразу отправить ее в Новую Шотландию. Я оставлю тебе чай, а сама вернусь к вечерней дойке.

Мэтью ничего на это не ответил, и у Мариллы возникло чувство, что она все говорит впустую. Что может быть хуже мужчины, который никак не реагирует на твои слова? Разве что такая же женщина.

Когда подошло время, Мэтью запряг лошадь в телегу, и Марилла с Энн тронулись в путь. Мэтью открыл перед ними ворота и, когда они проезжали мимо, сказал как бы в пустоту:

– Утром приходил этот мальчишка Джерри Бют из Затона, и я обещал нанять его на лето.

Марилла никак не отозвалась на эти слова, но с такой яростью огрела плетью бедную гнедую, что толстая кобыла, не привыкшая к такому обращению, рванула вперед изо всей мочи. Отъехав на некоторое расстояние, Марилла обернулась и увидела, что несносный Мэтью, прислонившись к воротам, тоскливо смотрит им вслед.

Глава 5
История Энн

– Хочу вам сказать, – проговорила доверительно Энн, – я приняла решение насладиться этой поездкой. По собственному опыту знаю: если твердо решить, что получишь от чего-то удовольствие, так тому и быть. Но решение должно быть обязательно твердым. На время нашего путешествия я забуду, что мне суждено вернуться в приют. И в голове будет только одна наша дорога. О, взгляните, как рано распустилась дикая роза! Правда, красиво? Как вы думаете, приятно быть розой? Если б они еще могли говорить! Не сомневаюсь – мы услышали бы чудесные истории. А розовый цвет самый завораживающий, правда? Я его обожаю, но мне он не к лицу. Рыжие не могут носить розовые платья – даже в мечтах. Вы встречали людей, которые были в детстве рыжими, а с возрастом цвет волос у них изменился?

– Нет, таких не встречала, – безжалостно ответила Марилла, – и, думаю, в твоем случае надеяться на это не стоит.

Энн тяжело вздохнула.

– Вот и с этой надеждой придется расстаться. Моя жизнь – сплошное «кладбище разбитых надежд». Помнится, такую фразу я прочитала в одной книге, и всегда повторяю это себе в утешение, когда в очередной раз что-то не ладится.

– Не пойму, как это может утешить, – удивилась Марилла.

– Эти слова звучат красиво и романтично, и я могу вообразить себя героиней из книги. Я так люблю все романтическое, а разве можно представить что-нибудь романтичнее кладбища разбитых надежд? Вы так не считаете? Я почти рада, что у меня оно есть. А Озеро Мерцающих Вод нам по пути?

– Рядом с прудом Барри, если ты его имеешь в виду, мы не окажемся. Мы поедем прибрежной дорогой.

– Как прекрасно звучит – «Прибрежная дорога», – мечтательно произнесла Энн. – Она так же красива, как это звучание? Как только вы произнесли эти слова, в моей голове сразу же возникла прелестная картина. Уайт-Сэндз тоже звучит неплохо, но мне больше нравится Эйвонли. Чудесное название. В нем слышится музыка. А далеко до Уайт-Сэндз?

– Пять миль. Вижу, ты явно настроена на разговор. Тогда поговорим о чем-то дельном. Расскажи мне о себе.

– В том, что мне известно о себе, нет ничего интересного, – поспешно произнесла Энн. – Вот, если б вы позволили рассказать то, что я придумываю о себе, было бы гораздо интереснее.

– Нет, уволь меня от твоих фантазий. Мне нужны голые факты. Начни с самого начала. Где ты родилась и сколько тебе лет?

– В марте исполнилось одиннадцать, – приступила со вздохом Энн к изложению голых фактов. – Родилась я в Болинброке, Новая Шотландия. Отец, Уолтер Ширли, был учителем в городской школе. Мать звали Бертой. Уолтер Ширли и Берта Ширли – красиво звучит, правда? Я рада, что у моих родителей такие благозвучные имена. Было бы ужасно, если б отца звали, например, Джедедайя, вы согласны?

– На мой взгляд, неважно, как человека зовут, главное – как он себя ведет, – сказала Марилла, почувствовав, что сейчас самое время преподать урок морали.

– Ну, не знаю. – Было видно, что Энн задумалась. – Я читала в одной книге, что розу как ни назови, она будет источать тот же нежный аромат. Но я никогда не могла этому поверить. Разве роза будет такой же изысканной, если ее назовут чертополохом или скунсовой капустой. Наверное, отец остался бы хорошим человеком, даже нося имя Джедедайя, но я уверена, что это было бы для него тяжким испытанием. Моя мать тоже была учительницей, но, выйдя замуж, она, конечно, бросила работу. Муж – это большая ответственность. Миссис Томас говорила, что мои родители были большими детьми, бедными, как церковные мыши. Они жили в крошечном желтом домике в Болинброке. Родительский дом я никогда не видела, но часто представляла его себе. В моем воображении, у окна гостиной росла жимолость, в палисаднике – кусты сирени, а у калитки – ландыши. И на всех окнах муслиновые занавески. Они придают особенный уют дому. Там я родилась. По словам миссис Томас, такого невзрачного ребенка она больше не видела – худющая, маленького роста, только глаза большие, но мама считала, что красивее меня нет никого на свете. На мой взгляд, мать лучше знает своего ребенка, чем бедная женщина, которая приходит в дом убираться, ведь так? Мне приятно, что я маме нравилась. Думаю, я бы очень расстроилась, если б узнала, что явилась для нее разочарованием – ведь вскоре после моего рождения ее не стало. Когда она умерла от лихорадки, мне было три месяца. Как бы мне хотелось, чтобы она пожила подольше, и я бы помнила, как звала ее «мамой». Наверное, приятно произносить это слово «мама». Отец умер через четыре дня после мамы – тоже от лихорадки. Так я оказалась сиротой. Миссис Томас рассказывала, что люди растерялись и не знали, что со мной делать. Даже тогда я была никому не нужна. Видно, такая уж у меня судьба. Родители были родом из отдаленных мест, и все знали, что никого из родственников в живых у них не осталось. В конце концов миссис Томас согласилась меня взять, несмотря на свою бедность и пьяницу-мужа. Она выкормила меня из рожка. Как вы думаете, есть что-нибудь особенное в кормлении из рожка, что делает тех, кого кормили, лучше других людей? Потому что, всякий раз, когда я шалила, миссис Томас с укоризной вопрошала – как я могу быть такой плохой девочкой, если она выкормила меня из рожка?

Мистер и миссис Томас переехали из Болинброка в Мэрисвиль, и до восьми лет я жила с ними. Я нянчилась с их детьми – все четверо были младше меня – и, надо сказать, дело это не из легких. Потом мистер Томас попал под поезд и скончался, и его мать предложила миссис Томас переехать с детьми к ней, меня же взять категорически отказалась. Миссис Томас, по ее словам, стала ломать голову, не зная, что со мной делать. Тогда миссис Хэммонд, жившая выше по реке, увидев, как я ловко управляюсь с детьми, сказала, что возьмет меня. Так я стала жить в их доме, стоящем на выкорчеванной от пней поляне. Место было уединенное. Уверена, если б не мое воображение, я не смогла бы там жить. Мистер Хэммонд работал на лесопилке, а миссис Хэммонд сидела с детьми. Их у нее было восемь! Она три раза рожала близнецов. Я люблю детей, но не в таком количестве, близнецы три раза подряд – это уж слишком. Так я и сказала миссис Хэммонд после последней пары. Я ужасно устала таскать их на руках.

Я жила у миссис Хэммонд более двух лет. Потом мистер Хэммонд умер, и миссис Хэммонд утратила интерес к домашнему хозяйству. Она раздала детей по родственникам и уехала в Штаты. Никто не хотел мной заниматься, и мне пришлось перебраться в Хоуптонский приют. Там меня тоже не ждали, ссылаясь на переполненность. Но в результате приняли, и я прожила там четыре месяца до приезда миссис Спенсер.

Закончив рассказ, Энн с облегчением вздохнула. Она не любила вспоминать о своем жизненном опыте в мире, которому была не нужна.

– Ты хоть в школу ходила? – спросила Марилла, направляя гнедую кобылу на прибрежную дорогу.

– Недолго. Немного ходила в последний год жизни у миссис Томас. А когда жила на реке, школа от нас была так далеко, что зимой до нее не добраться, а летом в школе каникулы. Так что в школу я могла ходить только весной и осенью. Но в приюте я, конечно, училась. Я с удовольствием читала стихи и многие из них знаю наизусть. Например, такие, как «Битва при Гогенлиндене», «Эдинбург после наводнения», «Бинген на Рейне», а также отрывки из «Владычицы Озера», а также «Времен года» Джеймса Томсона. Нельзя не любить поэзию, от которой мороз по коже пробирает, вы согласны? В учебнике для пятого класса есть стихи, называются «Падение Польши» – вот они как раз такие. Хотя я была в четвертом, но старшие девочки давали мне его читать.

– А эти женщины – миссис Томас и миссис Хэммонд – хорошо к тебе относились? – спросила Марилла, поглядывая на Энн краем глаза.

– Ну, как сказать, – произнесла, запинаясь, Энн. Ее нервное личико вдруг покраснело, она явно смутилась. – Они очень старались. Я знаю, они старались изо всех сил. А когда люди хотят быть к тебе добрыми, ты не обижаешься, если у них это не всегда получается. У них и без меня забот хватало. Представляете, каково это иметь мужа-пьяницу или родить три раза подряд близнецов! У меня нет никаких сомнений, что они, как могли, старались быть ко мне добрыми.

Марилла больше не задавала вопросов. Энн сидела молча, с восхищением взирая на прибрежную дорогу. Глубоко задумавшись, Марилла рассеянно управляла кобылой. В ее сердце шевельнулась жалость к девочке. Как ее обделила жизнь любовью и лаской! Тяжелая работа, бедность и невнимание – вот все, что у нее было. У Мариллы хватало проницательности, чтобы прочесть между строк подлинную историю жизни Энн и догадаться, что та пережила. Неудивительно, что девочка так мечтает обрести настоящий дом. Жаль, что ее надо отвести обратно в приют. А что, если ей, Марилле, пойти навстречу Мэтью, удовлетворить его необъяснимый каприз и оставить Энн у них? Брат явно этого хотел, да и девочка, вроде, хорошая, вполне обучаемая.

«Конечно, она болтушка, – думала Марилла, – но ее можно от этого отучить. И в том, что она говорит, нет ничего грубого, никаких жаргонных словечек. Она довольно воспитанная. Похоже, что ее родители были приличными людьми».